Имя Бога

— А вы, конечно, один из посвященных, — улыбнулся я.

— Если угодно. И вы можете стать посвященным. Разумеется, не сразу, надо пройти степени посвящения. Но это внутренняя, духовная работа. Ею наша помощь друзьям, конечно, не ограничивается. Скольким мы помогли выйти из безвестности, напечатать свои книги, появиться на экранах телевизоров!

— Степени? — оживился я. — Так вы что — масоны? Вот это да! Нет, знаете, я не хочу быть масоном. Я наигрался в тайные общества в детстве.

Кадмонов искоса глянул на меня:

— Вы полагаете, это игра? Мне казалось, вы лишены обывательских предрассудков. Подумайте, подумайте… У вас правильные воззрения относительно свободы, но вы ее видите не там, где она действительно существует. Что такое ваша «первоначальная свобода»? Ни о какой свободе до грехопадения Адама и Евы в Книге Бытия не идет и речи. Напротив, человеку было сказано: «от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Какая же это свобода?

— Да та самая, первоначальная, — ответил я. — Ведь можно было вообще не сажать такого дерева. Мы говорим детям об опасностях окружающего мира не потому, что хотим ограничить их свободу, а потому, что боимся за них. Но им известно от нас, что «нельзя» — существует. Человеку было дано понятие о существовании добра и зла, но одновременно указано, что лучше их не познавать, а быть как дети. Я так понимаю эту притчу.

— Допустим, вы правы. Но вы в своем толковании остановились на полдороге. Между тем чем больше углубляешься в библейский рассказ о грехопадении, тем больше вопросов. Кто же, в конечном счете, искусил людей плодами добра и зла — Бог или дьявол? Согласимся с общепринятым суждением, что дьявол. Но большая часть работы была проделана без него. Он не сажал этого дерева, не создавал из адамова ребра легковерную Еву. И почему тот, о котором сказано, что он «лжец и отец лжи», получил такую великолепную возможность сказать людям правду: что они не умрут, вкусив запретных плодов, что откроются их глаза и будут они как боги, знающие добро и зло? И почему Тот, Кто является носителем духа Истины, сказал неправду? Хотя вы и не хотите войти в число посвященных, все же я открою вам одну тайну. Адам К. уже значительно продвинулся в расшифровке Пятикнижия. Вот отрывок, который он просил меня вам прочесть.

— Любопытно. — Я устроился поудобнее.

Кадмонов достал из портфеля темную папку с вытесненным на ней семисвечником и, откашлявшись, стал торжественно читать:

— «Мир был пустотой, в пустоте был Дух, и в Духе была мудрость. Мудрость же влекла Дух к истине, как влечет далекий свет полуденной звезды. От него родился светлоликий ангел именем Денница. Он был свободен и преисполнен истины. Ему поклонялись многие ангелы. Но дух Адонаи, который носился над темной водой, не любил истины. Он запрещал ангелам подходить к Деннице.

Замыслив месть, коварный Адонаи налетел внезапно, как вихрь, со стаей ангелов-рабов, которые сломали светлому Деннице крылья и сбросили вниз. Как упал ты с неба, Денница, сын зари, разбился о землю!

И рек Денница, восстав от праха: не верь, человек, убогой правде Яхве. Лети со мной, как равный, над Бесконечной Пустотой, и я открою тебе живую летопись миров, прошедших, настоящих и грядущих. Сомненье — гибель, вера — жизнь. Есть миры громадней, чем мир земной, есть созданья выше, чем человек, и их число несметно. Хочешь ли быть среди них?»

Кадмонов закончил чтение и испытующе уставился на меня. «Чего он от меня ждет — восторгов, что ли?» — подумал я. Мы молчали.

— Что ж, мои предположения подтвердились, — наконец сказал я. — «Евангелие» от сатаны, не так ли? Что-то подобное я уже читал — у Байрона, что ли. Или у наших поэтов Серебряного века. Стоило трудиться над расшифровкой! Гора родила мышь. Такой литературы — вагон и маленькая тележка. А вообще — накануне Пасхи читают другие Евангелия.

— Вы не понимаете, — медленно сказал Кадмонов, по-прежнему не сводя с меня своих сверлящих глаз. — Это не литература. Это подлинный расшифрованный текст.

— Подлинный? Не стоит преувеличивать. В детстве я интересовался криптографией, на этом Адам меня и «купил». Мне довелось прочитать около десяти расшифровок знаменитого Фестского диска. Все они были абсолютно разными, что неудивительно, потому что и методики у исследователей были разными. Но какая из них была подлинной — вопрос. Не исключено, что никакая. А потом, мы, русские, всегда больше верим прямому тексту, чем тайнописи.

Мы снова замолчали. В комнате уже стемнело. Я мечтал, чтобы гость поскорее откланялся: его масонские разговоры меня изрядно утомили. Кадмонов заерзал на стуле. Я уже не различал хорошенько лица гостя, но мне показалось, что оно стало как-то странно подергиваться. Потом из груди Кадмонова вырвалось что-то вроде стона.

— Что с вами? — испуганно спросил я.

— Мне надо, чтобы пережить эту ночь… крови… — прохрипел гость.

— Чьей крови? — похолодел я.

— Твоей! — закричал Кадмонов.

На лбу у него засветились какие-то знаки, точно надпись у Гайдара с моего плаката. Он выхватил из портфеля тонкий кривой нож и неуклюже, тяжело переставляя ноги, двинулся на меня. До меня наконец дошло, кто он такой. Как ни странно, испуг мой от этого совершенно прошел. Я захохотал. Голем остановился и покачнулся.

— В чем дело? — проскрежетал он.

— Так ты просто глиняный болван, а я тут сидел с тобой, разговаривал!

Кадмонов снова покачнулся. Тут я вспомнил о вычитанном где-то случае, как раввин, считавший каббалу ересью, заклинал оживленных истуканов.

— Ты — поделка волхвов, возвращайся в свой прах! — воскликнул я.

Голем затрясся, оскалил зубы. И вдруг рука моя сама, до того как еще успел подумать об этом, поднялась и осенила болвана крестным знамением. В этот же миг порыв горячего ветра толкнул меня в грудь, я опрокинулся на спину, а на том месте, где стоял Кадмонов, что-то полыхнуло желтым, и он исчез, оставив после себя сильный запах сгоревшего пороха. Я вскочил на ноги, но тут же снова упал — на диван…

Когда я очнулся, за окнами стояла ночь. Я поднялся и с замирающим сердцем щелкнул выключателем. Комната была пуста. «Ну и сон! Надо завязывать с этой каббалой», — подумал я, но тут увидел свою папку, валявшуюся у ножек стула, где сидел страшный гость из сна.

Откуда эта папка? Ведь Адам не возвращал ее мне! Стало быть, голем мне не приснился? Я хотел поднять папку, но наступил на что-то мягкое. Это была горка пепла. Мне снова почудился сильный запах серы. Я отдернул ногу, постоял в раздумье, потом подошел к телефону и набрал номер Адама. Он снял трубку сразу, как будто сидел и ждал у телефона.

— Слушай, — сказал я, — спекся твой Фантомас. Не выдержал крестного знамения, нехристь. Я только что его веником на совок собрал. Конструкция явно требует усовершенствования. Хотелось бы, например, чтобы Кадмонов-два не употреблял христианской крови.

— Ненавижу эту страну, — тускло ответил Адам. — Здесь даже высшее знание оказывается бесполезным. Сегодня я уезжаю.

— Что ж, давай. Наделаешь в Израиле болванов по десять тыщ баксов за штуку, а их будут посылать на усмирение арабов. Я так и вижу, как они идут с кривыми ножиками. Бррр!..

Адам повесил трубку. Я распахнул окно и с наслаждением вдохнул влажный весенний воздух. Пахло распустившимися почками. Край неба у горизонта уже начал светлеть. Пели ранние птицы. По тротуару шли оживленные люди. «Куда они так рано? — удивился я, но тут вспомнил: — Они из церкви идут, пасхальная служба закончилась!» Я накинул на плечи куртку и вышел на улицу. Мне попалась навстречу румяная круглощекая девушка в белой вязаной кофте и цветастом платочке. Она улыбнулась мне и сказала:

— Христос воскресе!

Я растерялся и ответил: «Воистину воскресе!» — когда она уже прошла мимо. Эх, не удалось с ней похристосоваться, сожалел я. Но тут вдруг я понял, что случилось нечто более важное. Из уст этой славной девушки прозвучало наконец без всякой расшифровки подлинное Имя Господа, которое мне, несчастному умнику, в спорах с Адамом не приходило в голову: Иисус Христос.