Страница 39 из 135
- Игорь, ты думай хоть немного о себе, - говорил Юрий Игорю, - Почему ты вечно помогаешь кому-нибудь? У них есть свои головы, пусть и живут ими... Ты, вообще-то, хоть говорил со своим отрядником насчёт своей "химии"? -
- Да нет ещё, - ответил Игорь, - А чего разговаривать-то? У меня же три ШИЗО. А четвёртое, тогда, после голодовки, хозяин мне заменил лишением личного свидания. Он сказал тогда, что на меня уже готовы документы в ПКТ на три месяца. Хорошо, что тогда кто-то из соседней хаты пидоров отправил мою ксиву на волю. Я даже и не ожидал этого... Молодец кто-то у них оказался... Мой батя тогда "хозяину" письмо написал. Хозяин тогда мне чуть проболтался. Наверное, мой отец спрашивал его, почему это я держу голодовку? Он же у меня вояка, майор в отставке, и, к тому же, коммунист с лохматого года. -
- Ты обязательно поговори с отрядником, - сказал Юрий, - Если ты говоришь, что у тебя с ним хорошие отношения, и жена у него в Спецчасти работает, то он может и сделает что-нибудь для тебя... Не у всех в зоне есть такие возможности, - Юрий помолчал немного, а потом опять заговорил, - Ты вообще-то феноменальный человек в этой зоне. У тебя, сколько я тебя знаю, одни "взлёты" и "падения"... Я не знаю, и не видел ещё ни одного больше зэка в этой зоне, кто бы смог такое выдержать.
Обычно после первого падения с высоты здесь никто больше не поднимался. А у тебя... Художник в школе, а затем - бабах, - в самую худшую бригаду, да ещё и на "Свинокомплекс"... Ну, думаю, жаль парня, но помочь ничем не могу... Ты же это сам знаешь... Потом смотрю, - ты уже в самой лучшей бригаде, и кладовщиком... Я тогда обрадовался. Ну, думаю, молодец, Игорь, выжил. Ты же тогда начал уже и бригаду выводить на работу, когда твой бугор суд на химию прошёл. Думаю, вот молодец, опять поднялся.
А через некоторое время опять - бабах... Слышу - в ШИЗО сидит. Один раз, второй, третий. Голодовку держит. В отряде никто не знает где ты, и куда тебя списали. У кого ни спрошу, - никто ничё не знает. Ну, думаю, пропал парень. П...ец!
Потом, - бабах - приходит. Художник отряда, да ещё и на ЖБК. Ну, смотрю, - феномен в зоне... Потом, приходишь, говоришь - бугор... Помнишь, как я тебя уговаривал отказаться? Думаю, ведь сидит-то, - всего ничего... А через какое-то время, - бабах - лучшая бригада среди выездных объектов! И мужики уважают. Ни хрена себе, думаю... Потом, раз - уходишь с бугорства, и опять кладовщик в бригаде. Вот здесь, думаю, - молодец. И работа спокойная, и срок как бы быстрее пойдёт... Где-е-е там. Опять, - бабах - завхоз отряда... Это же самая морока в зоне.
Завхозами становятся уже авторитетные, которым надо "на химию" или на УДО (условно-досрочное освобождение). Нет, смотрю, - пидоров и козлов из отряда повывел, и зэки в зоне начали мечтать, чтобы списаться в твой отряд... Потом, - бабабах - тубик подхватил... Ну, поживи ты хоть на кресту, отдохни хоть немного. Не-ет ведь... Обучает щегла, которого на время председателем СКК поставили. И меня ещё подпряг к этому обучению... Сейчас, вон, опять, - идёшь завхозом, а о себе и не задумываешься... Ты чего не думаешь-то о себе? -
Они уже подошли к крыльцу барака, где был Отдел труда.
- Пойдём за барак, - сказал Юрий, - Там за кустами на завалинке и посидим и покурим. -
- Юрка, знаешь? - тихо сказал Игорь, - Витька Новохацкий себе ведь в сердце стрелял, после того, как свою бабу пристрелил... Я сегодня с ним в душ ходил к Капачу. Своими глазами видел и входное отверстие и лопатку развороченную... Должен бы быть мёртвым. Выстрел точный. Но пуля по ребру чуть соскользнула. -
- Ты смотри-ка, - сказал Юрий, прикуривая и садясь на завалинку барака, - Серьёзный парень. Зря я так на него... Ты уж, извини... Но дело-то не в нём, а в тебе... Переговори с отрядником обязательно... Ты же знаешь, - в зоне, как и во всём мире, нет ничего постоянного. Используй этот момент, пока он есть. Обещаешь? Пообещай прямо вот здесь. -
- Ну, ладно, обещаю, - сказал Игорь.
- А знаешь, почему я сказал "именно здесь"? - повернул к нему своё лицо Юрий, - Потому, что вот здесь мы тогда с Шашником твою тетрадку и сожгли, не прочитав. Иначе, ты бы сейчас был о-го-го где... А может быть и мы с Шашником тоже... Сидели бы сейчас где-нибудь в подвалах КГБ. Тебе бы оттуда было бы уже не выбраться. А мне бы намотали только лишь за чтение больше, чем за сберкассу.
Ты же рассказывал, как тогда Ваня-ваня приходил к тебе на другой день в школу с прапором, и всю библиотеку твою школьную по сантиметру обшмонали и все книги перепотрошили. А потом, он спрашивал, где, мол, тетрадка?
Ты просто революционер какой-то... Они все, по книжкам, такие были. А ты, - наяву такой. О себе ни х... не хочешь ни думать, ни заботиться... Но, или тебе везёт как-то,... или ты на самом деле революционер какой? -
- Да, ладно ты, Юрк, - сказал грустно Игорь, - Я же не виноват в том, что первый понял то, что лучше бы понял какой-нибудь профессор или академик на воле... А получилось так, что понял я, зэк, да ещё и в зоне... Ну что мне теперь? Это ведь теперь уже у меня в голове. Знания же не сотрёшь резинкой, как надпись карандаша на бумажке. И голову не разобьёшь так, чтобы только лишь это из неё и вылетело... А я этим сейчас очень дорожу. Мне кажется, что это у меня сейчас лучшее из всего, что у меня было и есть. Лучшего в моей голове ещё не было ничего за всю мою жизнь. И я обязан это сохранить, чтобы эти знания не пропали тут, со мной... Жаль, что ты не прочитал, что я написал тогда в тетради. Ты бы тогда понял, хоть немного. -
- Да, с твоим почерком, я бы её читал дня два или три. Сколько в той тетрадке было листов? Листов сто. И в клеточку. И мелким почерком, - говорил Юрий, докуривая сигарету, - Нет... Шашников молодец... Я же её и посмотреть тогда даже не успел. Она лежала у меня на столе. А Саня начал читать от нечего делать, когда зашёл.
Хорошо, что это он её взял. А если бы взял Марик? П...дец бы нам тогда был. Потом Саня говорит мне на ухо: "Юрик, пойдём". Хорошо, что Марик с Яшей тогда заболтались о чём-то... Лежала бы твоя тетрадка сейчас где-нибудь в тюремных архивах КГБ, и никто бы её не прочитал. Хватило бы первых двух страниц, чтобы тебя за яйца подвесить, и чтобы ты так и висел, до самой смерти... Ну, пойдём уже... Ты фанерку заберёшь, а мне работать ещё надо. Да ещё потом и за Мариком мне надо будет всё перепроверить. -
- А чего это ты? - спросил Игорь, возмущённо, - Он что? Сам за собой проверять не может? Так, на какой х... он тогда вам нужен в Отделе труда? -
- Вот в этом-то всё и дело, - ответил Юрий, раздавливая каблуком своих грубых рабочих ботинок брошенный им окурок, - Евреи очень хорошо знают, что многое в этом мире продаётся и покупается. И они только тем и занимаются, что делают деньги, чтобы на них можно было купить чего-нибудь или кого-нибудь... Понимаешь, о чём я? -
- Понимаю, - тихо ответил Игорь, бросив свой окурок, и затаптывая его каблуком кирзового сапога.
Из Отдела труда Игорь пришёл в свой барак, подошёл к своей тумбочке, у окна, и вытащил из-под куртки, за спиной, фанерку. Он поставил фанерку за тумбочку и сел на свою шконку. Он обернулся, услышав чьи-то шаги, идущие в его проходняк, между шконками. К нему шёл Хрыч, дедок, отрядный шнырь.
- Игорь, - тихо сказал он, - Тебя отрядник в кабинете ждёт. Уже с полчаса, наверное. Сказал, что, как только ты появишься, - сразу к нему. -
- А-а-а, - сказал Игорь, - Спасибо, Хрыч. Щас иду. -
Дедок пошёл в каптёрку, а Игорь вновь достал фанерку из-за тумбочки, сунул её спереди под куртку, и пошёл в кабинет начальника отряда. Он постучал в дверь, и, услышав "войдите", вошёл в кабинет. Михалыч сидел за своим столом, и сейф его был открыт. На его столе лежала его раскрытая коричневая папка для документов, с которой он никогда не расставался в зоне, и лежала шариковая ручка. Это говорило о том, что он что-то ещё недавно писал.