Страница 61 из 82
— Сентиста доказал, что сферу выгибает спектр.
— Где-то уже видели провалы.., — еле слышно прошелестел второй. — Свет исчезает в них, рассыпается на спектр. Это конец света.
Но тут к «Сане-из-притчников» подошла ещё одна красивая женщина в длинном платье и с непривычно высокой причёской. Она мягко взяла Сану-девочку-из-за-шкафа за плечи и собиралась что-то сказать, но не успела. На спину уже настоящей «в-вазу-смотрящей Саны» шлёпнулся сильный хлопок, да такой, что она чуть не выронила сосуд из рук. Валик, один его побери, подкрался незаметно, и чуть не стал виновником утраты бесценной семейной реликвии. Перепугавшаяся Сана тихонько вернула вазу на место, и больше не трогала, хотя очень хотелось. Ну, честно сказать, хотелось просто невероятно.
Сана оглянулась ещё раз, убедилась, что улица всё так же безлюдна и нацелила стёклышко на резную раму.
***
Лив думала, что выйдя из подвала, наконец-то увидит что-то совсем другое, но оказалось, что она в корне была не права. Трубы, тянувшиеся по подземным тоннелям, продолжились и тогда, когда подъем наверх закончился, и над их головами появилось тусклое подобие дневного света. Небо было невзрачное настолько, что даже после полутемного подвала глаза зажмуривать не пришлось. Солнце, видимо, вообще никогда не показывалось в этих обескровленных краях.
До самого размытого серой дымкой горизонта по хмурой, бесцветной поверхности тянулись трубы. Они ползли по земле, как огромные ржавые змеи, ныряли куда-то в её недра, на мощных распорках высились над Лив и детьми, перечеркивая и вдоль и поперек белёсое, безоблачное и бессолнечное небо.
— Откуда тут столько труб? — Лив оглядела окрестности, но ничего, кроме этих линий, больше не увидела. — И куда они ведут?
— Завод, — пожала плечами Роми. — Все трубы ведут на завод. Или от завода.
— На какой?
— В смысле? — в свою очередь не понял Ром. — Завод один-единственный. Какой ещё может быть?
— А, — сказала Лив, которой не хотелось ввязываться в дискуссию по поводу того, сколько в округе может быть заводов. — Тогда всё понятно.
Она замолчала и тут же в наступившей тишине услышала монотонный, тревожный, но притягательный и гармоничный гул. Звук тянулся однообразной мелодией, уходившей дальше и дальше. Но гармония не воспаряла в небо. Достигнув определённой высоты, она застывала на этом уровне, словно не могла пробиться через перепутанные над головами детей и Лив трубы. И невозможно было определить, где звук начинался и куда уходил, растворяясь в болезненно бледном пространстве. Это звучало сразу везде.
— Трубы, — проследив за взглядом Лив, сказала Роми. — Здесь, на поверхности, всегда трубы поют.
— В подвале не слышно, — кивнула девушка.
Некоторое время они шли мимо, вдоль и иногда поперёк бесконечных поющих труб. Ни вокруг, ни вдалеке не было ничего, чтобы напоминало хоть какую-то жизнь. Ни зданий, ни машин, ни людей. Не было даже деревьев и травы, вообще никакой растительности. Только крошащийся под ногами старый, рассыпающийся бетон и бесконечные, поющие свою монотонную песнь трубы.
— Ты обещала рассказать легенду об отставшем туристе, — Лив обратилась к Роми, потому что идти вот так, молча, в тишине, стало невероятно жутко. Девочка согласно кивнула.
— У нас много легенд и сказок. На все случаи жизни. Больше нам родители ничего не могли оставить.
— А куда они...
Ром понял, что хотела спросить Лив, и не обращая внимания на предостерегающие знаки со стороны сестры, быстро сказал:
— Они все ушли. Навсегда. Туда, откуда не возвращаются.
Лив догадывалась о чём-то подобном, но чтобы вот так вдруг остались сиротами разом столько детей, не могла себе представить. Катастрофа государственного масштаба?
— Что-то случилось? — спросила она, сглотнув комок, подвисший в горле.
— Нет, — опять быстро ответил Ром. — Они ушли вовремя. Нам ведь тоже скоро, да, Роми? Роми уже разворачивалась к брату с явным намерением дать подзатыльник, но Ром отскочил за Лив и шепнул ей совсем тихо в ухо:
— Только она не выполнила главного. А всё потому, что Франса забрали лаборанты.
— Зачем? — шепнула в ответ Лив.
— На переработку, — успел ответить Ром и заорал. — Пусти, больше не буду!
Потому что Роми ухитрилась схватить его за ухо и вытащить из-за обескураженной Лив.
— Не болтай лишнего, идиот, — сказала она ему, и Ром согласно кивнул, потирая покрасневшее ухо.
— Так вы будете слушать? — грозно спросила Роми, и все согласно закивали.
Девочка, как профессиональная рассказчица, сделала глубокую, полную пока ещё непонятного значения паузу, и наконец, произнёсла
— Итак...
Все замедлили шаг, и мальчишки вместе с Лив тоже обратились в слух.
— Это было когда-то очень давно. Моя мама оставила эту историю мне, а ей оставила моя бабушка. Тогда автобусы с туристами только начинали появляться в наших местах, и их воспринимали, как нечто совершенно удивительное. Однажды автобус остановился там, где ему не следовало, туристы, пользуясь случаем, вышли, чтобы размять ноги. Они всегда зачем-то выходят «размять ноги». А когда вернулись на свои места, одного так и не досчитались. Долго искали по всей округе, но он словно сквозь землю провалился.
Лив оглядела пустынное, расчёрканое только линиями труб постапокалиптическое поле, и подумала, что этот человек мог, действительно, только провалиться сквозь землю. Куда он мог деться ещё? Некуда ему было деться тут, совершенно некуда. Роми тем временем, придав голосу ещё большей загадочности, продолжила:
— И вот прекратили поиски, и сезон туристов закончился, и все начали забывать о случившемся. И тогда вышел странный человек к чаше во время свершения обряда танцев на стекле. А так как сезон уже закончился, то никто не огородил чашу, и человек этот в оборванной одежде и изрядно похудевший вышел прямо к ней. На лице его лежала загробная печаль, а под глазами мертвенными кругами залегли коричневые тени.
— Ой, — вырвалось у Кузи, и он тут же зажал непослушный рот ладонью. Роми строго посмотрела на него, а Ром поймал за руку, и, несмотря на недовольное сопротивление, уже не отпускал.
— Повторяю: в коричневые тени провалились его глаза, — Роми явно намеревалась закрепить успех. — И только вышли дети обагрить танец кровью, протянул он к одной из девушек руки и крикнул: «Тина, любовь моя!», и бросился прямо в середину чаши всем телом, и сердце его пронзили осколки. И одна из танцующих бросилась к нему и плакала.
Роми сделала паузу и выразительно посмотрела на Кузю. Кузя закусил губу, но молчал.
— И стонала она, и заламывала руки, а потом упала рядом с ним, и сердце её тоже пронзили осколки. Где и когда они встретились, и почему это вообще стало возможным, никто не знает. Такое вот случилось страшное. С тех пор приходит к Чаше призрак отставшего туриста с осколком в сердце, ищет свою Тину среди живых.
— Почему? — не поняла Лив.
— Потому что не знает, что она умерла, — задумчиво ответил Ром. — Он же первый на осколки бросился.
Лив услышала тихий вздох, обернулась назад и увидела, что Кузя оседает на землю. Словно в слайд-шоу мальчик ватной куклой, подломив колени, медленно повалился на бетонное месиво, дёрнулся и замер. Казалось, что он уже не может быть бледнее, чем был всегда, но тут стал белым абсолютно. Девушке показалось, что это и есть его истинная сущность. Он — призрак.
Тут же одним длинным прыжком Ром оказался возле упавшего Кузи, приподнял лёгкое тело, положил его голову себе на колени и стал хлопать по щекам. Во взгляде и движениях Рома было столько нежности и тревоги, что Лив тут же поняла, почему он так протестовал против того, что Кузя хочет быть мальчиком. «Ведь Ром его... любит?», — подумала Лив.
— Какое ты бестолковое существо, — ласково забормотал Ром, когда Кузя наконец-то приоткрыл глаза. — Зачем же, зачем... Я же говорил, предупреждал. Не надо тебе, неправильно. Опасно. Очень.