Случайная судьба

Остальные звонки тоже изрядно повеселили Гриффина. Теперь, когда сама Поппи Блейк оставила его вместо себя, никому и в голову не приходило сторониться его, не говоря уже о том, чтобы просто швырнуть трубку, услышав его голос. Они вежливо интересовались, куда уехала Поппи и когда вернется, а узнав, с кем говорят, ничуть не удивлялись — видимо, его имя было всем знакомо. Они спрашивали, надолго ли он приехал, некоторые даже шутили — не иначе, как на свидание к Поппи, и Гриффин нисколько не обижался и тоже шутил в ответ. Тем более, что каждый из звонивших не только расспрашивал, но и сам обычно рассказывал что-нибудь интересное. Так, от местного почтмейстера Натаниеля Роу, позвонившего напомнить, что Поппи не забирала почту с четверга, удалось узнать, что она выписывает «Ньюсуик», «Пипл» и каталог «Патагония», что нисколько его не удивило, а также «Жизнь Марты Стюарт» — что стало для него сюрпризом. От массажиста Гриффин узнал, что Поппи раз в неделю делают массаж всего тела, обычно по понедельникам, хотя на этой неделе она почему-то просила перенести сеанс на другое время. А когда Гриффин осторожно задал несколько вопросов, выяснилось, что массаж, который ей делают, — шведский, дополняемый гидромассажем, сеансом рефлексотерапии и косметической чисткой тела. Ему также стало известно, что дрова для камина Поппи раз в неделю приносит тот же самый человек, что чистит от снега дорожки. Что в начальных классах старшей школы она играла на трубе в школьном оркестре — еще один вызов, брошенный матери, мечтавшей, чтобы дочь играла на флейте, поскольку труба, как и саксофон, в ее глазах были чисто мужскими инструментами. И что каждое лето она принимала участие в заплыве на озере, проводившемся 4 июля[4] — еще одна местная традиция. Узнал он и то, что после Перри Уокера у нее не было ни одного мало-мальски серьезного увлечения. О Перри ему рассказали сразу двое, правда, особенно не вдаваясь в подробности.

В перерывах между звонками Гриффин несколько раз забирался в Интернет — проверил свою почту и, не обнаружив ничего срочного, занялся поисками сестры, которые вел вот уже много лет подряд. Разница в возрасте Гриффин и Синди составляла семь лет, они были самыми младшими из всего выводка Хьюзов — может, это их так и сближало. Правда, Гриффину не удалось удержать сестру от побега, но он острее всех переживал ее уход из дому. Кстати, он был единственным из всех, кому она время от времени посылала весточку. Они приходили на адрес его издательства, и на них никогда не было обратного адреса — только марка со штемпелем Нью-Йорка.

Она делала это намеренно, и Гриффин прекрасно это знал. Он ни на минуту не верил в то, что сестра в Нью-Йорке. Скорее всего, у нее там друзья, которые по ее просьбе и отсылают эти письма. Поскольку вычислить ее местонахождение было невозможно, ему пришлось удовлетвориться тем, что сестра, по-видимому, жива, здорова и больше не употребляет наркотики.

Синди была достаточно одаренной поэтессой, и если она избавилась от своей пагубной привычки и снова ясно мыслит, то может продавать свои стихи и у нее не должно быть недостатка в деньгах.

А ведь в распоряжении сестры находится трастовый фонд, она могла бы получить доступ к этим средствам и жить припеваючи, но лишь при условии, что сообщит семье о своем местонахождении. Синди решительно отказалась. И сейчас мысль о том, что сестре приходится самой зарабатывать себе на пропитание, глодала Гриффина.

Правда, это говорило о том, что в деньгах она не нуждается. Она могла писать — не только стихи, но и короткие рассказы, да что угодно. Гриффин был уверен, что так и есть.

Поэтому он до сих пор продолжал скрупулезно прочесывать архивы более чем трех дюжин журналов, в которых публиковались подобные вещицы, а Ральф Хаскинс занимался аналогичными поисками в редакциях самых популярных теле- и радиоканалов. Гриффин составил список постоянных авторов этих изданий и их псевдонимов. Он не думал, что Синди подписывается своим настоящим именем. Пользоваться именем брата, который, собственно, и приохотил ее к наркотикам, она тоже не будет. Куда более вероятно, что в качестве псевдонима Синди возьмет имя их матери, Ребекки, с которой они всегда были очень близки.

Итак, он искал Ребекку Хьюз. Или Ребекку Рассел, — это была девичья фамилия. А также Элизабет Рассел — так звали их бабушку по материнской линии, или Элизабет Кэйси, как ее звали до того, как она вышла за деда. Одно время Гриффин попробовал даже искать Хью Пайпер, что было производным от имени их отца, Рэнди Гриффина и Алекса Питерса, — комбинация имен братьев Хьюз. Сегодня, если останется время, решил он, можно будет попробовать другие варианты, навеянные ему воспоминаниями детства.

Но свободного времени оказалось немного, поэтому он просто в очередной раз прогнал по компьютеру уже проверенные имена и фамилии, увидел на экране набившее уже оскомину «По вашему запросу совпадений не выявлено» и отключился. Побарабанив пальцами по столу, Гриффин аккуратными стопками разложил бумаги и набрал номер Прентисса Хэйдена, приготовившись симулировать лихорадочную трудовую деятельность. Но Прентисс спутал все его планы.

— Судя по определителю номера, вы звоните откуда-то из Нью-Гемпшира, — жизнерадостно пророкотал он в трубку. — Мог бы и сам догадаться. Стало быть, помчались туда, да?

— Угадали, — беззаботно прочирикал Гриффин. — Места тут дивные, природа и все такое… Только писать и писать!

— Не морочьте мне голову! Вы там ради того дельца с сыном Диченцы, верно? И кто заказал вам статью, интересно знать?

— Да нет никакой статьи, — возразил Гриффин. — Просто у меня в этом городе куча знакомых, да и тихо тут, самое подходящее место, чтобы поработать всласть.

— А заодно и поразнюхать, не пахнет ли жареным, — хохотнул сенатор, но в голосе его не чувствовалось ни малейшей обиды. — Ну и как, удалось узнать что-нибудь интересное? Тут у нас только об этом и говорят. Может, подкинете пару интересных фактов, чтобы я смог потешить свою гордость и сделать вид, что по-прежнему держу руку на пульсе?

— Рад бы, сенатор, только я пока мало что знаю. Да и все остальные в городе, по-моему, тоже.

— У нас тут много говорят об этом деле, и не всегда приятное. Что ж, успеха вам. Постарайтесь только не слишком много времени тратить на это ваше расследование. Кстати, я тут просил кое-кого из своих армейских приятелей связаться с вами.

— Да, я все получил. — Гриффин говорил ему это еще две недели назад. — Как раз добрался до середины той главы, где речь идет о войне.

— Ну и как вам в Лейк-Генри? — перебил сенатор. — Симпатичный городишко?

— В самую точку, сэр. — На табло вспыхнула лампочка — еще один вызов. — Извините, мне пора бежать. Я вам перезвоню, хорошо?

Гриффин снял трубку. Вызов оказался местным, так что он разделался с ним в две минуты и, собрав со стола кучу документов, полученных от сенатора Хэйдена, без малейших угрызений совести сунул их обратно в портфель.

А вот Виктория, надо признаться, его разочаровала: у нее не было ни малейшего желания лежать у него на коленях. Гриффин обиделся. Он клятвенно обещал почесывать ее за ушком, похлопывал себя по коленям, призывно чмокал губами, словно посылая ей воздушные поцелуи, но киска и ухом не вела. В конце концов, он взял ее на руки, но Виктория одним гибким движением вывернулась и прыгнула на диван. Осторожно принюхиваясь, она обошла его по периметру — пытается сориентироваться, догадался Гриффин. Похоже, диван ей понравился, потому что она зарылась в подушки. Судя по кашемировой шали, на которой возлежала Виктория, это было любимое местечко Поппи.

Любимое местечко Поппи. Кошка Поппи. Итак, Гриффин, похоже, потерял и Викторию.

Он надел наушники и набрал номер, использовав для этого свою кредитную карточку. Ральф Хаскинс взял трубку почти сразу же.

— Как дела? — поинтересовался Гриффин.

— К сожалению, мне почти нечего тебе сообщить, — отозвался Ральф. У меня такое чувство, что я только и делаю, что утыкаюсь лбом в глухую стену.

4

4 июля — День Независимости.