Страница 15 из 82
— Насос, которым колёса на машинах.., — Лив попробовала ещё раз обозначить свою позицию.
— Иди ж, ты! — выкрикнул Геннадий Леонтьевич. И выхватил из её рук диктофон. Лив показалось на минуту, что он вот сейчас смертельно обидится и ничего ей не даст. Старичок же закрутился на месте, прижимая к себе драгоценное устройство. Девушке показалось, что он бы с удовольствием забегал по комнате туда-сюда, но это невозможно было сделать физически. Из диктофона сквозь всё те же космические помехи прорывалось высшее откровение, как Геннадий Леонтьевич его понимал:
— Хозяева Белого Солнца создали нашу планету как временное творение для какой-то их науки. На Солнце не хватает компонентов для атомной реакции, для создания климата жизни. Созданный природой запас заканчивается, а заменить нечем. Планета наша начнёт замерзать, и в этом никто не виноват. ...
— Когда начнёт? — глупо, но уже заинтересованно спросила Лив, обращаясь в большей степени к диктофону.
— Как только запас закончится... — удовлетворительно вздохнул Геннадий Леонтьевич и выключил диктофон. — Ты видишь край сферы?
— Нет. — Твёрдо ответила Лив. — Не вижу. Ни края, ни сферы. Что вы вообще имеете в виду?
— Ну как же... Она над нами, над всем. В ней кишат идеи, образы, понятия, смыслы. Пока ещё есть. Я протягиваю руку, хватаю за хвост сущность изобретения и вытягиваю её сюда. Все гении так делают. Но энергия истощается. Смыслов остается всё меньше, места у них под сферой все больше. Они уже не создают своим движением трение, не вырабатывают тепло. Сфера становится всё более разреженной и холодной. Когда идей не останется совсем, мы все замёрзнем. И планета тоже, того...
— А вы что, идеи не вырабатываете?
— Нет. — Покачал головой Геннадий Леонтьевич. — Люди ничего такого созидательного не вырабатывают. Мы созданы по типу паразитов. Можем только запустить руку и взять то, что нам положили. Сами — нет.
— Но вот Савва, например, вас считает гением...
— А, этот любовник, — одинокий изобретатель презрительно махнул рукой. — Или всё ещё паж? Что он вообще может считать? Что они тут вообще все могут считать? Карточная колода, сосущая дивиденды с акций, которые ей не принадлежат. Замаскировались... А рыла-то торчат! Из всех ихних кооперативов.
— Вы про кого говорите? Про жителей посёлка?
— Жители? — Геннадий Леонтьевич залился дребезжащим смехом. — Милая моя, где ты тут видишь жителей? Это же проекции. Сломанные игрушки, которых Боги Солнца выкинули за ненадобностью. Ну, им, понятно, сферу вывернуть хочется. Ни себе, ни людям...
— Зачем вывернуть? — Не поняла Лив.
— Так все переустроить хотят. Чтобы, значит, всё им вообще падало в рот — без забот, без хлопот. А мне не было печали, как приказ поступает. Миссия. Почини, мол, Геннадий Леонтьевич игрушки от неведомой зверушки...
Изобретатель понял, что у него неожиданно получились стихи, и дробненько захихикал. Лив, слушая то этот жутковатый смех, то невнятное бормотание гения, ничего не понимала, но решила ещё раз ему подыграть.
— Кстати, я видела здесь самое настоящее привидение, в лесу встретилась с монстром. А вы тоже встречали здесь что-то необычное?
Он закивал, соглашаясь:
— Монстры, ага. Там просто паника поднялась, когда узнали, что творят тут эти объедки цивилизации.
И он опять залился жутким хлюпающим смехом. Разговор становился уже не беседой, а одним сплошным диагнозом. Но Лив нужен был компрессор для накачки шин, и она понимала, что, не завоевав расположение этого сумасшедшего изобретателя, ничего не получит. Поэтому поставила себе установку быть терпеливой, во что бы то ни стало, и добиться цели. А это Лив как раз умела — поставить и добиться.
— Вы поэтому ни с кем тут не общаетесь?
— А о чем мне говорить с ними? — Цыкнул зубом изобретатель. — Это же совершенно иные существа.
— Вы их боитесь? — предположила Лив.
Геннадий Леонтьевич, казалось, даже огорчился от такого предположения.
— С чего бы это мне? Нет, конечно, не боюсь, а так... «брезгаю»... Скорее, это они меня боятся.
Он чуть задумался и удовлетворительно повторил:
— Да. Это они боятся. Зависят от меня, потому как я всю их фальшивую природу насквозь вижу. И с хозяевами ихними напрямую общаюсь. Через сферу. А их брезгаю. И починить не могу.
Лив уже смирилась с тем, что её эстетическое чувство языка в последнее время постоянно подвергается испытаниям. Общение с Саввой несколько закалило её и даже выработало некоторый иммунитет. Поэтому она просто пропустила не только «ихние», но и это ужасное «брезгаю», которое со вкусом и удовольствием, словно смакуя, чуть прищурившись, произносил Геннадий Леонтьевич.
— А почему вы не уйдете отсюда?
— Я ж тебе только что про миссию... Тут изучать нужно, наблюдать, прикидывать, что и как... А где я могу, как ни здесь? И ещё ... Токарный станок. Фарс дал мне токарный станок и сварку. И я смог, сделал этот вечный двигатель. Не веришь?
Он угрожающе надвинулся на Лив, и ей тут же пришлось придать взгляду необходимое восхищение.
— Я же даже согласен был работать бесплатно, только чтобы подпустили к токарному станку. И не для себя хотел сделать этот вечный двигатель. А для каждого.
И только Лив согласно кивнула, оценивая его бескорыстие, как Геннадий Леонтьевич как-то не очень благородно добавил:
— Кто его купит. По законной цене.
В этот момент, едва закончив фразу, он вдруг стремительно нырнул под топчан, чуть задев ноги Лив, она не успела испугаться резкому повороту событий, как Геннадий Леонтьевич пронзительно охнул из-под кровати. Нехорошо так охнул. На несколько секунд воцарилась гробовая тишина. Изобретатель торчал задней половиной из-под топчана, Лив сидела на практически на его спине, чуть отставив в сторону больную ногу. Наконец снизу раздалось сосредоточенное кряхтение, и Геннадий Леонтьевич сдавленно произнёс.
— Скрутило.
— Что скрутило? — не поняла, но как-то сразу испугалась Лив.
— Поясницу.
— Кому?
— Да мне же, — попытался разозлиться одинокий изобретатель, но тут же охнул и замолчал.
Лив смотрела на острую, обтянутую старыми штанами задницу самородка, и судорожно соображала, как она с больной ногой сейчас будет вытаскивать его из затруднительного положения. Пауза становилась все томительней.
— И-и-и? — наконец жалобно спросил изобретатель из-под кровати.
— Ну-у-у, — ответила Лив.
Осторожно опустившись на здоровую ногу, она оказалась на грязном полу рядом с видимой стороной Геннадия Леонтьевича. Исполнившись решимости, она посчитала про себя «раз-два-три», обхватила изобретателя где-то над тощими коленями и с силой дернула. Крик перешел в двухголосие, с шумом выпульнулся из-под кровати изобретатель, который только с виду казался таким тщедушным. Свалившись на ушибленную ногу Лив, тут же приобрел вполне реальный весомый статус. Она тоже закричала, так как нога без промедления отдалась резкой болью. Когда оба выдохлись, воцарилась тишина. Лив опять присела и увидела, что в руках Геннадий Леонтьевич сжимает что-то очень похожее на компрессор, за которым она пришла.
— Это он? — кивнула Лив на пугающую её бандуру.
Изобретатель кашлянул и тихонько, пробуя подвижность своего тела, повернулся. Сначала влево, потом вправо. На лице его заиграла ещё недоверчивая улыбка, которая по мере понимая того, что поясницу явно отпустило, превращалась в ничем не замутненную чистую детскую радость.
— Вот видишь! — торжествующе сообщил он Лив. — Вот видишь!
Девушка кивнула, что, мол, конечно, она абсолютно всё видит, и вцепилась руками в компрессор, опасаясь ещё какого-нибудь выверта со стороны бойкого старичка. Так как Геннадий Леонтьевич тоже не очень торопился расставаться со своим сокровищем, пусть даже и на время, то опять получился конфуз. Лив — сидя, а изобретатель — стоя, смотрели друг на друга, вежливо и молча улыбаясь, связанные коробкой компрессора, и никто не собирался отпускать руки первым. Наконец, Лив не выдержала.