Ковбои и индейцы

Такси еще не успело отъехать, когда запыхавшийся Джейк опять выскочил из дома и застучал по стеклу; Эдди опустил окно. Снег заметал улицу — вьюжные полотнища колыхались в желтом свете фонарей. Таксист торопил, по радио предупредили, что тоннель Блекуолл закрыт, а улицы сплошной каток.

Джейк попросил Эдди оставить ему ключи от Саломеиной машины. Сказал, что, может, прокатится попозже вокруг квартала. Никто не будет возражать. В общем-то никто и знать и не узнает.

— Ну же, Эд, — сказал он, — как насчет ключей? Сделай старому тусовщику одолжение, а?

Эдди посмотрел в детски невинные глаза Джейка, расширенные от выпитого алкоголя и надежды. Вздохнув, слазил в карман, извлек ключи и передал их в окно Джейку. И попросил ради всего святого приглядывать за машиной.

— Малышка, можешь вести мою машину, — запел Джейк, сжимая ключи в пухлой руке, — би-бип, би-бип, би-бип, йе!..

Эдди откинулся на спинку сиденья.

— Джейк, я за нее головой отвечаю, — сказал он.

— До свидания, Эдди, — рассмеялся Джейк.

Когда машина тронулась, он добавил:

— Не волнуйся, мне можно доверять. Держись за меня, старина.

Он закрыл за собой входную дверь и повторил:

— До свидания, Эдди Вираго.

Когда Эдди вернулся домой, Саломея была дома. Насчет машины она сказала, что все правильно, она даже рада. Нельзя рисковать, если выпил, тем более в такую жуткую погоду. Утром кто-нибудь съездит и заберет машину. Если, конечно, найдется энтузиаст, готовый тащиться в Пекем.

— Шутка, — добавила она.

Когда Эдди сообщил ей новость, она откупорила бутылку шабли и сказала, что искренне гордится Эдди. Они сидели и разговаривали, хотя время было уже очень позднее. Все это, конечно, далось тяжким трудом, сказала Саломея, но зато какой стимул к дальнейшему развитию.

— Ты делаешь карьеру, Эдди, — сказала она, — видишь, как бывает, когда смотришь на вещи с оптимизмом!

Эдди пересказал ей все, что Джейк говорил о Марион. Как он сожалел об их разрыве и о том, что они даже не могут поговорить друг с другом. Эдди сардонически рассмеялся, как бы стараясь отмежеваться от сказанного Джейком. Но Саломея считала, что Джейк прав; впрочем, Эдди так и предполагал.

— Что ни говори, Эдди, она поддерживала тебя, когда ты был один. Верила в тебя. У меня в голове не укладывается, что ты намерен совсем от нее отказаться.

— Как по-твоему, что происходит с любовью? — спросил он. — Думаю, именно это я и хочу узнать. Куда она уходит?

— Будь это мне известно, детка, — ответила Саломея, — я была бы богачкой. И наверное, уже никогда бы никого не полюбила.

В три часа утра Эдди позвонил в службу доставки.

— Какую пиццу ты любишь, — спросил он, — потолще или потоньше?

— Такую же, как и мои мужчины, — проговорила она голосом Мей Уэст[66].

Эдди заказал потоньше, но Саломея не засмеялась. Потом они пошли в его спальню и долго смотрели в окно на заснеженный двор, держась за руки.

Саломея сказала, что Эдди должен непременно позвонить матери. Наверняка она будет очень рада услышать добрую весть, да и вообще он давно с ней не разговаривал.

— Верно, — признал Эдди, — очень давно.

А еще он должен позвонить Марион и повидаться с ней, сказала Саломея.

— Почему бы и нет? — с мягкой настойчивостью говорила она. — Что в этом дурного?

Снежинки бились в черное окно. Саломея крепко сжала Эддины пальцы.

— Ты ведь знаешь, что по-прежнему любишь ее, Эдди. Я имею в виду, даже ты сам это понимаешь.

Эдди смотрел на падающий снег, мельтешащий в воздухе как белое конфетти. Минуту-другую он молчал, глядя на серебристые звезды, припоминая обрывки давнего разговора и чувствуя в ладони руку Саломеи.

— Такое ощущение, будто я в «Мертвых», — сказал он наконец.

— Что? — тихо засмеялась она. — Как в группе «Благостных мертвых»?

Он прижался лбом к холодному стеклу и вздохнул:

— Нет, как в рассказе Джойса, где в конце идет снег.

Саломея толкнула его в спину:

— Я понимаю, что ты хочешь сказать.

Эдди повернулся к ней, ожидая увидеть в лунном свете прекрасное лицо. Но Саломея была из тех женщин, которые лучше всего выглядят при электрическом свете. Он коснулся ее холодных губ, она отпрянула.

— Ты его читала? — спросил Эдди. Нет, ответила Саломея, но видела фильм.

Эдди боялся, что Марион его возненавидела. Но Саломея возразила: ерунда.

— По-моему, тебя невозможно ненавидеть, — сказала она.

Эдди ласково посмотрел на нее и поблагодарил. Саломея пояснила, что совершенно необязательно считать ее слова комплиментом.

— Ты слишком заносчив, чтобы поверить, что женщина способна тебя возненавидеть; ты будешь считать, что это просто подавленное желание.

Он засмеялся и сказал, что у него в жизни не было друга лучше, чем она, а она ответила: да, наверное, так и есть.

— Ты никогда не ревнуешь, — сказал он.

— Почему? Иногда ревную, но с тобой, Эдди, я еще не дошла до этой стадии. Я не говорю, что это невозможно, но пока что до этого не дошло.

Эдди обхватил голову руками.

— Дела пошли на поправку, — сказал он, — и мне пора перестать морочить людей.

Саломея отпила из бокала. Из стереопроигрывателя доносился голос Синатры.

— Надо стараться быть честным с людьми, нибелунг, — сказала она Эдди. — Ты мне нравишься, парень ты хороший, но вечно финтишь, а люди из-за этого попадают в неприятности.

— Господи, — сказал Эдди, — опять то же самое! Все только об этом и талдычат, сам не знаю почему.

Саломея посмотрела ему прямо в глаза.

— Честное индейское? — спросила она.

— Святой истинный крест! — фыркнул Эдди. — Ну скажи, когда я был с тобой нечестен?

Саломея рассмеялась, отпила глоток вина.

— Ну, например, когда ты перебрался сюда, Эдди. Я с самого начала знала, что ты врал насчет этой армии пролетарских скваттеров, которая захватила твою квартиру. Ты все придумал, ты меня использовал.

Она провела пальцами по краю бокала, ее печальные глаза мерцали.

— С чего ты взяла, Саломея? — возмутился Эдди.

Она рассмеялась:

— Да ладно тебе, Эдди! Паук мне давным-давно все рассказал.

Эдди уставился в пол, чувствуя, что краснеет.

— Тогда почему ты это не прекратила? — тихо спросил он.

— Сначала потому, что было забавно, а позднее потому, что жалела тебя и думала, что смогу помочь.

Эдди закурил.

— А еще почему? — спросил он.

Саломея снова рассмеялась:

— Наверное, потому, Эдди, что ты мне понравился. Но говорить об этом мы не будем. Я уже не в обиде. Давай скажем так: уроки существуют затем, чтобы их усваивать. И это справедливо не только для тебя.

Пиццу так и не доставили. Сообщили по телефону, что из-за сильного снегопада все заказы отменены.

Когда пришло время ложиться спать, Саломея поцеловала Эдди, крепко обняла и сказала, что они увидятся утром, после того как он встретится с Марион.

— Расскажешь мне, как все пройдет, — предупредила она, — во всех кровавых подробностях. Ты бы помирился с ней, Эдди, мне кажется, ты и сам этого хочешь.

Со всей вежливостью, на какую был способен, Эдди спросил, нельзя ли им лечь в постель вместе.

— Пока нет, — прошептала Саломея, поцеловала кончик указательного пальца и коснулась им щеки Эдди. — Когда-нибудь мы начнем все сначала, если у тебя не пропадет охота.

В эту ночь Эдди приснилось, что он стоит один на огромной белой сцене открытого театра и мелкий дождь сыплется на зрителей, пришедших только затем, чтобы увидеть его. Он видел темные лица, многие ряды лиц, уходящие к вершинам ближних холмов. Видел лес протянутых к нему рук. Когда он тронул струны гитары, они зазвучали дивно и печально, с таким глубоким чувством, как никогда прежде. С минуту он стоял в одиночестве, вскинув руки, вслушиваясь в гром аплодисментов. Потом позади него один за другим появились «Твердокаменные». Небо расцветилось причудливой симфонией красок. Он услышал медленную блюзовую дробь барабанов Паука и мощный гул басов, пронизавший его насквозь. Услышал, как летит в ночи звенящее соло гитары Клинта Сайгона. Услышал аплодисменты, похожие на рокот моря. А на вершинах холмов пылали костры, пламя лизало темно-синее небо, и в полях было множество туристских трейлеров, разрисованных цветами…

66

Уэст Мей (1892–1980) — американская киноактриса.