Ковбои и индейцы

Эдди сказал, что по горло сыт ее манерой внушать ему неуверенность в себе. Интересно получается: он все время должен ей помогать, а когда сам нуждается в капельке утешения и успокоения, она ему отказывает. Марион неподвижно сидела в постели, положив забинтованные руки перед собой на подушку, закрыв глаза.

— Неужели ты не понимаешь, почему я с тобой не откровенна? — очень спокойно проговорила она. — Неужели не понимаешь?

Позже они простили друг друга. Впервые за несколько недель занялись любовью, но что-то было иначе, и не потому, что Марион берегла больные руки. Потом она встала и пошла вниз, на кухню. Дескать, хочет проверить, выключена ли духовка. Ей показалось, что пахнет гарью. Она просто уверена. Эдди сказал, что сам пойдет проверит, но она воспротивилась; накинула его рубашку и спустилась вниз. В пятый раз с тех пор, как случился пожар. Вернулась она со стаканом молока.

— Никогда не знаешь, что может случиться, — шептала она во сне. — Нас так мало разделяет…

Для репетиций «Жриц меда» Клинт нашел гараж — холодный, с бетонным полом. В гараже пахло заплесневелым ковром и аккумуляторной кислотой, а на дверях красовались расистские граффити. Располагался гараж в переулке на задах Грейз-Инн-роуд, а принадлежал он глухому дядюшке Клинта. Сыро, акустика как в водолазном колоколе, но по крайней мере не надо платить за помещение и репетировать можно сколько угодно. Ударные всегда звучали слишком громко, усилитель был плохонький, поэтому звук дребезжал и временами истошно фонил. Микрофон тоже отсутствовал — он был им не по карману, — и чтобы перекрыть грохот сопровождения, Эдди надрывал глотку до хрипоты.

Все Рождество Джинджер репетировала как сумасшедшая. Она позаимствовала несколько басовых пассажей из записей «Баззкокс», но до виртуоза ей по-прежнему было далеко. Правая рука у нее ни к черту, дергает струны так, будто скребет ногтями зудящее место. Левая — неуклюжая, пальцы обхватывают гриф будто шею животного, которого она вознамерилась придушить.

За это время все кое-что написали и теперь демонстрировали свои опусы с гордостью скульпторов Возрождения, открывающих великие монументы. Один Эдди не спешил показывать другим свои творения.

— Я пока не готов, — сказал он, — в искусстве торопиться нельзя.

Брайан объявил, что не терпит Джинджер, так как музыкант из нее никудышный. На самом деле он не терпел ее потому, что кто-то ему сказал, будто она лесбиянка. Клинт заметил, что ничего против лесбиянок не имеет.

— Если уж на то пошло, — сказал он, — это моя любимая фантазия: две женщины вместе.

По его мнению, сказал Эдди, это все-таки не самое лучшее.

Игра «Жриц меда» напоминала попытку выразить их общее представление о музыке. Делали они все вроде бы правильно, но выходило что-то не то. Не клеилось, и все тут — как туманно выражался Клинт: «Если не клеится, студня не будет». Начать с того, что с ритмом у них всегда был легкий разброд. Из-за Брайана. Музыкальный слух у Брайана точь-в-точь как у Ван Гога. Когда Клинт сказал об этом, Брайан радостно ответил: «Вот здорово, спасибо, Клинт», словно комплимент услышал. Иногда Эдди приходилось откладывать свою гитару, становиться возле Брайана и с видом средневекового мученика отбивать щеткой ритм по его высокой шляпе, считая при этом вслух.

Марион обещала организовать им выступление в «Гордости Эрина». Конечно, если они хотят. Одна из ее кошмарных подруг встречалась с Шеймусом Маллиганом, помощником управляющего. «Славный Шеймус», как он себя называл, занимался наймом музыкальных групп. Обычно в пабе играли традиционный джаз или кантри, но для разнообразия могут выступить и «Жрицы».

— Они всегда ищут таких, кто берет недорого, — сказала Марион.

Эдди послал Славному Шеймусу свою запись. Однажды вечером тот позвонил ему и сказал, что, честно говоря, музычка хреновая, совершенно не в его вкусе, слишком заковыристая, но в принципе он может устроить им выступление перед «Ольстерскими псами» через две недели. Эдди согласился, дескать, мы люди не гордые.

— Само собой, — рассмеялся Шеймус, — на безрыбье и рак рыба. Все по-честному.

Когда Эдди рассказал об этом своим ребятам, мнения немедленно разошлись. Брайан считал, что они совершенно не готовы выступать на публике. Эдди доказывал, что «Гордость Эрина» не Медисон-Сквер-Гарден[44] и что нужно с чего-то начинать. Клинт сказал, что ему нечего надеть. Из всей компании только Джинджер считала, что выступить стоит.

— Черт побери, — воскликнула она, — почему бы нет!?

Доводов против было предостаточно, но Эдди гнул свою линию с упорством твердолобого сталиниста.

— Пришло время, — говорил он, — пнуть кое-кого под зад.

На день выступления Эдди отпросился с работы. Майлза это не особо обрадовало. Он посетовал, что уровень работы Эдди падает быстрее, чем штаны у комика, не мешало бы призадуматься. Эдди пообещал, что так и сделает.

— Дай мне передышку, Майлз, — сказал он. — У меня в последнее время была куча личных проблем.

Майлз покачал головой и раздраженно кивнул на дверь.

— Видишь ее, Эдди? — спросил он. — Вот там надлежит оставлять личную жизнь, когда входишь сюда. — Работа, добавил он, это не какие-нибудь ковбойские похождения. Эдди сказал, что все понимает и больше такое не повторится.

Он встретился с Клинтом на автостоянке у «Гордости» в четыре часа, ведь надо собрать аппаратуру. Ради такого случая Клинт взял у приятеля своей соседки почтовый грузовичок. Увидев динамики, Славный Шеймус встревожился.

— Вам правда никак нельзя без этого? — спросил он. — Мы обязаны соблюдать ограничения, установленные городским советом, местным советом и так далее и тому подобное, понимаете?

Эдди обещал, что децибелы будут на разумном уровне.

— Да уж, — сказал Шеймус. — Имейте в виду, если бы мы хотели, чтобы у нас тут выступали «Роллинг стоунз», мы бы им и позвонили.

Похоже, он счел это удачной шуткой.

Сцена состояла из множества перевернутых вверх дном пластиковых ящиков от пива, под огромным зеленым пластмассовым трилистником, который засветился, когда Славный Шеймус повернул выключатель. Эдди и Клинт целый час подключали аппаратуру, время от времени говоря друг другу: «Дай мне уровень!» — и изо всех сил стараясь создать впечатление, что оба знают, что делают. На стене красовалось большое объявление, кельтским шрифтом: «НИКАКИХ НАРКОТИКОВ!»

Марион пришла в паб прямо с работы и села в углу, потягивая апельсиновый сок и наблюдая, как Эдди и Клинт проверяют звук. Она опять была в каком-то странном настроении. Эдди то и дело спрашивал ее, не добавить ли низких или высоких частот, пока она не заявила, что вообще не понимает, о чем он говорит. Клинт спросил: а что, она — девушка Эдди? Да, вроде того, ответил Эдди. Клинт, похоже, хотел сказать какую-то гадость, но передумал.

— Ничего себе. — Он пожал плечами.

Постепенно начали подходить друзья Марион. Вернее, подруги. Все из Донегола. Она знакомила их с Эдди, хотя он почти всех видел раз-другой, только имен не помнил. Они таращились на его прическу.

— Значит, ты и есть знаменитый Эдди Вираго? — поинтересовалась Анджела.

— Да, — сказал Эдди, — он самый.

Анджела сказала, что как-то раз видела фотографию Эдди.

— На ней ты выглядел фальшивым, как иностранец, — хихикнула она и повторила, — фальшивым, как иностранец. — Потом заговорила о собственной прическе. Наверно, стоит высветлить некоторые пряди.

Джинджер и Брайан явились в семь, оба сильно нервничали. Брайан вытащил из такси свои инструменты и, потея, поволок в «Гордость».

— Почему, черт подери, я не выбрал флейту? — пробурчал он.

Джинджер бродила по танцевальной площадке, словно что-то разыскивала. Потом Славный Шеймус проводил их в гримерную — небольшую пристройку на заднем дворе, стены которой были сплошь в лозунгах ИРА.

Эдди немного выпил с Марион и ее подругами, но они все время говорили о том, что делается «там, дома», и ему было нечего сказать. Он попытался поговорить об их работе, узнать, чем они занимаются. Мэй Роуз постоянного места не имела. Анджела была страховым агентом, Бриджет работала ассистентом в единственной на весь Лондон аптеке, не торговавшей презервативами. Все они обсуждали баллибраккенского учителя по имени Максуэлл, от которого забеременела очередная шестиклассница.

44

Медисон-Сквер-Гарден — большой спортивно-концертный комплекс в Нью-Йорке.