Страница 35 из 135
Вскоре в отряде начал ходить какой-то зэк и записывать тех, кто хочет учиться в школе. Я подошёл поближе, и по разговорам зэков понял, что документов ни у кого нет, и можно пойти в любой класс, который ты назовёшь... Скажешь, что ты закончил пять классов школы, - и тебя запишут в шестой... Многие зэки, которые уже порядком отсидели, не хотели, почему-то, непонятно тогда для меня, ходить учиться. И это несмотря на то, что учащиеся школы освобождались на время учёбы от обязательных для всех хозработ по уборке территории. Для меня же это было тогда необходимо. К тому же, я подумал, что неплохо было бы и походить в школу, и хорошенько вспомнить те предметы, которые я когда-то уже проходил. И я сказал, что у меня восьмилетнее образование, и был записан учиться в девятый класс. -
"Для чего это я так подробно ей всё рассказываю? - пролетела мысль у Игоря, - Да нужно было ей это, как пятое колесо в телеге... Расскажи ей всё это кратко и побыстрее. Что ей? В зоне сидеть, что ли?".
Он взглянул на Светлану Ивановну, и продолжил:
- В общем, получилось так, что в этой школе я быстро разочаровался. В ней основным показателем была не успеваемость, а явка зэков в школу. Половину каждого урока учителя выясняли, почему кто-то и когда-то не был на занятиях, и кого и почему нет в данный момент. Остальные пол урока учителя объясняли, где, и в какой книге искать новый материал, и редко сами что-нибудь преподавали. Я понял, что зря трачу своё время.
Я пошёл к завучу школы, она там самая интеллигентная женщина, и хороший учитель по литературе. Я ей сказал, что соврал о своём образовании, что разочаровался в самой школе, и попросил её отчислить меня. А она мне сказала, что сама хотела сегодня со мной поговорить, потому что написанное мной сочинение по литературе где-то там, у них, было признано лучшим сочинением по всем исправительно-трудовым колониям области. Но мол, в конце моего сочинения нужно ещё прибавить то, что она написала на листочке.
Я ей прямо сказал, что переписывать ничего не буду, так как прошу её просто отчислить меня из школы. Тогда она давай меня спрашивать, кто я такой и откуда, и кем я был на воле. И как только узнала, что я работал "на воле" ешё и художником, попросила меня нарисовать ей один стенд о русском писателе-драмматурге Александре Островском.
Она сказала, что выделит мне для этого помещение, даст все материалы, которые только она найдёт, и я буду ходить не на уроки, а буду заниматься стендом, который ей нужен будет через две-три недели. Стенд должен быть лишь нарисован и разлинован. Она также сказала, что Островский, - её самый лучший писатель, что, по её мнению, он самый лучший драматург в царской России, а может быть, и вообще, в России.
Я согласился, и она повела меня в комнату, где всё было завалено книгами старых учебников. Она отдала мне от неё ключ, и сказала, что это старые учебники, и их можно сбросить через люк в подполье, и это тогда будет мне комната, где я смогу делать стенд. Она сказала, что покажет меня завхозу школы и дневальным, и я смогу приходить и работать в этой комнате в любое время, свободное от работы до отбоя в зоне.
Она попросила меня немного подождать, а потом привела завхоза школы и шнырей, чтобы они всегда меня пропускали свободно в школу, даже в субботу и в воскресенье, от "подъёма" и до "отбоя". Сказала им, что ключ от кабинета у меня есть.
Из художественных материалов в школе оказалась лишь синяя и зелёная тушь, простые карандаши, стирательные резинки и несколько ручек с самыми широкими плакатными перьями. А стенд должен был быть на четырёх склеенных листах ватмана.
Я не знал, что мне делать. Ладно, из широких перьев можно выточить узкие, и любых размеров по ширине. Но как можно такими двумя цветами сделать хороший стенд, я тогда не мог себе даже и представить. -
Игорь прекратил говорить, потому что опять подумал: "Ну, зачем ты ей это рассказываешь? Разве это может быть интересно для вольного человека? Там же, на воле, у них всё по-другому. Надо заканчивать эти дурные для неё истории".
- Ну и как же вы это сделали? Ведь это действительно невозможно! - посмотрела на него Светлана Ивановна, - Вы так интересно рассказываете... А останавливаетесь на самом интересном месте. Вы нарочно так делаете? - улыбаясь, спросила она.
- Да нет, - смутился Игорь, - Просто как-то так получилось... Я долго ломал голову, и, наконец, придумал. На первом листе ватмана я нарисовал синей тушью портрет Островского. Я нарисовал его, используя технику рисунка акварелью, когда оттенки краски зависят от количества воды, в которой её разводят. А для рисования были лишь плакатные перья разных размеров, которые, я обточил на работе на наждачном станке, из широких перьев. Поэтому мне пришлось использовать технику письма маслом, которая ведётся как бы грубыми толстыми мазками кистью, а кисти при этом должны быть разной ширины. Эта техника называется "а ля прима". Но теперь я делал это для рисования портрета плакатными перьями.
Ну, а все рамки для стенда и для статей стенда, я выполнил графически, используя многолинейность одной широкой линии, которая состояла из трёх-четырёх более тонких параллельных линий. Заголовок стенда я сделал из зелёных букв, обведённых синей окантовкой, с небольшим отступлением, чтобы была ещё как бы и белая окантовка букв. Когда я нарисовал портрет и написал название стенда, то понял, что времени у меня ещё много для того, чтобы лишь расчертить тушью сами рамки. И я приходил тогда в школу, в эту, как бы в "свою" комнату, и просто читал многие старые учебники. Я немножко там тогда и отдохнул от зоны.
Когда же я показал Галине Константиновне, так зовут завуча школы, стенд, который был не склеен, потому что не было клея, то она пришла просто в восторг. Она сказала, что вообще не ожидала такого. Она была даже немного шокирована тем, как можно так красиво, броско и ярко сделать стенд лишь двумя такими тёмными красками. А портрет Островского просто восхитил её. Она сказала мне, что хочет, чтобы я был художником школы, потому что два дня назад бывший их художник ушёл "на химию". Что она прямо сейчас пойдёт и позвонит замполиту колонии, в ведении которого находятся все назначения в школу, чтобы встретиться с ним для того, чтобы он назначил меня художником-библиотекарем школы. Вот так, через день я и был назначен на эту воровскую должность.
- А почему вы говорите на воровскую? - спросила Светлана Ивановна, недоумённо, - Там что? Надо было что-то воровать? -
- Нет. Что вы! - ухмыльнулся Игорь, - Воровской она называется зэками потому, что такую работу, уже, как бы запланировано, занимают авторитетные зэки, которые хорошо знают и зону, и зэков, и лагерное начальство. У таких зэков уже имеются, как говорится, и свои прочные связи.
А я был тогда, как говорят в зоне, ещё "щегол", который только что пришёл в зону, и, не зная ещё ничего как следует, устроился на такое тёпленькое местечко, о котором другие мечтают годами. Другой бы зэк там просто отдыхал, а я маймулил с утра до ночи, как проклятый.
За семь лет существования тогда этой зоны, в школе был лишь один кабинет, у которого был "паспорт"... То есть, любая комиссия, которая приезжала в школу с проверкой, не проверяла кабинет с "паспортом" по наглядному художественному оформлению. Я же, проработав в школе один год, оформил за это время семь кабинетов на "паспорта".
- Почему же вы ушли оттуда? - удивлённо спросила Светлана Ивановна, - Вас же там, наверное, очень ценили? -
- Вы так говорите потому, что вы, как и я когда-то, совсем не знаете зоны, - немного грустно сказал Игорь, - Здесь, за исключением считанных единиц, к которым относитесь и вы, все вольнонаёмные и администрация лагеря просто не считают заключённых за людей. Они считают, что заключённый просто обязан много работать, и лучше всего, чтобы он работал бесплатно. Чтобы он был простой рабочей скотиной, выполняющей беспрекословно любые их приказания. Чтобы он был рад лишь тому, что его когда-нибудь просто грубо похвалят за хорошую работу. И чтобы от этой похвальбы зэк начал бы работать ещё больше, ещё лучше и ещё быстрее.