Страница 28 из 84
- Ну, друзья,- обратился к роте командарм,- кто не вас совсем не воевал? Ого! Ну, не горюйте, вырастут из вас командиры, как ваш лейтенант. Самое главное - никогда не забывайте, о чем он вам говорит.
По плану Михаил Ефимович должен был ехать в корпус Гетмана, где шла передача соединения Бабаджаняну. Но Катуков неожиданно заявил, что передумал: "Заедем лучше вместе на передачу к Горелову, а потом к Гетману".
Разговор этот начался еще в штабе и продолжался сейчас в автомашине. К нему молчаливо прислушивался сидевший на заднем сиденье невысокий офицер, смуглый, усатый - новый командир "Первой гвардии" полковник Темник.
- Скажи, о чем задумался? - шутливо обратился к нему Катуков. - Сидишь, как невеста на выданье. В старину говорили: "Хоть за курицу, да на свою улицу". Мы тебя просватали не на сторону, а в своей армии, в свой корпус, да еще в какую бригаду! Вся армия с Московской битвы ее знает. Эх, сколько тогда корреспондентов ездило! Горы бумаги исписали...
- Позвольте, товарищ командующий, сказать свое мнение, - негромко начал Темник. - Бригада отличная, я бы даже сказал, исключительная бригада. Но...
- Что "но"?
- Есть в ней отдельные слишком гордые офицеры...
Вспомнилось, как сам Темник "гонорился" перед своим новым комбригом Костюковым всего три месяца назад. А вот теперь ему самому предстояло побыть в этой трудной роли.
- Конкретнее? - спросил Катуков.
- Вот, например, комбат Бочковский. Знаю его хорошо: смелости очень много, но гонору, пожалуй, еще больше. А я спуску не буду давать.
- Бочковский? Вы что, шутите?! Да вы знаете, о ком говорите? За Коломыю его в приказе Верховного Главнокомандующего на всю страну отметили! Вам это известно?
- Слышал, читал...
Было видно, что Катуков Темника не убедил.
- Может, это вскружило Бочковскому голову? - взволновался Михаил Ефимович.
Признаюсь, мне было тяжело слушать Темника. Бочковский был человеком исключительной личной смелости. Но в чем-то прав был Темник!
- Двадцать второй год ему, а уже капитан, комбат, Герой! В нем много хорошего, но подчас проскальзывает зазнайство. С ним надо поработать. Вам поможет в этом подполковник Ружин. Он хорошо знает Бочковского.
Бригада построилась на полянке. Лица у людей были встревоженные, хмурые. Солдаты внимательно поглядывали на комбрига: какой-то слушок, видно, уже прогулялся по частям. Подъехали Дремов и Литвяк. Катуков принял рапорт от Горелова и, выйдя на середину, приветствовал однополчан неизменным: "Здравствуйте, первая советская танковая гвардия!"
Потом Михаил Ефимович пошел вдоль рядов. То тут, то там узнавал друзей по подмосковным боям. Он жал им руки, поздравлял с новыми званиями и орденами. Особенно долго задержался около старшины И.Ф. Кухарева, грудь которого украшал новенький орден Красного Знамени. Старшина славился тем, что кормил людей всегда своевременно, несмотря ни на какие обстоятельства. Сейчас, разговаривая с командующим, Иван Федорович Кухарев радостно улыбался.
Шедший рядом со мной Горелов был расстроен, глаза воспалены.
- Что с тобой?
- Николай Кириллович, не могу я больше. Всю ночь просидел с "дедом", выложил душу. Я люблю его, верю больше, чем себе. У нас все общее: радости, горе, всякая забота и удача. Знаю, что есть командиры, которые считают своего зама по политчасти наравне с замом по строевой, зампотехом, зампотылом, делят там чего-то. А мы с Антоном Тимофеевичем три года проработали, жили душа в душу, он был совестью нашей бригады, и его ни с кем другим сравнить нельзя было.
- Ты отклонился, Володя. О чем же ты с Ружиным целую ночь проговорил?
Горелов помолчал, потом тихо сказал:
- Сердце изболелось! Все, как хотел, получилось: сам остался в своем корпусе, самый близкий друг на корпус Гетмана пошел. А чувствую - будто в один день снова стал круглым сиротой. Тяжко уходить из бригады. Признаюсь, сознательно задержал вынос знамени. Может, не поздно? Поговорите с командующим!
- Приказ подписан. Комбриг приехал...
И вот прозвучала команда, которая заставляет трепетать сердце воина, сколько бы раз он ее ни слышал:
- Под знамя - смирно!
Тысячи людей замерли. Торжественно вынесли святыню бригады. Ветер слегка шевелил тяжелый бархат, обагренный кровью погибших боевых товарищей. А на фоне красного стяга внимательно вглядывался в своих солдат Владимир Ильич. Вот знамя близко, различаются золотые буквы: "Первая гвардейская танковая бригада". Блестит орден Ленина, орден Красного Знамени, ордена Кутузова и Богдана Хмельницкого. Каждая награда - память о славных сражениях, о массовом героизме, о том, как остановили несметные полчища врага под Москвой и под Курском, как истребляли их на Украине, как шли с Лениным на знамени и в сердце вперед, на запад. Лицо знаменосца сосредоточенно. Мимо людей проносят символ великого дела коммунизма: каждый может умереть, но знамя, но светлые цели нашей борьбы, воплощенные в дорогом имени Ильича,- они бессмертны!
Знамя застыло на правом фланге. Катуков начал читать приказ. После слов: "Герой Советского Союза гвардии полковник Горелов Владимир Михайлович назначается заместителем командира восьмого механизированного корпуса первой гвардейской танковой армии" - будто стон пронесся над рядами. Михаил Ефимович заметил это, оторвался от текста приказа и заговорил:
- Лучший из лучших, командир гвардейского танкового полка, показавший образцы мужества и отваги, полковник Темник назначается командиром первой гвардейской бригады. Военный совет доверяет ему и надеется, что под командованием товарища Темника Первая танковая гвардия сохранит свои славные традиции и донесет знамя до логова гитлеризма - до Берлина! Ура!
Командующий даже не прочитал подписи под приказом: троекратное "ура", как взрывы, потрясло все вокруг. Головы приподнялись. Люди оживленно поворачивались друг к другу: "Темник? - читалось на лицах. - Что это за такой Темник? Ну-ну, поглядим, чего этот Темник стоит".
Зычный бас Горелова:
- Смирно! Знамя на середину!
И снова лица - строгие, торжественные, как бы освещенные изнутри светом. Горелов и Темник подошли к знамени. Оба были бледны, только глаза сияли. Горелов взялся за древко, сделал два шага вперед и встал на одно колено. И весь строй опустился, как и он, перед своей святыней.
- Не посрамите! - голос Горелова звучал грозно.- Не уроните честь и славу гвардии...
Больше он не мог говорить, приник к знамени губами и застыл. Потом Горелов протянул знамя Темнику.
Темник, тоже опустившись на правое колено, поцеловал красный бархат, и звуки его голоса разнеслись перед строем:
- Клянусь тебе, родная партия, клянусь тебе, наш советский народ, пока бьется сердце в груди и глаза видят свет, - будем нести это знамя туда, куда прикажет нам наша Родина.
Встал и, крепко сжимая древко, пошел вдоль строя гвардии. Знамя медленно проходило мимо одного ряда, второго, третьего. Потом Темник снова вышел на середину. С этой минуты он - уже командир бригады.
После почти трехмесячного пребывания в распоряжении Ставки Верховного Главнокомандования во второй половине ноября 1944 года мы получили директиву: "Первой гвардейской танковой армии войти в подчинение Первого Белорусского фронта и сосредоточиться в районе севернее Люблина".
Курвиметром вымеряем расстояние: по воздуху 300 километров, по дорогам 450 - 500. Передислокацию приказано провести комбинированным маршем: танки, самоходки и тяжелые грузы пойдут железной дорогой, а все остальные - своим ходом. Надо произвести передвижение незаметно, скрытно. А попробуйте-ка скрытно двинуть несколько тысяч машин и десятки тысяч людей - так, чтоб вражеский лазутчик не заметил никаких следов! Задачка!
Кипит работа: Шалин с Никитиным ищут на карте подходящие дороги, долго думают над переплетениями красных и черных жилочек. Дороги должны быть проезжими и в то же время проходить подальше от городов, и надо, чтоб вели они прямее к цели и чтобы имелись леса для стоянок в дневное время. Много различных соображений учитывали штабисты, чтобы укрыть армию от вражеских глаз, пока, наконец, согласно кивнули головами: найдено!