Наёмники Гора (ЛП)

Я посмотрел вниз на Фэйку, с верёвкой на шее, идущую рядом с фургоном.

— Тарларион, — сказал я, поясняя ей замечание возницы, — выказывает крайне слабую восприимчивость к боли.

— Да, Господин, — ответила она.

— В этом, они очень напоминают рабынь, — усмехнулся я.

— О нет, Господин! — воскликнула моя рабыня. — Нет!

— Нет? — переспросил я.

— Нет, — повторила она, испуганно и искренне глядя на меня, — мы ужасно восприимчивы к боли, правда!

— Несомненно, Ты была таковой, будучи свободной женщиной, — заметил я, — но теперь Ты — рабыня.

— Теперь, я ещё более восприимчива к боли, — сказала она. — Сейчас, когда я почувствовала боль, я знаю на что это похоже. Теперь я знаю, что значит полная уязвимость и беспомощность рабыни, когда с ней может быть сделано всё что угодно! Также, всё моё тело стало в тысячу раз более отзывчивым и чувствительным в тысячу раз более выразительным и живым, после того как я была заперта в ошейнике. Уверяю Вас, Господин, я в тысячу раз более восприимчива к боли теперь, чем когда-либо прежде!

Я улыбнулся. Такие преобразования были обычны для рабыни. Так же, как и их чувствительность к удовольствиям и ощущениям, сексуальным и любым другим, физическим и психологическим, сознательным и подсознательным, увеличивается и усиливается, с момента порабощения, пропорционально их чувствительности к боли. Те же самые изменения, которые так значительно увеличили их способности в определенных направлениях, увеличили их также и в других, и бросили этих ставших совершенно беспомощными женщин в полную власть их хозяев.

— Ах, — огорченно вздохнула она, опуская свою прекрасную голову, — Господин дразнит свою девушку.

— Возможно, — усмехнулся я.

Рабыня продолжила идти, не поднимая головы. Она густо покраснела. Но до чего прекрасно она выглядела в поблёскивавшем на солнце, запертом на её горле стальном ошейнике.

Перегнувшись через борт фургона, я подхватил женщину руками и забросил её назад, в кузов. Думаю, она уже прилично утомилась после столь долгого пешего перехода.

— Спасибо, Господин, — обрадовано поблагодарила меня Фэйка.

Она тут же встала на колени позади и почти вплотную к нам, на набитых чем-то мешках, уложенных на дне фургона. Верёвка, крепившая её к борту, всё ещё оставалась на её шее. Я с интересом начал размышлять, какими способами стоит взять её этим вечером.

— Хлеба! Хлеба! — кричала женщина, стоявшая на обочине, около ещё одного стоящего там фургона с Са-Тарной.

Возница, который очевидно сделал остановку, чтобы подтянуть сбрую своего животного, уже снова сидел на фургонном ящике. Поводья и кнут он держал в руках.

— Прочь! — рявкнул на женщину возница.

— Хлеба! — выкрикнула она, бросаясь перед фургоном.

Не обращая на неё внимания, извозчик щёлкнул кнутом, и животное качнулось вперёд. Отчаянно закричавшей женщине, в самый последний момент удалось выскочить из-под его лап. Я нисколько не сомневался, что не уберись она с дороги, её бы просто раздавили.

— Они почти каждый раз пробуют что-нибудь подобное, — сказал мой попутчик, пока наш фургон проезжал мимо женщины.

Она стояла на обочине и неудержимо дрожала. Похоже, до неё дошло, что она только что избежала смерти или серьёзного увечья.

— Бывает, они подсылают своих детей, чтобы те клянчили подачку, а сами они прячутся в кустах. Иногда я бросаю их немного хлеба, а иногда нет. Лично мне кажется, что женщины сами должны просить, если они хотят есть.

— Возможно, они не хотят платить за это тем, чем могла бы заплатить женщина, — предположил я.

— Они заплатят за это в любом случае, в том числе и чисто по-женски, как только окажутся достаточно голодными, — усмехнулся возница.

Я кивнул. С его словами было трудно спорить. Этот возница, кстати, показался мне вполне приличным добросердечным человеком. В конце концов, я сам видел, как он остановился и накормил нескольких женщин стоявших у дороги. Причём сделав это, он, несомненно, не мог не осознавать, что у него могут возникнуть проблему с недостатком груза. Полагаю, что многие из возниц, не будут поступать подобным образом. Кроме того, он не возразил ни против моей поездки с ним, ни против того, что я посадил в кузов Фэйку. Да, пожалуй, он оказался добрым малым.

— Как далеко продвинулись войска? — полюбопытствовал я.

— Их маршевые колонны растянулись на пасанги, да и интервалами между армиями составляют пасанги, — неопределённо ответил он.

Я кивнул. Конечно, не один день потребуется им, чтобы пересечь всю страну. Они всё ещё были очень далеко от любого врага. Соответственно, и не озаботились тем, чтобы собраться и сконцентрироваться.

Интересно то, что даже диверсионные группы, насколько мне известно, не пытались как-то задержать и продвижение, или измотать врага на марше. Фактически, они всё ещё шли через страны своих собственных союзников, как в мирное время.

— До арьергардов осталось приблизительно десять пасангов пути, — сказал он.

— А сколько всего там войск, в целом? — поинтересовался я.

— Великое множество, — сказал он. — А Ты часом не шпион?

— Нет, — усмехнулся я.

— Вон, посмотри, — сказал он, указывая кнутом вправо и вверх.

Я бросил взгляд туда. На гребне небольшого холма я увидел группу из семи или восьми всадников на высоких тарларионах, вооружённых тарларионовыми копьями. Их животные приплясывали под своими седоками и

нетерпеливо скребли когтями. На всех солдатах были шлемы и запылённые кожаные доспехи. Двое из них забросили свои щиты за спину, у остальных они висели слева на сёдлах. Через спины животных были переброшены длинные кожаные попоны, защищавшие ноги наездников от чешуйчатой шкуры ящеров. Вид у этого отряда был крайне неопрятный и мрачный. Через шеи животных, и позади сёдел, свисали корзины с зерном и сетчатые мешки с сушёными лармами и коричневыми сулами. К седлу одного из них за задние ноги были привязаны туши двух верров, кровь из перерезанных глоток которых оставила коричневые полосы на боках тарлариона. У другого товарища висела закрытая корзина, из которой торчали головы вуло. Шея и плечи третьего мародёра были украшены гирляндой колбас. Но, ни тарсков, ни босков они с собой не вели. Похоже, эти животные теперь стали чрезвычайной редкостью, по крайней мере, в пределах одно или двухдневных переходов в стороны от марширующих войск. Тем не менее, эти товарищи очень неплохо отоварились. Несомненно, им жилось намного лучше, чем большинству из тех, кто занят таким бизнесом. Кроме того, я заметил, что их интересы не ограничивались только продовольствием. Сёдла нескольких мародёров были нагружены разными предметами быта, котелками, посудой, и тому подобными вещами. Также, от седла одного из них шла длинная привязь заканчивавшаяся узлом на скрещенных запястьях женщины. Несомненно, они нашли её подходящей, и прихватили с собой. Можно с уверенностью сказать, что она была предназначена для ошейника. Подле лап тарлариона вожака этого отряда, стояли два крепких крестьянских парня, одетых в белые шерстяные туники. Оба были связаны. Между их спинами и локтями просунули крепкие толстые жерди, а запястья, оказавшиеся по бокам, стянули между собой верёвкой проходящей спереди. Скорее всего, их ждёт судьба рекрутов у какого-нибудь капитана, которому потребовалось заткнуть дыры в его рядах. Возможно, доставка этих парней тому капитану, позволит их похитителям стать богаче на пару медных тарсков.

Всадники, понаблюдав сверху за фургонами, наконец, начали спуск с холма. Они направились в сторону группы из трёх женщин, возможно пересекавших холм по направлению к дороге. Вероятно, они пришли сюда из какой-то из окрестных деревень. Один из мужчин, что-то сердито прокричал им и, разогнав своего тарлариона, склонил копьё горизонтально в положение атаки, сделал вид, что собирается напасть на женщин. Те испуганно прыснули в разные стороны и рассеялись перед ним. Парень с хохотом, развернул своего ящера и, не преследуя их, через мгновение, воссоединился со своими товарищами. Женщины, не посмели следовать далее. Я ещё какое-то время понаблюдал за всадниками, которые присоединились к паре фургонов следовавших несколько впереди нас. Двое крестьянских парней, и спотыкающаяся женщина, так и шли за ними следом на привязи.