Страница 24 из 82
— Вы должны... Вы обязаны мне помочь.
— С чего это? — прищурился Геннадий Леонтьевич. — С чего это, вопрошаю я тебя, птица, чего-то обязан?
— Они что-то сделали с Саввой... Я не поняла, что именно. Но он исчез. Был — и нет.
Оливия немного отдышалась, и уже могла говорить нормальными предложениями, в которых слова не отскакивали друг от друга как резиновые мячики:
— Наверное, это звучит странно, но вы — единственный человек, который в этой ситуации кажется мне нормальным. Я думаю... Мне кажется, что Савва превратился в воробья. Не знаю, как они это сделали, но он стоял, нес какую-то чушь, а потом — раз! — его нет, а на столе сидит воробей.
Лив опять начала задыхаться. Дурацкий Савва, с ним с самого первого момента их встречи всё было наперекосяк. Пропавший без следа Алексеич, привидение Лера, палач Миня...
Но... Лив боялась за него. Уже не просто, как за представителя рода человеческого, попавшего в какую-то чертовщину, а как за друга, с которым вместе пережила трудные и радостные моменты жизни.
— Говорил тебе, птица, чтобы ты не садилась играть в карты. С императором — в карты, и при этом без всяких последствий?
— Разве я собиралась? — Лив немного оправдывалась. — Совершенно не думала, не хотела и даже не мыслила. Оно само произошло. Мы ужинали, и тут появилась эта...
Она вспомнила тоненькую стопку карт. Колодой назвать это было сложно.
— Там всего шесть карт было.
— Да знаю я, — поморщился Геннадий Леонтьевич. — Рассказываешь мне, будто я не знаю. Чего ты от меня хочешь?
— Домой. Я уже несколько дней, как хочу домой. И... что случилось с Саввой? Это я хочу узнать. И всё. Вы спасете меня?
Лив быстро оглянулась на дверь. С той стороны, с улицы, было спокойно. По крайней мере, пока никто её не преследовал. Хотя смысла в погоне и не было. Куда она денется с этой подводной лодки?
Геннадий Леонтьевич вдруг резко и неожиданно, как всегда, нырнул под стол. Послышался грохот, трение каких-то железяк друг о друга, кажется, что-то звякнуло и даже пролилось. Лив подумала, что если он застрянет сейчас, то это будет совершенно не вовремя, и ей опять придётся его вытаскивать. Мысль восторга не вызывала, но тут наконец, изобретатель — надутый и красный от напряжения — выполз из-под когда-то белой, а сейчас засаленной скатерти.
Он протянул Лив пыльную коробку конфет. Судя по захватанному целлофану обёртки, конфеты справили уже не одно десятилетие.
— На, пока пожуй. Успокойся. Птицы не любят конфеты, но ты всё ещё девочка. А девочки, да, я ещё помню... Девочки любят конфеты.
Лив осторожно взяла коробку, хотя ей хотелось деликатно отказаться. Но изобретатель, казалось, исполнив долг рыцаря и просто мужчины, тут же забыл обо всем, глубоко ушел в свои мысли. Девушка потихоньку задвинула щедрый дар к стенке, туда, где было темно, пыльно и ничего не видно. Изобретатель тем временем, озадачившись, начал ходить из угла в угол. Он бормотал себе под нос, но Лив все слышала:
— Значит, говоришь, паренёк-то, того? Чей был расклад? Что он сделал, перед тем как исчез?
— Они хотели, — Лив чувствовала себя довольно неловко, потому что должна была повторять всю ту необъяснимую чушь, которая творилась после ужина. — В общем, они говорили всякую ерунду, типа того, что я — монахиня. Или я — шут. Потом все смотрели на меня, а Савва вскочил и сказал: я — жертва. Да, именно так и сказал. Жертва. И исчез.
— Решился! — Изобретатель хлопнул радостно в ладоши, и девушка почему-то сжалась в себя от этого хлопка, как от угрозы. — Ай да молодца! Он решился выйти из игры!
Лив плохо понимала причину его радости. Честно сказать, она вообще её не понимала.
— И что теперь? Вам что-то понятно?
— Ну конечно, — закричал Геннадий Леонтьевич. — Конечно, все понятно! Он вышел, и вывел тебя. Теперь — всё.
— Что — все?!
— Теперь уже никто никуда не едет, — изобретатель, казалось, был совершенно счастлив. — Не ожидал от него такого, совсем не ожидал...
— Что делать теперь нам? — Лив решительно вернула Геннадия Леонтьевича с радужных небес на землю.
— Почему это нам? — не понял тот. — Это что тебе делать, вот как нужно ставить вопрос. И, возможно, я на него отвечу. Да, и отвечу так: ты должна радоваться, что так легко отделалась. Вот прямо сейчас должна радоваться.
— Но почему? Они сейчас придут за мной, да? Мне что-то угрожает?
Изобретатель подскочил к Лив, повертел у неё перед носом заскорузлым скрюченным указательным пальцем:
— Им не до тебя сейчас. Они думают, как вернуть и наказать парнишку. Ты, птица, одна из многих. Он — единственный и неповторимый. Его заменить трудно. Практически невозможно. Без него — это совсем другой расклад, понимаешь?
— Савва — единственный и неповторимый? — Лив очень удивилась.
— А как ты думаешь? Каждая карта в этой колоде — один-единственный символ, который нельзя повторить. И мальчишка-любовник, в том числе.
— Любовник? — Лив удивилась опять уже настолько, что забыла об угрозе, которая нависла над ней. — Это Савва-то — любовник? С какого такого перепугу? И чей?
— В принципе. И в потенциале. Потому что ещё не раскрыл свою функцию. Символ служения. Сначала — паж, серый воробей, затем валет — несущий весну грач. Потом услужливый фламинго-рыцарь. А в конце ... Что там у нас? Ну да, точно — любовник. Для любовника птицы нет. Полный цикл, и символ материализуется без условий. Я не уверен, но, кажется, он оставил Императора... Для служения тебе, птица? Нет, не может быть. С другой стороны, добровольно бросился на место жертвы... А это его сущность.
— То есть он пожертвовал собой ради меня? — Лив настолько впечатлилась последними новостями, что, сама не замечая этого, непроизвольно, подтянула к себе заныканную в углу конфетную коробку, машинально достала из неё заветренную шоколадку. И отправила в рот, опять же не замечая, что конфета уже несколько раз в течение своей непростой сладкой жизни таяла и опять отвердевала. О чём красноречиво говорили тёмные подтёки на конфетном боку.
— Ты только что поняла? Эх, ты... Птица... Только они вернут его быстро. Очень быстро.
Лив посмотрела на изобретателя со значением, он верно понял этот красноречиво вопросительный взгляд.
— Так вот, в большие неприятности ты уже влезла....
— Но почему? — девушка никак не могла понять, какого лешего она оказалась в эпицентре дурацких, уже за гранью сумасшествия событий. — Какого лешего они привязались ко мне? Эти... символы? Я просто приехала выполнить свою работу.
— Да никакого, — махнул рукой Геннадий Леонтьевич. — Случайно. Это случилось бы с каждым, кто приехал или пришел на это место. Сразу несколько составляющих. Потому что это их территория, и они никому не позволят отнять её. Потому как раз мальчишка для следующей стадии вызрел. А заодно, раз уж так вышло, они не упустят шанс собрать жатву.
— Это как? Они, что... Убивают?
— Зачем? В этом нет никакого смысла. Просто устанавливают связь между собой и вывернутой птицей и вытягивают её время. Только и всего. Ты, конечно, спросишь, почему им не подходят истинные птицы, и я тебе отвечу, что все дело в сроке жизни. Вывернутые птицы живут гораздо, гораздо дольше. Строить лабиринт и проходить его раз в несколько лет совершенно нерационально. А раз лет в пятьдесят, это вполне терпимое занятие. Тем более, сейчас технологии ушли далеко вперёд. Не нужно больше кровавых сцен...
— И Савва... Он тоже?
— В какой-то степени, — уклончиво ответил изобретатель. — А вот остальные... Это очень древние сущности, птица. И не существа даже. Как бы символы, проекции, олицетворения. Я тебе говорил уже — сломанная игра, которую выкинули боги за ненадобностью. Правила самой игры, и чем она должна была закончиться, они сами не знают. А чем может завершиться сломанная игра? Этого, — увы — не представляют даже сами боги. Поэтому моя миссия...
Геннадий Леонтьевич, вспомнив о своей невыполненной миссии, как-то сразу погрустнел.