Страница 34 из 62
Я почувствовал, как холодный пот выступил на моем лице. Что может понять тринадцатилетний ребенок, которому отец вдруг говорит такое? Это был мой отец, и я верил в него. Даже на секунду не усомнился я в его правоте. Но мой мир раскололся. Впервые я понял, что значит несправедливость. Отец не жалеет себя, рискует жизнью, работает днем и ночью, отдает этому государству все, что может. И пожалуйста! Ему плюют в лицо.
Я был растерян, напуган. А отец сказал: „Будь сильным, Ити. Скоро за всю эту историю примутся газеты. Появятся имена. Расскажи обо всем твоим друзьям. Будут такие, которые поймут. Кое-кто отвернется от тебя“».
10 июля 1949 года на Беери обрушился очередной и, пожалуй, самый тяжкий удар. Его арестовали по обвинению в убийстве Меира Тубянского.
Ити: «На меня стали показывать пальцем: — Вот он, сын убийцы. Мать плакала день и ночь».
Исер Беери был арестован по требованию юридического советника правительства Яакова-Шимшона Шапиро.
— Он хладнокровно приказал расстрелять ни в чем не повинного человека. Его надо судить, как убийцу, — заявил Шапиро.
Бен-Гурион, не желавший скандала, попытался замять это дело.
— Он и так уже достаточно настрадался, — сказал Старик.
Но Шапиро пригрозил отставкой, и Бен-Гурион сдался.
Исер Беери потребовал судить его военным судом, но получил отказ.
Ити: «Они решили не допустить этого любой ценой. Отец хотел предъявить военному трибуналу секретные документы. Оправдать себя, не нанося ущерба безопасности государства. Они знали его принципы. Знали, что он ничего не расскажет и ничего не предъявит на открытом процессе. Они хотели заткнуть отцу рот и своего добились.
— Бен-Гурион не желает, чтобы я защищался, — сказал мне отец. — Что ж, я не буду…»
В дни процесса Бен-Гурион написал вдове Тубянского:
«Я рад, что справедливость, хоть и с опозданием, но восторжествовала. Такие ужасные вещи не должны случаться».
Тубянскому посмертно было присвоено капитанское звание. Его останки перенесли на военное кладбище. Его вдова и сын получили денежную компенсацию.
А освобожденный под залог Исер Беери каждый день являлся в окружной тель-авивский суд, где шел процесс по его делу.
Интерес к нему был огромный. Газеты, печатавшие стенограммы из зала суда, расходились, как пирожки. Адвокат Яаков Соломон, представлявший интересы Беери, вспоминает, что это было нелегкой задачей, потому что его подопечный ни в чем не помогал своему защитнику.
Беери был спокоен. Не чувствовал угрызений совести. Верил в свою правоту. Но страдал невероятно.
Однажды к Беери на квартиру зашел Игаэль Ядин, солдат и археолог. В прошлом начальник генштаба.
— Я ведь кое-что знаю, — сказал он. — Хочешь, дам показания?
Беери ответил: — Нет! — И улыбнулся, впервые за много дней.
Ити: «Отец не хотел подрывать репутацию Бен-Гуриона. Если бы он только открыл рот, Бен-Гурион вынужден был бы уйти в отставку. Этого отец не желал. Он считал, что Старик необходим государству, что только он олицетворяет мощь, силу и безопасность Израиля. Никогда и никому не разрешал отец отзываться о Бен-Гурионе неуважительно.
И только мне одному отец рассказал, что Бен-Гурион не только знал о суде над Тубянским, но и собственноручно утвердил вынесенный ему смертный приговор. После смерти отца я нашел этот документ. Желтый листок с текстом смертного приговора. Поперек рукой Бен-Гуриона размашисто написано: „Утверждаю“.
Кстати, отец никогда не сомневался в виновности Тубянского. У него были документы. Их он мог огласить на суде, потому что за давностью лет они уже не могли причинить ущерб безопасности Израиля. Но он этого не сделал. Мне он их показал.
— Предъяви их, отец, — попросил я.
— Нет, — с мягкой решительностью сказал отец. — У Тубянского есть сын. Я не хочу, чтобы он жил с каиновой печатью на лбу. Меня они все равно уже прикончили, а ему предстоит жить».
22 ноября 1949 года был оглашен приговор. Судьи приняли во внимание искренность Беери, его преданность стране и народу. Отметили, что он действовал без злого умысла, повинуясь лишь чувству долга. В приговоре указывалось, что трагическая ошибка Беери могла быть следствием отчаянного положения, в котором находилось тогда Еврейское государство.
Принимая во внимание все вышесказанное, суд приговорил Исера Беери к одному дню тюремного заключения. От восхода до заката солнца. Но и этого наказания Беери не отбыл. Он сразу же был помилован президентом Хаимом Вейцманом.
Домой Беери вернулся сломленным человеком. Целыми днями, просиживал на балконе, глядя на море. И молчал. Никогда не жаловался. Никого не обвинял.
Однажды ему пришло письмо, которое привело бы в восторг Достоевского. Вот что писал уже известный нам Иегуда Амстер: «Я никогда не обвинял вас в своем несчастье. То, что говорилось якобы от моего имени против вас, — все ложь. Никогда я не отзывался о вас плохо, и нет у меня к вам никаких претензий. Напротив. Когда вы лично занялись моим делом, то я сразу встретил в вас сочувствие и знаю, что это вы ускорили мое освобождение».
Но и это письмо оставило Беери равнодушным. Один из влиятельных друзей предложил:
— Огласи имеющиеся у тебя документы. Подай на реабилитацию. Клянусь, ты ее получишь. После этого сможешь занять важный пост.
— Слишком поздно, — ответил Беери.
Жена его не вынесла горя и умерла. Нужно было как-то существовать, и Беери устроился на работу. Вновь стал строительным подрядчиком.
Постепенно о нем забыли. Он же сохранил только одну привязанность. К Давиду Бен-Гуриону. На полке его библиотечки выстроились все написанные Стариком сочинения. На стене висел его портрет.
— Странно, — говорили еще оставшиеся у Беери друзья. — Он так настрадался от Старика, а чтит его, как святого. Это какая-то патология.
Один из друзей прямо спросил:
— Почему ты боготворишь старого интригана?
— Не смей так говорить о нем, — отчитал его Беери. — Бен-Гурион — величайшая личность в еврейской истории. Неуважительное отношение к нему равнозначно оскорблению государства.
Однажды вечером, когда Беери вернулся с работы, он обнаружил, что в доме побывали незваные гости. Все было перевернуто. Из распотрошенного письменного стола выброшены на пол все бумаги. Кто-то искал дневник Беери. Секретные документы. Но ничего не нашел.
30 января 1958 года Беери пришел домой позже обычного и сразу лег спать. Ночью сердце остановилось. Было ему 57 лет. Кое-кто вздохнул с облегчением. Секреты, которые знал бывший начальник военной разведки, ушли с ним в могилу. На следующий день лил проливной дождь. Медленно двигалась на Хайфское кладбище похоронная процессия. Кроме родных, за телом шли несколько ветеранов разведки. Ити прочитал Кадиш.
На следующий день ему позвонил Хаим Ласков[7].
— Прости, — сказал он, — но я не мог прийти. Завтра я должен стать начальником генштаба. Мне намекнули, что если я пойду на похороны, то не получу этой должности.
Вот и все. Осталось рассказать эпилог.
Ити продолжал искать ниточку, уцепившись за которую, мог бы распутать весь клубок. И был вознагражден за свои усилия. Он нашел тайник отца. В нем лежал старый портфель. Там было все: документы, дневник, разные бумаги, относящиеся к самым секретным событиям того времени.
И записка: «Ити, если ты решишь обнародовать эти материалы, то используй все. Я запрещаю делать это выборочно. Отец».
Ити: «Когда я ознакомился с тем, что попало в мои руки, то несколько ночей не мог спать. После серьезных раздумий я отказался от мысли взорвать эту бомбу. Она уничтожила бы все… С десяток виднейших политических деятелей государства должны были бы пустить пулю себе в лоб. Кто знает, в каком водовороте мы все оказались бы тогда?»
Ити не смог сохранить свою находку в тайне. Поползли слухи. Он обнаружил, что его телефон прослушивается. За ним установили слежку.
«Воры» проникли в дом и все вверх дном перевернули.
7
Хаим Ласков (1919–1982) — военный и общественный деятель. В 1958–1961 гг. — начальник генштаба. В 1973 г. был членом комиссии Аграната, расследовавшей просчеты войны Судного дня.