Страница 7 из 13
Вислоусый взглянул в его удивительно бледные глаза и попятился: в этот чудесный летний день на него повеяло арктическим холодом.
– Всего двадцать сестерциев, добрый господин. – Деций Крисп почтительно склонился перед надменным толстяком с завитой и надушенной бородой.
Тот запыхтел недовольно:
– Что так дорого?
– Это вовсе не дорого, добрый господин. Двадцать сестерциев за лучшие места во втором ряду на северной трибуне – цена скромная, поверьте мне. Вам все будет прекрасно видно, и вы не будете мучиться от жары.
Толстяк все еще колебался, и Деций Крисп использовал самый сильный аргумент:
– Вы будете сидеть рядом с самим Марком Лицинием Мамуррой!
– Ты не врешь? – Толстяк взглянул на Деция исподлобья. В глазах его читалось недоверие.
– Клянусь Венерой Либетиной! – Деций ударил себя кулаком в грудь и придал лицу выражение сугубой честности. – Спросите кого угодно, я честный человек!
– Ладно, пусть будет по-твоему. – Толстяк поморщился, как будто у него болели зубы, и отсчитал двадцать монет.
Деций облегченно вздохнул, проводил толстяка к заранее занятым местам и отправился восвояси.
Сегодня у него удачный день: удалось заработать целых пятьдесят сестерциев. Правда, двадцать из них придется отдать подельнику, служителю Большого цирка Марку по прозвищу Кузнечик. Тот честно отработал свои деньги, придерживая для Деция самые лучшие места.
Деций был цирковым жучком. Перед гладиаторскими играми или конными состязаниями он заранее занимал несколько мест на трибунах Большого цирка, чтобы потом, перед самым представлением, продать их богачам вроде этого толстяка, которым не хотелось приходить в цирк заранее.
Работа циркового жучка не так проста, как кажется. Ему приходится просыпаться ни свет ни заря и по темным улицам спешить к Большому цирку, чтобы первым занять лучшие места. Нужно быть знатоком человеческой натуры, чтобы после эти места выгодно продать. Вот этот толстый отпущенник ни за что не заплатил бы двадцать сестерциев, если бы Деций не сыграл на его тщеславии – не упомянул Марка Лициния Мамурра. Весь Рим знает этого богатого и влиятельного человека, и отпущеннику, конечно, будет лестно оказаться с ним рядом на трибуне. Потом он станет хвастать этим соседством перед своими приятелями.
Деций нашел Марка Кузнечика, отсчитал его долю и задержался ненадолго поболтать о вчерашних состязаниях. Возничий зеленых пришел первым, и Деций чувствовал себя именинником. Он всегда болел за зеленых и даже иногда ставил на них небольшие суммы.
Да, кажется, в последние дни фортуна ему улыбается!
Покончив с делами, Деций отправился на собственное местечко под трибуной, тесное и неудобное. Отсюда, однако, было отлично видно все, что происходит на арене.
Цирк был полон. Больше ста тысяч человек разместилось на скамьях и трибунах в ожидании излюбленного зрелища. На лучших местах расположились патриции и всадники, торговцы, откупщики и менялы, знатные иностранцы и богатые вольноотпущенники. Их яркие одежды переливались всеми цветами радуги, голоса сливались в немолчный шум, подобный гулу морского прибоя.
Между рядами зрителей сновали разносчики еды и напитков, предлагая жареные бобы и лепешки, сласти и пироги, а еще дешевое тускуланское вино, которое они без зазрения совести именовали фалернским. Простолюдины закусывали захваченной из дому провизией – так выходило дешевле.
Все обсуждали вчерашние конные состязания и сегодняшние игры. Здесь и там со знанием дела звучало, что ожидается сперва битва гладиаторов с дикими животными, для которой устроители игр привезли из Африки двадцать львов и сорок леопардов. Потом прошел слух, что помимо африканских хищников на арену выпустят какого-то невиданного зверя.
Деций Крисп, как всякий умный человек, больше слушал, чем болтал языком. В его деле лишнее знание никогда не помешает. В невиданного зверя он, правда, не очень поверил: всю свою жизнь он посещает гладиаторские бои и звериные травли в Большом цирке и Фламиниевом амфитеатре и перевидал всех зверей, какие водятся в необъятной империи.
На этой арене бывали и черногривые львы из Нубии, и леопарды из Нумидии, и быстроногие гепарды из Парфии, и свирепые тигры из далекой Гиркании, и огромные дикие кабаны из Галлии и Британии, и медведи из Германии.
Иногда на арену выпускали боевых слонов из некогда могущественного Карфагена, а однажды, в год консульства Публия Сервилия Ватия и Аппия Клавдия Пульхра, из дальних африканских земель привезли носорога. Этот зверь и правда был диковинным, не похожим ни на одно создание, какое римлянам доводилось видеть. Он долго не хотел сражаться, а когда его все же разозлили, проломил ограждение и бросился на зрителей. Прежде чем с ним покончили, он успел затоптать и растерзать своим рогом не меньше пятидесяти человек, и устроителю игр пришлось изрядно раскошелиться, чтобы замять скандал.
Шум постепенно стихал.
Наконец распорядитель игр выехал из триумфальных ворот и проехал по арене на богато украшенной колеснице, запряженной четверкой белоснежных лошадей. Остановившись перед консульской трибуной, он приветствовал почтившего игры своим присутствием консула Луция Септимия Транквилла и взмахом белого шелкового платка подал сигнал к началу игр.
Едва колесница распорядителя скрылась за триумфальными воротами, как распахнулись ворота на другом конце арены и из них выбежали дикие звери.
Это были львы и леопарды.
Деций Крисп невольно усмехнулся: конечно, слухи о каком-то невиданном звере оказались преувеличенными. Всего лишь львы и леопарды, каких этот цирк видел много раз.
Хищники с непривычной робостью двигались по арене. Их пугали незнакомая обстановка, человеческое море на трибунах, гул тысяч голосов. Показной свирепостью они пытались заглушить свой страх и поэтому сейчас рычали и огрызались друг на друга. Огромный нумидийский лев прыгнул к леопарду, замахнулся на него лапой, но тот грациозно отскочил, сверкнув пастью в ответ.
Снова распахнулись триумфальные ворота и выпустили отряд конных воинов, точнее, охотников, которых в дар сенату прислал африканский царь Абурта. Темнокожие всадники, облаченные в яркие плащи и легкие кожаные панцири и вооруженные короткими копьями с широкими наконечниками, выстроились полукругом, издали дружный вопль и помчались на зверей.
Деций Крисп не очень любил звериные травли. Исход их был всегда предсказуем: опытные охотники, объединив усилия, без особого труда расправлялись с растерянными, напуганными непривычной обстановкой животными. Правда, однажды лев все же свалил коня и растерзал его незадачливого всадника, вызвав одобрительный гул на трибунах. Тут же к непокорному зверю подлетел другой темнокожий всадник, приподнялся, сжав коленями бока лошади, и вонзил копье под лопатку. Лев захрипел, огромные лапы задергались, из раны хлынула темная кровь, и все было кончено.
Но на этот раз все закончилось уже через час без особых происшествий. Убитых животных утащили служители, уцелевшие охотники объехали арену по кругу и покинули ее под нестройные одобрительные возгласы.
Но гораздо громче сегодня звучали другие крики.
– Где же обещанный невиданный зверь? Где чудовище, какого мы еще не видели?
Вдруг в цирке наступила тишина.
Ворота снова распахнулись, и на арену вышло ужасное, невиданное создание.
Это была, судя по всему, собака, но такая огромная, каких прежде в Вечном городе не видели. В Вечном городе, где видели все, что существует на свете. В Вечном городе, который, казалось, ничем нельзя удивить.
Черная, как ночь, большая, как африканский лев, с такой же широкой, как у льва, грудной клеткой, она уверенно шла на коротких мощных лапах, и казалось, что арена Большого цирка сотрясается под ее поступью. На крепкой шее гордо сидела огромная голова со страшными, смертоносными челюстями.