Ковбои и индейцы

Когда вечером Марион вернулась, Эдди уже ушел на работу. Когда он вернулся, она крепко спала. А когда проснулся утром, ее снова не было.

Так продолжалось несколько дней: они толком не виделись. Через неделю практически перестали видеться вообще. Казалось, время потекло быстрее. Эдди видел Марион только спящей, в остальном же единственным знаком ее присутствия был запах духов, который Эдди неизменно ощущал по ночам. И еще — треклятая цепочка черных букв, упорно ползущая через потолок к окну.

Эдди пытался перейти в дневную смену, но Джейсон отказывал. Дневные вакансии были заняты. Днем на работу выходили пенсионеры и студенты. Если Эдди хочет работать днем, пусть ищет другое место. Эдди начал впадать в отчаяние.

Насчет «лампа», то бишь найма гуртом, Эдди узнал от Джейка. Происходило это на территории одного из криквулдских автопарков: придешь к восьми утра — имеешь шанс оказаться одним из трех сотен человек, кому посчастливится денек «полевачить» на строительстве. Тридцать пять фунтов в день, никаких вопросов, никакой страховки — и пой сколько хошь старый добрый рок-н-ролл. Эдди этот вариант не слишком улыбался, но деньги были на исходе, а обратиться больше некуда.

И однажды утром он отправился в Криклвуд, но в число везунчиков не попал. Автопарк здорово смахивал на задворки Чикаго времен Великой депрессии: шеренги молчаливых мужчин с красными ирландскими лицами, в грязных комбинезонах и майках с эмблемой Кубка мира, все кашляют, сплевывают мокроту, курят дешевые сигареты. Боссы приезжали на «мерсах» и «ягуарах» — жирные толстые ублюдки в дорогих, обсыпанных перхотью пиджаках с Савил-роу. Видом они напоминали ирландских муниципальных чиновников. Тех, что покупают итальянские кожаные туфли ручной работы, но никогда не меняют носков. По их мнению, Эдди выглядел как пай-мальчик, который в жизни не занимался тяжелой работой. Проницательные, сволочи. Поинтересовались, знает ли он, чем шифер отличается от толя, и он ответил, что тем же, чем Шиллер от Бёлля. Они не оценили юмора.

Эдди все время старался понять, когда именно все пошло наперекосяк. Он был одержим мыслью о провале, не о любви. Иногда подумывал уехать. Иногда считал, что им нужно только серьезно поговорить и разобраться в своих проблемах. Но каждый раз, когда он посреди ночи затевал разговор, Марион холодно молчала. Он сказал об этом Джейку. Джейк воспринял ситуацию философски.

— Если хочешь холодного пива, — провозгласил он, — держи его у сердца моей бывшей жены.

Так называлась любимая песня Джейка, в стиле кантри. Он словно и не понимал, что ситуация с Марион угнетает Эдди, мешает ему сосредоточиться на музыке. Говорил, что Эдди слишком эгоистичен. Эдди возражал, что он вовсе не эгоист, а просто впечатлительная натура. Джейк сказал, что, как свидетельствует жизненный опыт, грань между тем и другим очень тонка.

— Любовь ранит, Эдди, — грустно улыбнулся он, — пора это понять. Не все в ней лунный свет и шоколад.

— Господи, Джейк, — сказал Эдди, — вот спасибо! А то я без тебя этого не знал!

В свободные дни Эдди играл с «Твердокаменными». А свободных дней у него сейчас было полным-полно. Джейк сидел в уголке, сворачивал бесконечные косячки, которые, казалось, толком и не курил, и хлопал себя по ляжке в такт музыке.

Новым ударником был Паук Симмс — крутой малый и жуткий модник. Он одевался как модель из «Фейс», а на его губах вечно блуждала недовольная гримаса. И походка у него была странная — точь-в-точь заводной манекен. Но на ударных он творил чудеса. Не зря года два служил в военном оркестре. Все у него подчинялось четкому военному ритму, и на репетиции он всегда приходил первым. Эдди не сразу привык к нему. Поначалу, ожидая перед репетиционным залом Клинта, Анди и Джейка, оба держались несколько скованно и не находили тем для разговора.

Паук принимал ЛСД. Все выходные он разъезжал по дорогам в поисках амбаров, где гуляли сквозняки, и заброшенных складов, где можно было заправиться «кислотой». Он обожал эти психоделические тусовки и твердил Эдди, что тот даже не представляет себе, сколько теряет. Эдди отвечал, что верит ему на слово.

Бас-гитарист Анди, красивый парень из Эдинбурга, с короткой стрижкой, ездил на подержанном «шевроле» с плоским верхом. Он был самым опытным музыкантом в группе и работал уже много лет. Джейк называл его Анди «ЛА» Маккрори, так как Анди довелось работать в Лос-Анджелесе и теперь он вечно хвастался, что видел в ночном клубе Принца.

Анди и Паук были профессионалами — компетентными, умелыми, но немного бездушными. Если Эдди импровизировал какую-нибудь секвенцию — они точно повторяли ее, иногда слишком уж точно.

— Добавьте души, — говорил Эдди, прижимая руку к сердцу, — ну, хоть чуточку! Нутром почувствуйте!

В ответ Анди говорил, что Эдди учился на записях Кайли Миноуг.

— Нутро там вообще-то ни при чем, — говорил он, почесывая затылок.

А Паук решал проблему «нутра» на свой лад: играл громче, хотя Эдди хотелось вовсе не этого.

— Старайтесь почувствовать, — твердил Эдди, — сердцем, нутром!

Иногда Джейк приводил парней из «Сакс машин», второй своей группы, чтобы уплотнить звук в некоторых местах. Эдди недолюбливал духовые инструменты, но не мог не признать, что эти парни играют классно, однако его до крайности раздражали их дурацкие приплясы и прищелкиванье пальцами в паузах.

В перерывах между композициями Анди и Паук исполняли импровизации в стиле жесткого рока — обычно «Лестницу в небо» и «Лейлу», которые никогда не получались у них нормально, а ребята из «Сакс машин» играли Джона Колтрейна, доводя Эдди чуть не до исступления.

Домой он приходил охрипший, с сорванным голосом — больше не от пения, а от крика. Джейк говорил, что этого надо было ожидать. Ведь музыка — огромный плавильный котел, и Эдди должен впитывать чужие идеи и влияние. Эдди отвечал, что у плавильных котлов есть одна проблема: при нагревании на поверхность всегда всплывает пена. Джейк отвечал, что Эдди не в меру циничен.

— Не понимаешь ты людей, Эдди, — вздыхал он. — Иногда я просто не знаю, что с тобой делать.

Однажды вечером в мае ситуация достигла критической точки.

После крайне неудачной репетиции Эдди тогда вернулся домой поздно и прошел прямиком на кухню. Он опять принял дозу и уже почти решил порвать с «Твердокаменными» и начать все сначала. Джейк его доконал. Вечно сидит, смотрит на часы, ждет конца репетиции и сразу уходит, ни на минуту не задержится. Клинта все это тоже достало. Он считал, что им было куда лучше в старом гараже, с «Жрицами меда».

А тот факт, что «Жрицы» с новым гитаристом и певцом выехали в европейское турне «Каменных роз» в качестве группы поддержки, опять-таки бодрости не прибавлял. Когда Эдди прочел об этом в газете, он чуть не умер от зависти. Джейк воспринял новость с презрительным смешком. Все эти группы поддержки — сущая могила, сказал он.

— Когда я с вами закончу, парни, — пообещал он, — «Розы» будут у вас в ногах валяться, умоляя взять их в качестве группы поддержки.

Может быть, сказал Эдди, но пока что «Жрицы меда» катаются по Европе, а хреновые «Твердокаменные» сидят в полном дерьме. Джейк ответил, что это вопрос времени.

— Терпение — добродетель, Эдди, — успокоил он, — как говаривал Билли Брагг.

Может, оно и так, сказал Эдди, но у него запас этой добродетели на исходе.

Сидя в холле «Брайтсайда» с чашкой кофе, Эдди чувствовал, как все плывет у него перед глазами. Он сидел неподвижно, потому что был не в силах пошевелиться. В мозгу вертелась одна-единственная четкая мысль: теперь понятно, почему такое состояние называют «обсадиться». Потому что садишься и больше ничего делать не можешь — сидишь, и все. Расширил сознание, черт подери! Полные кранты. Группа у него дерьмовая. Марион с ним не разговаривает. Денег нету. Потолок кружился волчком. Когда Эдди глянул в окно, то увидел только размытые неоновые полосы. А в довершение всех бед из кухни доносилась вонь подгоревшего карри и прокисших бобов.