Страница 124 из 151
Я присмотрелся к клиентам заведения, сидевшим вокруг сцены. Хотя большинство из них, несомненно, составляли горожане Брундизиума, граждане этого государства, хватало и других, в частности узнаваемы были гребцы с галер, пришвартованных в гавани, до которой отсюда было рукой подать, и солдаты из лагеря, раскинувшегося под стенами. Из солдат главным образом здесь были наёмники, на которых Кос сделал основную ставку, но попадались и те кто, очевидно, был из регулярных полков.
В одной из стен главного зала имелось множество дверей. Несомненно, некоторые из них вели в приватные трапезные кабинеты.
Вот одна из этих дверей открылась, и оттуда выскочила соблазнительная, темноволосая рабыня, одетая в светло-коричневую тунику. Метнувшись к стойке, она схватила с неё сосуд с пагой, а затем осторожно унесла его в другую комнату, закрыв за собой дверь.
Я уже видел эту соблазнительную девка этим вечером. Я как раз возвращался от фургона Эфиальта, а она голая и со скованными за спиной руками, шла у стремени своего владельца, прикованная нему цепью за шею. Причём, мы с ней уже встречались раньше, и я отлично запомнил нашу прошлую встречу. Правда, в тот раз, несколько месяцев назад, она тоже была беспомощно прикована цепью, но не к стремени, а к столу своего владельца. Точнее, тогда, она даже не была рабыней юридической, более того, законность её статуса, к её великому сожалению, учитывая всё то, что с ней было сделано, и во что она превратилась, всячески отрицалась её владельцем. Однако, в этот раз она уже была не просто прирождённой рабыней, осознающей себя таковой и униженно выпрашивающей решения её вопроса и утешения ошейника, но и явной рабыней, полностью и совершенно порабощенной по закону. А ведь когда-то её звали Леди Кара из Венны. Кто-то, подслушав, её пренебрежительные замечания об одном городе, доложил кому следовало. В результате, после изучения сказанного, капитан наёмников из того города, проследил, чтобы она была доставлена голой и в цепях в его распоряжение. Вскоре ей пришлось изучить то, что значило оказаться во власти такого мужчины. В нашу прошлую встречу в его кабинете, я услышал как эта женщина, некогда пренебрежительно отозвавшаяся о его городе, и получившая основательный инструктаж относительно её цепей, сама умоляла о клейме и ошейнике. И что же было сделано с нею? Фактически превратив её в рабыню для удовольствий, какую можно купить на любом рынке, капитан оставил её в своём городе в качестве простой домашней рабыни, или скорее, несмотря на то, чем она стала, продолжая лишать её ошейника, простой пленной уборщицей, служанкой, простой домохозяйкой удерживаемой насильно. Однако судя по тому, что этим вечером я видел бывшую Леди Кару в положении рабыни показа у стремени её господина и уже с клеймом на бедре, обычной меткой кейджеры, похоже, с тех пор он несколько смягчился и, принял во внимание её жалобные мольбы о неволе. Там были и другие рабыни, следовавшие тонкой колонной за наёмниками по дороге. Эти красавицы служили вьючными рабыням, нёсшими тяжести за своими владельцами. Одну из них, согнувшуюся под тяжёлым грузом, возможно, несколько более тяжёлым, чем у других, я узнал. Когда-то она была Люсилиной, любимой рабыней Мирона Полемаркоса с Темоса, кузена Луриуса из Джада, Убара Коса, и командующего южным крылом косианских сил. В действительности, прежде она была не только высокой рабыней и любимой невольницей Полемаркоса, но и его наперсницей. Таким образом, она была посвящена во многие тайны. Благодаря своей хитрости и его слабости, ей удалось заполучить большое влияние на него. В результате, эта Люсилина, оставаясь всего лишь рабыней, стала пользоваться такой властью в свите командующего, что даже свободные мужчины позорились, добиваясь её расположения. В её силах было повлиять на поддержку или гнев Полемаркоса, на продвижение и пренебрежение, на поощрение и позор. Но, обманутая и захваченная, она была тайно вывезена из косианского лагеря, в соседний город, оказавшись там в обычных цепях как обычная рабыня. После соответствующего её статусу допроса, она была освобождена от всей ценной и имеющей отношение к делу военной и политической информации. После допроса у неё осталась только её ценность, как женщины. Насколько я знаю, она была передана, как любая другая военная добыча, одному из самых последних солдат капитана, грубому и неотёсанному товарищу самого низкого разряда, которому должна была служить в абсолютной и бескомпромиссной неволе, как одна из самых низких и самых простых гореанских рабынь. Наконец, я слышал, что тогда её назвали Лючита. Трудно сказать, сохранилась ли за ней эта кличка, или ей уже дали новую. Точно так же я не знал, как могли бы сейчас звать прежнюю Леди Кару из Венны. Не исключено, что «Кара», вполне подходящее имя, на мой взгляд, для рабской клички. Однако знать этого наверняка я не мог, в конце концов, рабыню можно называть как угодно. Город, о котором прежняя Леди Кара столь неосмотрительно отозвалась пренебрежительно, прежде, чем оказаться под опекой капитана наёмников, конечно, назывался Тарнбург. А город, в который доставили прежнюю Люсилину, прежнюю любимую рабыню Мирона Полемаркоса — Торкадино, в тот момент, удерживаемый всё тем же самым капитаном наёмников, Дитрихом из Тарнбурга, конечно.
А этим вечером я видел колонну наёмников, всего примерно в сотню копий, с десятком рабынь, в основном используемых в качестве вьючных животных, приближающуюся к Брундизиуму. Командир этого отряда наёмников, и некоторые из них самих, ехавшие верхом на тарларионах, носили шарфы, защищавшие от ветра и пыли, похожие на те, которые используют в Тахари во время пыльных бурь. Впрочем, они неплохо служили и для того, чтобы скрыть черты их лиц. Я бы и не придал никакого значения этой колонне наёмников, которых в округе развелось многие сотни, если бы не узнал рабыню у стремени их командира, а немного позже и ещё одну хорошенькую вьючную невольницу. Отступив вместе с другими с их дороги, я дождался пока они не прошли мимо. Я сомневался, что их командир или кто-либо ещё из них мог меня узнать. Конечно, я сразу же навел справки в Брундизиуме, чтобы установить местонахождение этих солдат. Прежде всего, я выяснил, в какой район города они вошли, затем, какие постоялые дворы, гостиницы и таверны они могли бы предпочесть. Это оказалось не трудной задачей, благодаря тому, что большинство собравшихся здесь наёмников было размещено не в самом городе, а в косианском лагере под его стенами. Соответственно, они стали бы заходить в город не целыми отрядами, а скорее как простые люди, поодиночке или небольшими группами.
— Господин, мы представляем Вам женщину, — объявила одна из пары рабынь, действительно подведя к моему столу женщину.
Затем обе рабыни убрали свои руки с рук приведённой женщины, и почтительно опустились на колени, по обе стороны от неё, оставшейся стоять. Кивком головы я дал понять девушкам, что они могут быть свободны, и они мгновенно исчезли. Жестом я указал женщине, что она может встать на колени, что она сразу и сделала, с тихим чувственным перезвоном колокольчиков.
— Ты носишь колокольчики, — заметил я.
— Да! — прошептала женщина.
— Ты видела себя? — поинтересовался я. — Они дали тебе посмотреться на себя в зеркало?
— Да! — кивнула она.
Сейчас её можно было бы принять за пага-рабыню. На лицо рабской косметикой был нанесён вызывающий макияж. На лбу, свисая с золотой цепочки, матово поблёскивала жемчужная горошина. На её шее, конечно, не было ошейника, зато имелось несколько ожерелий, некоторые из которых свисали чуть ли не до живота. Вокруг её левого плеча обвилась позолоченная змейка. Тело женщины, едва прикрытое, было одето, если так можно выразиться, в лоскут прозрачного рабского шёлка открывавшего для всеобщего обозрения её бока. Такое одеяние словно умоляет находящихся вокруг мужчин, сдёрнуть его, или откинуть в сторону. Это была настоящая рабская одежда, насмешка над скромностью порабощённой женщины. Её бёдра были полностью обнажены, так что нетрудно было заметить, что никакого клейма там не было. Каким абсурдом, каким несоответствием это выглядело! Её бедро, казалось, кричало о клейме.