Страница 37 из 82
Многочисленные близнецы в похожих тёмных плащах непонятного цвета сновали туда-сюда по неведомым Лив делам, спорили, беседовали, радостно приветствовали друг друга, что-то горячо или неспешно обсуждали. У многих в руках были большие радужные круги на палочках, похожие на леденцы, продающиеся в палатках со сладостями, но Лив, сколько не всматривалась, ни разу не видела, чтобы кто-то надкусывал разноцветный кругляш.
Джонг удивительным образом понял её без слов, выделил в толпе именно того, кого нужно, и ловко пришвартовал своего найтеу к торговцам с разноцветной корзиной, доверху набитой сияющими матовой Иридой кругляшами. И все так же молча, купил два. Впрочем, так по два они все и были изначально упакованы. Кому бы пришло в голову здесь купить один?
Лив, не выдержав, тут же зубами сорвала с радужного кругляша хрусткую обертку, и, зажмурившись от удовольствия, лизнула леденец. Вкусов оказался целый фейерверк, в них были фруктовые ноты, в которые непостижимым образом вплелось послевкусие нежного весеннего неба; ощущение свежескошенной травы; тени, что отбрасывают в полуденный зной густые кроны мощных деревьев. Оттенки цвета неожиданно приобрели оттенки вкуса, и Лив почувствовала на языке и голубой, и оранжевый, и фиолетовый. Спроси её кто-нибудь через пару минут, как смогла определить, и вообще, что это такое — вкус цвета, она, скорее всего, не смогла бы ответить. Но это было просто замечательно, и девушке тут же стало мало всего этого, не помещающегося на кончике языка, она вгрызлась в кругляш, кроша зубами леденцовую хрупкость.
Одновременно она принялась, насколько хватало обзора из-под съезжающего на глаза капюшона, разглядывать хансангов, буднично суетящихся по своим делам. Особенно её интересовали наряды на женщинах. Джонг и Маджонг обычно ходили в непримечательных, но удобных джинсах и длинных футболках, похожих на туники. Только выезжая за пределы своих владений, накидывали, как и положено, непонятные плащи. Так что платье, которое ей принесла Нан—Сунан, было единственным предметом, по которому Лив могла судить о местной моде.
Но пары женских хансангов встречались в площадной толпе очень редко, от этого казалось, что яркий мир Ириды принадлежит исключительно мужчинам. На глаза Лив попались только две или три парные девушки, и то, видимо, оказавшиеся на площади совершенно случайно. Судя по тому, как нервно, стараясь проскочить быстрее, они передвигались по краю всего этого великолепия, женские хансанги явно чувствовали себя здесь так же, как и Лив — не в своей тарелке. Наряды их девушка не смогла разглядеть, потому что они тоже кутались в длинные плащи, только светлые. Да, кстати, и детей нигде не было видно.
Пока Лив глазела по сторонам и лакомилась невиданной ей до сих пор сластью, их найтеу, пересекал очерченную разноцветными полосками грань, где заканчивалась площадь и начиналась суматошная будничная жизнь. Он все дальше углублялся в лабиринты наступающих на площадь улиц, лавируя в толпе хансангов, которые, впрочем, если замечали всадников, сами расступались перед конём.
Из толпы к найтеу пробились два молодых серьёзных человека, похожих, естественно, как две капли воды. Они вскинули две ладони в приветствии, и заговорили о чем-то наперебой столь быстро, что Лив сквозь плотную ткань капюшона, закрывавшего уши, не могла разобрать толком, о чём идёт речь. До неё доносились только обрывки слов: «служение», «рассмотрение», «смена цвета». Джонг, казалось, с одной стороны был рад появлению знакомых серьёзных хансангов, с другой, эта встреча, конечно, произошла очень некстати.
— Я же говорил тебе, Со-Тон, что уже подал петицию. Рассмотрение пока переносится, думаю, решится в твою пользу. Просто нужно подождать.
От недовольного движения Джонга капюшон Лив чуть завалился на бок, и освободившееся ухо стало улавливать отдельные слова и звуки из площадной разноголосицы. Парни слаженно кивнули, собирались было отойти, опять смешавшись с толпой, но вдруг один из них произнёс, казалось, напоследок:
— Какая-то проблема с найтеу? Ты же знаешь, что мой дед — лучший репликатор. Почему ты не обратился к нему?
Лив сообразила, что имеется в виду их совместная поездка на одном коне. Этот план с самого начала вызывал у Джонга недоверие. Но так как она совершенно не могла держаться одна в седле, появление ложного Маджонга, сползающего кулем с найтеу, вызвало бы подозрений ещё больше. Пришлось рискнуть, надеясь, что подобный способ передвижения сочтут за хулиганство зелёных рыцарей Шинга. Тем более, что, как поняла из хмыканья Джонга Лив, подобные прецеденты уже были. Зелёные хансанги слыли на Ириде довольно жизнерадостными, бойкими, хотя и вполне добропорядочными стражами.
— Не стоит беспокоиться, — Джонг подмигнул серьёзным юношам. — Просто так нужно.
Он засмеялся.
— Ну, давай тогда, — парни улыбнулись в ответ, и вдруг застыли с выражением нарастающего ужаса на худых, осунувшихся лицах. Они смотрели куда-то за спину рыцарей Шинга. Лив и Джонг медленно оглянулись. Прямо на хрустальной башне, приглушая свет, бликующий на гранях поребриков, возникло огромное светлое пятно, на котором медленно и торжественно проявлялась какая-то голограмма.
«Монахиня», «Послание», «Что случилось?», — покатилось по толпе рокотом, взметнулось ввысь и затихло.
— И я делаю двойной выпад, а он тогда... — громко и одиноко прозвучал обрывок рассказа, видимо, какой-то хансанг не понял, что что-то происходит, но голос тут же оборвался в священном ужасе.
На площадь упала кромешная тишина. Из хрустальной башни проступали черты женского лица. Одного, единого, — заметила про себя немедленно Лив. Прозрачный абрис огромного воздушного образа сначала зловеще пузырился чужими соцветиями, перечёркивался сразу замельтешившим и спутавшимся радужным спектром, затем стал уплотняться, наливаться мраморной, пугающей белизной.
И ещё. Этот образ, медленно проявляющийся в цветных полосах, был Лив смутно знаком. И становился все узнаваемее и узнаваемее по мере своей материализации. Она в ужасе зажала рот липкой от леденца рукой, в которой все ещё сжимала смятую в комочек обертку от кругляша.
***
Он не знал, сколько времени провел в бессознательном состоянии на заблёванном полу уборной. В реальность его вытянула боль. Уже не та, желудочная, что выворачивала кишки и неудержимо вытягивала наружу слюни, а другая, не менее мучительная, тянущая жилы и с треском разрывающая связки и сухожилия. Он лежал, не прислушиваясь к волнам этой лопающейся боли, что перекатывались вгрызающимся в плоть зверем по всему телу, но просто принимая случившееся и ожидая, когда все закончится. Даже не задавал в пустоту бессмысленный вопрос, почему именно он, с какой стати именно с ним случилось это.
Просто, пользуясь минутой сознания, сделал усилие и крикнул беззвучно, внутри себя, но от этого безмолвного, внутреннего крика завибрировал пол, а стены уборной пошли паутиной трещин. «Монахиня! Аудиенция!». Фейерверк боли вспыхнул в его сознании, вынося множеством осколков черепную коробку. Опять проваливаясь в небытие, он горько скривился, запекая кровавую корку на губах. Аудиенция была получена.
***
Все грандиознее возвышаясь над землей, людьми и зданиями, вырастая лбом в небо, на глазах у Лив и толпы народа вырастала голограмма. Прямо на девушку холодно и жестоко смотрела Белая Дама. Ещё точнее — учительница Лера. Совсем точно и безысходно — монахиня из свиты императора Фарса. Лив замерла в недоумении, ещё не осознав смысл происходящего. Огромное изображение Леры под общий обречённый вздох достало небольшой квадратик. Это была карта, выросшая до невероятных размеров. Ощущение было такое, словно Лив видит это все на экране в кинотеатре системы IMAX. На карте были изображены хансанги замка Шинга. Стражи зеленой границы в зеркальном, перевернутом отображении. Как и положено на игральных картах, один — сверху, другой — снизу. По пояс. Смеялся своей искромётной улыбкой Джонг, пронзительно и твёрдо смотрел в безымянную даль опрокинутый, но от этого не менее уверенный в себе Маджонг.