Егоша и маленькие, маленькие бабочки...

— Жлобина! — сказал Миша-ангел. — Еле выпросил. — И взял Егошу за руку.

...Они стояли в прихожей огромного старинного особняка, наверх вела широкая лестница, крытая ковром, по бокам стояли вазы с цветами.

— Ну, топай! — сказал Миша-ангел и даже подтолкнул Егошу в спину. — Не трусь! Храброго пуля боится, храброго штык не берет!

— Ты действительно хорошо учился, — Егоша вздохнул и пошел к лест­нице.

Он шел по лестнице, и лестница все время менялась, ковер сменили высо­кие мраморные ступени, по краям которых стояли статуи, а потом это уже была металлическая лестница, узкая и без перил. Наконец Егоша очутился перед высокой дверью.

— Номер? — раздался сухой голос.

— Три миллиарда первый, — сдавленно сказал Егоша.

Дверь отворилась внутрь. Перед Егошей стоял человек очень высокого роста, гораздо выше Миши-ангела, и смотрел на него сверху вниз чуть выпу­клыми глазами, напоминающими глаза Миши-ангела. Он повернул и пошел вглубь, Егоша пошел за ним. Помещения, по которым они проходили, напом­нили Егоше зал суда. Сначала они показались Егоше какими-то необъятными, грандиозными залами, а потом чем-то тесным и узким. В центре одного было небольшое углубление, не такое, как яма, в которой сидел несчастный Ив-Ив, но все-таки углубление, и когда человек знаком указал Егоше туда спуститься, Егоша испугался. Из центра углубления с пластелиновой мягкостью выступи­ло сидение, и Егоша понял, что должен сесть. Он сел.

— Может, хочешь воды? — спросил Высокий.

— Да, пожалуйста, — сказал Егоша. — Воды.

Высокий протянул ему стакан с водой. Егоша выпил.

Тут появились еще люди. Они расселись вокруг на подобным же обра­зом, как у Егоши, появившихся сидениях и теперь возвышались над Егошей и внимательно его рассматривали. Егоша был очень взволнован, настолько взволнован, что все расплывалось перед его глазами, он заметил только, что все они были ниже того, кто первым его встретил, но тоже довольно высо­кие. И лишь один почти такой, как Егоша, — с длинной бородой, в свитере и джинсах.

— Если позволите, я повторю свое прежнее мнение, — сказал Высо­кий. — Потому что я остаюсь при своем прежнем мнении. Его понятие о справедливости — это клише. Все знания и опыт в какой-то момент теряют динамику, способность к изменениям и превращаются в застывшие клише. Нет человека, исключая подвижный период юношества, который бы не застрял в этих дебрях.

— Клише тоже выбирают по склонностям, — раздался голос.

— Да, — поддержал его кто-то.

— Мы знаем этот характер.

— Он простодушен.

— И в то же время не глуп.

— Другие нам и не были нужны.

— Но он непокорен.

— Разве покорность главное? Нам важно его простодушие, — это сказал с бородой и в свитере. — Важно, что ему чужды ухищрения ума.

— Да, — его поддержали. — Это важно.

— Я предполагаю, — продолжил бородатый, — что идея справедливости не только результат внедренных в подсознание клише, но вытекает из харак­тера и потребностей.

— Потребности в справедливости.

— Конечно! Для него это органично.

— Земля очень замусорена, — сказал Высокий. — Перенаселена и заму­сорена. Механизм размножения пущен на самотек. Я всегда был против.

— Без этого не будет чистоты эксперимента, — заметил бородатый.

— Любой эксперимент — риск, — поддержал чей-то голос.

— Мы можем повторить, используя уже наработанный опыт.

— Минусов, минусов много. — послышался голос ворчливый и глухова­тый, но, видимо, принадлежавший тому, кто пользовался особым авторитетом. Потому что Высокий позволил себе совсем уж категоричное высказывание:

— Я говорил, не стоит иметь дело с обезьянами.

Все эти голоса сопровождались в ушах Егоши каким-то гулом и слива­лись в один, голова его кружилась, его даже подташнивало. И когда рядом неизвестно каким образом появился Миша-ангел, он в отчаянии схватил его за руку, как ребенок, нуждающийся в защите.

— Ну ладно, ладно. — сказал Миша-ангел, даже немного его приоб­няв. — Нормально все. Все хорошо. Все путем.

На обратном пути Мише-ангелу опять не хватило «бензина», и они доби­рались бесконечно долго, даже на каком-то немыслимо дребезжащем трам­вайчике.

— Везде есть свои задворки, в любой цивилизации — верх и низ, — фило­софски комментировал Миша-ангел. — Без «бензинчика» только так.

— Что. — решился, наконец, Егоша. — Они действительно могут закрыть этот. эксперимент?

— Что ты имеешь в виду?

— Землю!

— А. Не волнуйся. Эти разговорчики я уже слышу, знаешь, сколько? Да наше ведомство твоей Землей занимается испокон веку. Куда его-то девать? Вообще, ты выделен, малыш. Мне это приятно.

...Егоша стоял на улице, на щеках его еще не просохли слезы, он вынул платок и протер лицо.

2

В феврале посветлело. Весна, — подумал Егоша, глядя в окно, вдыхая сырой ветер. Весна, — и обрадовался. В тот же день он не нащупал в кармане привычную флешку. Вместо нее была записка. «Ты в отпуске. Поздравляю. Гуляй. Свистну. По прочтении сжечь». Миша-ангел никогда не писал Егоше записок, и записка была не подписана, но Егоша был уверен, что это от него. Он сжег ее в туалете и спустил в унитаз. При этом он испытал какое-то непри­вычное уже чувство свободы.

С весны он стал часто ездить на дачу, и даже решил провести там свой летний отпуск. Погода стояла хорошая, без дождей, а если и проносились дожди, то как-то быстро и не утомляя. Утром, после завтрака в семейном кругу — жена, дочь, теща. Все привычно, чинно, комфортно, как и любил Егоша, он мог ради приличия еще немного потоптаться на участке — поднять с дорожки щепку, выдернуть травинку, сломать на кусте сухую ветку — и потом уже, выполнив этот нехитрый ритуал, отправиться на рыбалку к небольшому пруду. Пруд был неглубокий и заросший, водились в нем кро­шечные карасики, и рыбак из Егоши был никакой, но сидеть на берегу ему нравилось. Вот так он и сидел, до обеда.

— Пусть отдыхает, — говорила жена.

— Пусть, — соглашалась теща.

Как-то в один из таких дней, славных, теплых и ласковых, Егоша только пристроился со свой удочкой на берегу пруда, как увидел соседа, прямиком направлявшегося к нему от дачного поселка. Егоша расстроился, сосед этот был очень утомительный человек — маленький, верткий, шустрый, очень деловой и в то же время совершенный бездельник. Он готов был учить Егошу всему — копать грядки, солить огурцы, предсказывать погоду и даже распре­делять денежные средства. Теперь — Егоша не сомневался — он собирался учить Егошу удить рыбу. Егоша уже готов был, как говорится, «сматывать удочки», но времени на это уже не оставалось. Вот тут-то, в этот самый миг, Егоша и увидел Мишу-ангела. Миша-ангел лежал рядом, на траве, подложив руки под голову, и смотрел в небо.

— Хорошо живешь, — сказал Миша-ангел.

С одной стороны, Егоше было приятно видеть Мишу-ангела, но с другой, с другой. Да и сосед по даче угрожающе приближался.

— Не парься, я не по делу, — сказал Миша-ангел. — Вернее, по делу, только своему личному. Короче, мы с Машкой. В общем. так. Женимся, короче. — и Миша-ангел почему-то смутился.

— Поздравляю, — сказал Егоша. — Разве у вас это принято?

— Почему нет? Просто не все на это идут. Ведь у нас развод — такая канитель. Я знаю одного, так он начал еще при Нероне. Ну, мы с Машкой решили — была не была! Регистрация у нас дело простое, виртуальное, и общее жилье уже само собой, ну а дальше кто как хочет. У Машки свои мухи, ей только Париж. Так что давай.

Сосед по даче что-то замешкался на дороге, Егоша ждал его уже почти с нетерпением.

— Что давай? — промямлил Егоша.

— Как это, что? Ты ж для нас самый родной человек! Машка — она же вообще! Вон, выручила двадцать восемь человек в Средиземном море. Чуть не утонули. Выручила — и дальше. Что они ей, что она им. А ты ж у меня — один! Заодно и Париж посмотришь.

И Миша-ангел бесцеремонно схватил Егошу за руку.