Впереди - Берлин !

- В полчаса очистили первый квартал, - вспоминал Геленков, дивизион которого действовал совместно с бригадой Темника.- Тогда Темник говорил: "Ну, друзья, выполнили мы вчерашнее задание, надо сегодняшнее выполнять. Вперед!" Очищали этаж за этажом, подрывали засевших фаустников, выбивали немецких автоматчиков. Бригада преодолела второй квартал. Задача была близка к выполнению. Танки вырвались вперед, прикрывая группу. Но с пятого этажа ударили фаустпатроны, а тут еще мина разорвалась. Темник и еще несколько офицеров упали. Подползаю к нему, Темник спрашивает: "Геленков жив?.. Все живы?" - "Все!" - говорю. А какое там все, кругом лежат побитые, Шустов уже холодный: осколок в сердце попал, наповал убило. Трижды комиссовали его - под Москвой, на Курской дуге и на Висле. Оставался в строю, дошел до Берлина, а до конца войны не дожил....

По щеке Геленкова скатилась слеза.

- Пришлось срочно отправить Темника в госпиталь, - продолжал он.- Но и там не спасли: осколками минь" прожгло ему живот. Выносили его из боя на глазах у бригады, всем стало известно, что командир смертельно ранен. Танкисты так рванулись вперед, что через три часа очистили улицу и вырвались к Ангальтскому вокзалу...

Боевую задачу дня 1-я гвардейская танковая бригада выполнила полностью.

Пора было ехать на свой командный пункт. Там, где стихал бой, уже возрождался разрушенный и, на первый взгляд, мертвый город. Под руководством работников советских военных комендатур местные жители убирали с мостовых и тротуаров камни, кирпичи, куски бетона, и захламленные улицы будто расширялись.

- Пять дней прошло с начала штурма, а уже делается большое дело, разглядывает город Катуков. - И кем? Незаметными людьми, работниками комендатур.

На улицах появились местные жители, выбравшиеся наверх из катакомб и подвалов. Многие тянули за собой тележки с разным скарбом. Люди бродили в поисках родных домов, но чаще находили обуглившиеся каменные скелеты своих жилищ.

На углу квартала мы заметили толпу немцев.

Старички интеллигентного вида, измученные женщины с узелками, инвалиды все теснились около наклеенного на стенке объявления.

- Что это такое? - Катуков вытянулся поглядеть из бронетранспортера.

- Наверное, изучают "Приказ номер один" берлинского коменданта. Ты что, еще не видел?

- Нет.

- Посмотри.

Михаил Ефимович развернул продолговатый полуметровый кремового цвета лист с текстом на двух языках: немецком и русском.

"Приказ начальника гарнизона города Берлина, - бормочет он, пробежав глазами заголовок,- No 1. 24 апреля, г. Берлин".

- Двадцать четвертое - это какой был день? Дружными усилиями памяти с трудом устанавливаем - вторник!

- А сегодня уже воскресенье? Совсем не замечаю дней, все в берлинской горячке спуталось.

В глаза Михаилу Ефимовичу бросились отпечатанные внизу крупным шрифтом подписи:

"Начальник гарнизона и военный комендант города Берлина, командующий Н-ской армией генерал-полковник Берзарин.

Начальник штаба гарнизона генерал-майор Кущев".

Фамилия начальника штаба, наверное, доставила переводчикам много забот: звук "щ" на немецкий язык пришлось переводить ни больше ни меньше, как семью буквами.

- А почему такая честь выпала генерал-полковнику Берзарину?

- Как почему? Армия Берзарина первая ворвалась в Берлин. Маршал Жуков выполнил условие, которое он поставил перед общевойсковыми армиями - какая первой ворвется в Берлин, тот командарм и будет комендантом Берлина.

- Да, армия Берзарина на Висле первая ввела Богданова в прорыв. Первая вышла и на Одер...

Катуков углубился в текст документа.

- Так... Так... "Приказываю национал-социалистическую немецкую рабочую партию распустить... Руководящему составу НСДАП, гестапо, жандармерии в течение сорока восьми часов явиться в комендатуру для регистрации". Дожили великие арийцы, довоевалась высшая раса. Как думаешь, придут эти руководители в комендатуру?

- Как мне известно, пока за пять дней никто не явился. Наверно, удрали на запад.

Возвратившись в штаб армии, мы выслушали доклад начальника тыла В.Ф. Конькова.

- Согласно указанию Военного совета фронта, населению нужно временно предоставить паек в размере действовавших у них норм. - Василий Фомич развернул таблицу, где на двух колонках обозначены продовольственные нормы для взрослых и для детей: взрослым хлеба - 200 граммов, детям - 150, жиров взрослым не полагалось вовсе, детям - 5 граммов, кофе 2 грамма и т. д. Вздохнув, Коньков пояснил: - Очень, очень скудный паек, но большего дать пока невозможно: бои, все транспортные магистрали забиты армейскими и фронтовыми грузами.

- Что можем дать дополнительно для детей, Василий Фомич? - спросил Катуков.- Из своих ресурсов, а? Не загружая магистрали, можем чем-нибудь поделиться?

- Может, выделим молока? - предложил я. - Хотя бы по пол-литра на ребенка. Сумеем, товарищ Коньков?

- Сумеем.

Доклад оказался большим. Сто тысяч человек, сто тысяч жизней - такую цифру назвал Коньков как итог первого, предварительного учета населения в освобожденной нами полосе города.

- Из них свыше пятидесяти тысяч - дети, остальные - женщины, старики. В освобожденном районе запасов продовольствия не обнаружено; водопровод, электричество, газ, канализация разрушены. Медикаментов нет. Врачей на учет взято очень мало, из них половина - нетрудоспособные. А раненых и больных много. Главным образом - тиф и дизентерия. Коменданты только начали брать управление в свои руки. Положение тяжелое, просто угрожающее.

- Надо использовать немецких специалистов. Есть среди них администраторы и инженеры городского коммунального хозяйства?

- Выявили эту категорию. Есть-то они есть, - Василий Фомич помялся, - да почти все - нацисты.

- Черт с ними, что нацисты. В этом потом разберемся. Лишь бы дело делали.

- А как обстоят дела с лицами, освобожденными из лагерей? поинтересовался Катуков.

Коньков вытащил еще один лист:

- Набралось свыше пятидесяти тысяч человек. Кроме наших, есть поляки, чехи, англичане, словаки, голландцы, бельгийцы, французы, даже двадцать люксембуржцев.

Мы переглянулись с Катуковым. Веселые искорки так и прыгали в его глазах. Без слов вспомнили одно и то же.

Это случилось за несколько часов до доклада Конькова. Обочины дорог были заполнены тысячами людей, освобожденных недавно из гитлеровского рабства. Наш бронетранспортер обгонял большую колонну истощенных солдат во французской форме. Обмундирование сидело на них мешковато, на головах красовались кепи со значками. У Катукова внезапно взыграла любовь к родине Парижской Коммуны.

- Viva la France! - крикнул он, приподнявшись из бронетранспортера.

Французы, улыбаясь от уха до уха, заорали в ответ:

- Мы курские!

Пришлось остановиться и выяснить, что за чудо - французы из Курска. Оказалось, что наши солдаты, находившиеся в плену, после освобождения набрели где-то на гитлеровский склад с обмундированием петеновской армии и поторопились сменить свои отрепья на чистое...

- Освобожденные армией люди измучены, истощены, многие больны, докладывал Василий Фомич. - Требуется немедленно организовать им медпомощь, а наши госпитали все заняты ранеными.

- Попросим медперсонала у фронта,- обещал я.- Но запомните: никакая инфекция, ни одна бацилла не должна проникнуть в Советский Союз через армейские карантинные фильтры! Головой отвечаем!

Новые вопросы неизбежно тянули за собой другие - и так без конца! Откуда взять продовольствие для армии, для тысяч голодающих берлинцев, для сотен тысяч освобожденных, за судьбу которых предстояло нести ответственность Военному совету?

Военный совет решил подготовиться к уборке урожая с брошенных полей. Это могли сделать советские граждане, освобожденные из неволи.

- Еще вопрос к Военному совету,- обратился Василий Фомич. - На тылах скопились десятки тысяч военнопленных гитлеровцев. Что с ними делать? Пока разместил в лагерях, где держали наших военнопленных.