Страница 18 из 151
Надо признать, что лёжа под низким брезентом, абсолютно голой, если не считать ошейника, она выглядела необыкновенно привлекательно.
— Я вижу, что шёлка на тебе больше нет, — усмехнулся я.
— Они забрали его у меня, перед тем, как выпороть меня, — всхлипнула она.
— Встань на колени и повернись ко мне спиной, — приказал я, и женщина немедленно выполнила команду.
Ничего удивительного нет в том, что у женщины отбирают одежду, прежде чем подвергнуть её наказанию упругой кожей. Ведь рабовладелец не хочет, чтобы одежда, в конечном итоге принадлежащая ему, при этом порвалась или испачкалась. Кроме того, во время официальной, если так можно выразиться, порки, в отличие от случайной оплеухи-другой, возможно отвешенной походя, под влиянием момента, между рабыней и судьей и его плетью не должно быть даже такой бессмысленной, тонкой, символической преграды, как прозрачный рабский шёлк. Кстати, в такой ситуации, обычно, даже волосы перебрасывают вперед, через плечи, обнажая спину рабыни.
— Семь ударов, — с первого взгляда определил я.
— Да, — со стоном прошептала женщина.
— Перечисли их, — потребовал я.
— Первый, — сквозь слезы, полившиеся из её глаз от воспоминаний о пережитой порке, — за то, что распахнула тунику без разрешения. Второй — за то, что легла на землю перед клиентом, не получив на то приказа. Третий — за то, что заговорила, не спросив разрешения. Четвёртый — за то, говорила намёками. Пятый — за то, что не ответила прямо на заданный вопрос. Шестой — потому, что я — рабыня, а седьмой — потому, что владельцу захотелось ударить меня ещё раз.
— Думаю, что в случае с единственным владельцем, за большинство таких провинностей, — заметил я, — тебя бы вообще не стали бить. Такой рабовладелец, например, хотя он и следил бы за соблюдением дисциплины, но с куда меньшей вероятностью, по сравнению с хозяином общественных рабынь, стал бы устраивать публичную экзекуцию за то, что Ты, скажем, заговорила без разрешения. Безусловно, если мужчина решит, что твои речи недостаточно почтительны или слишком смелы, или же тебе незадолго до этого приказали молчать, или он, совершенно очевидно, в данный момент не хочет слышать того, что Ты говоришь, то тебя могли бы избить. Точно так же твой единственный владелец, скорее всего, не стал бы тебя наказывать, если бы Ты распахнула перед ним шёлк на своей груди, или легла бы у его ног и начала жалобно извиваться, демонстрируя свои потребности. Думаю, что мужчина с большей вероятностью обрадовался бы такому твоему поведению, чем огорчился. В действительности, многим девушкам, находящимся в собственности единственного хозяина, фактически удаётся избегать наказаний, именно при помощи такой очаровательной стратегии. Точно так же и неточные или уклончивые ответы вряд ли приведут тебя к возобновлению знакомства с плетью, если не будет ясно, что владелец возражает против этого и, как следствие не приемлет этого. Вот в этом случае, я бы тебе посоветовал, если конечно, Ты не хочешь опять считать удары, говорить с господином со всей ясностью и прямотой, на какую только способна. Сегодняшняя твоя проблема возникла, прежде всего, потому, что Ты — пага-рабыня, а твой хозяин Филеб в тот момент находился перед клиентами. Тебе не стоило делать что-либо такое, что могло быть воспринято его клиентами как намёк на то, что Ты можешь не полностью, не достаточно превосходно и абсолютно подчиниться Филебу. Впрочем, Ты и это сама отлично знаешь.
— Да, Господин, — задрожав Темиона.
— Однако если бы твоё поведение позволило мужчинам, хотя бы предположить, что дело обстоит не совсем так, и что на самом деле твои действия могли бы быть наступательным по отношению к Филебу, а следовательно, и к клиентам, то это наказание показалось бы тебе лёгким укором. Советую тебе понимать это.
— Да, Господин, — испуганно прошептала она.
— Ты ведь не дурочка, не так ли? — спросил я.
— Нет, Господин, — поспешила заверить меня рабыня.
— Тогда, почему Ты вела себя столь неразумно? — осведомился я, хотя её ответ мне был уже известен.
— Из-за него! — воскликнула она. — Это всё из-за него!
— Рассказывай, — потребовал я, — только делай это спокойно.
— Боюсь, мне будет трудно говорить об этом спокойно! — вскинулась она, сверкнув в полумраке глазами.
— Поберегись, — предупредил я. — На твоей шее ошейник.
Темиона побледнела так, что это стало заметно даже при слабом свете еле мерцающей лампы.
— А теперь говори, — приказал я.
— Только позвольте мне говорить, не сдерживая себя, — попросила женщина.
— Хорошо, — разрешил я, — только шёпотом.
— Да, Господин, — отозвалась она, и замолкла, по-видимому, пытаясь взять себя под контроль.
— Рассказывай уже, рабыня, — понукнул её я.
— Вы же видели, что это он, это именно Он, здесь, в этом пага-заведении. Тот самый, кто отнёсся ко мне с таким презрением, кто так оскорбил меня в «Кривом тарне»!
— Конечно, — кивнул я.
— Уверена, Вы помните, как он даже не разрешил, чтобы я обслуживала его, хотя в тот момент я была раздета и закована в цепи!
— Но Ты же в тот раз была свободной женщиной, — напомнил я ей.
— Он предпочел мне рабыню! — возмутилась она. — Мне — рабыню!
— Но теперь-то Ты сама — рабыня, — заметил я.
— Но Вы-то разрешали мне обслужить вас! — сказала Темиона.
— Ну да, — согласился я. — Но я-то человек широких взглядов, и к подобным вещам отношусь довольно терпимо.
Говоря это, в лице я не изменился, но внутри не удержался от усмешки. Признаться, мне доставило удовольствие видеть эту гордую девку, настолько смятённую и возмущённую надетыми на неё цепями, прислуживающей мне. Надо признать, что это приятно взять гордую свободную женщину и вытащить на поверхность и продемонстрировать ей её же собственную женственность.
— Он поднял меня на руки и безжалостно тряс, как тряпичную куклу, — яростным шёпотом воскликнула она. — Он в отвращении отшвырнул меня на пол. Я была свободной, а он презирал меня!
— Просто он хотел женщину, — объяснил я, пожав плечами.
— Но я же и была женщиной! — возмутилась Темиона.
— Но в тот момент Ты не была рабыней, — напомнил я.
Поняв, что я имею в виду, женщина в ошейнике задрожала, и это, надо признать, выглядело весьма очаровательно. Однако мгновение спустя она вновь вспомнила про свои обиды.
— Он воспользовался рабыней, предпочтя её мне! — пожаловалась Темиона.
— Да-да, я припоминаю, с каким страхом Ты тогда смотрела на происходящее, — усмехнулся я.
— Господин, — с укоризной в голосе проговорила рабыня.
— Да, а ещё с завистью, — добавил я.
— Господин! — возмутилась она.
— Возможно, тебе было жаль, что это не Ты была той, кому повезло служить ему, как рабыне находясь в его полной власти.
— Пожалуйста, Господин!
— Продолжай, — велел я.
— Позже, когда Вы оказались достаточно любезны, и приказали принести меня на ваше место, он тоже оказался там!
— Достаточно любезен? — переспросил я.
— Простите меня, Господин, — тут же пробормотала Темиона.
— Мне просто нужна была женщина, чтобы снять напряжение, — пожал я плечами, — а Ты в тот момент, будучи свободной, но отрабатывающей долг шлюхой, обходилась дешевле.
— Да, Господин, — понимающе кивнула она.
— Кроме того, Ты была соблазнительна, — добавил я.
— Даже будучи свободной женщиной? — спросила Темиона.
— Можешь не сомневаться, — заверил её я.
— А теперь, когда я стала рабыней? — поинтересовалась она.
— В тысячи раз привлекательнее, чем раньше, — улыбнулся я.
— Хорошо, — заулыбалась рабыня, и её тело соблазнительно изогнулось, причём я был уверен, что сделала она это не нарочно.
— Так что не стоит говорить о любезности, — сказал я.
— Простите меня, Господин, — прошептала Темиона.
— Продолжай рассказ, — напомнил я.
— Да, этот грубиян, это животное, монстр, тоже оказался там!
— Я помню, — кивнул я.
— Он обозвал меня жирной, — возмущённо вспомнила она, — а ещё такой же глупой, как тарскоматка! Он сказал, что я не гожусь даже на корм слинам!