Страница 29 из 33
Попав в роту выздоравливающих, Наташа несколько дней провела в лесу. Ее буквально оглушила тишина, прерываемая лишь далекими разрывами. Деревья, кустарники, холмы, укрытые ковриками мха, на время перестали быть для нее ориентирами или средствами маскировки, а приобрели свой первоначальный, истинный смысл. Оттуда в письме спасенному ею командиру полка Довнару Наташа писала:
«Природа здесь замечательная: холмы, лес, очаровательные ярко-зеленые полянки, покрытые ландышами и фиалками, и самое главное – озера, большие, блестящие, как зеркала, в изумрудных рамках травы и молодых березок... А на заре серебристой трелью заливаются соловьи, и в довершение ансамбля почти круглые сутки раздается меланхолическое «ку-ку»…
Рана на руке у меня еще глубокая, открытая, но с обеих сторон (входное и выходное отверстия) очень чистая и симпатичная. Поэтому, я думаю, что скоро отсюда выберусь... И Машенька ждет меня не дождется...»
Кажется, только теперь поняла, нет, почувствовала Наташа, что ей больше всего по душе. Снова и снова берется она за перо, бумагу и шутливо пишет родным про свои раны, про турунды с хлорамином, которыми ее терзают, или про особые, лесные концерты, где участвуют соловьи – хором и соло, кукушки, жаворонки и прочие певчие птички. И опять никак не налюбуется она на природу.
«...А ландышей сколько! Ягоды цветут, так что скоро появятся такие деликатесы, как клубника, черника, малина, брусника, смородина и прочее и прочее. И самое главное – все в неограниченном количестве и совершенно бесплатно: ешь – не хочу. Скоро, недели через две-три. А грибочки уже начали появляться. Мы ходили и набрали штук 15-20 маслят и подберезовиков. И, конечно, сварили суп у себя в шалаше на костре. А шалаш у нас был замечательный. Стоял в самом центре на пригорке, и вывеска к дереву была прибита: «Дача № 13». Это, конечно, я придумала. Все очень смеялись. А сейчас мы переехали в другое место, продвинулись вперед. Теперь живем в землянке. Тоже неплохо. Печка, нары и даже стол и полочка есть. Ну, конечно, без букета ландышей не обошлось, а отсюда уют и запах. Красота!
Красота-то красота, а в часть мне очень хочется скорее попасть. Вот я каждый день хожу, прошусь, чтобы выписали, а они все держат. Я с ними уж и ругаюсь, и ласково – ничего не помогает. Ну, просто беда да и только. Ну, ничего, скоро выберусь!
Я чувствую себя очень хорошо, только скучаю от ничегонеделания. Боюсь, что после окончательного выздоровления меня не будут пускать на передовую. Комбат приезжал навестить нас и, заявил мне: «Теперь меня не проведете – дальше командного пункта я вас не пущу!» Вот еще не было печали!»
Интересно, сколько там, в медсанбате, нагадали ей кукушки? Если судить по тому, что куковали они почти круглосуточно, то обещали, взбалмошные, наверное, долгую и счастливую жизнь...
Зажила у Наташи ее «очень симпатичная ранка» на левом предплечье, кстати, совсем недалеко от сердца. Наконец-то вернулась к ней снайперка, и снова вместе с Машей можно было отправляться на «охоту».
Поселились девушки в отдельной маленькой земляночке, выложенной березовыми стволиками. Стояла эта землянка на горке, над рекой. А вокруг – холмы и овраги, леса и полянки, красивые и щедрые. Красивые – пышной предосенней красотой, щедрые – цветами, грибами, ягодами...
В первый же день, как обосновались подруги на горке, они выбрались в соседний лес и принесли два котелка земляники – мелкой, но душистой и сладкой. А во второй собирали ягоды для раненых. Тут верховодила Маша, умиляя Наташу своими медицинскими наставлениями.
– Все очень просто, – приговаривала она. – Малину варят тем, кого лихорадит, чернику – у кого с желудком плохо, а у ежевики сок кислый: жажду быстро утоляет...
В первых числах августа дивизия, в которой служили Наташа и Маша, была переброшена на новый участок фронта – в район деревни Сутоки.
К этому времени явно обозначилась угроза полного окружения советскими войсками фашистских сил в районе Демянска. В расположенной среди лесов Восточной Пруссии ставке Гитлера и Вольфшанце начались поспешные совещания.
На них вражеские стратеги стремились выработать такие планы дальнейших действий, которые позволили бы сорвать наступление «этих неожиданно активизировавшихся русских». Гитлеровское руководство пыталось во что бы то ни стало сохранить демянскую группировку, называя ее «пистолетом, направленным в сердце России». При благоприятном исходе событий вражеская ставка рассчитывала на объединение демянской и ржевской группировок и развитие нового наступления на восток севернее Москвы.
Вот почему туда снова и снова на сотнях транспортных самолетов перебрасывались подкрепления. Сам Гитлер придавал этому участку фронта такое значение, что не пожалел направить под Демянск даже батальон своей личной охраны – пресловутый первый батальон «Лейб-штандарт».
Попавшие в плен вражеские солдаты и офицеры нередко потом говорили: «Демянск – это второй Верден, где перемалываются наши полки и дивизии».
У фашистов оставалась узкая полоса – шириной не более двух километров. Там проходила единственная шоссейная дорога, по которой они перебрасывали свои войска, технику, продовольствие. Потеря ее грозила гитлеровцам гибелью всей демянской группировки, и они спешно добавляли туда свежие воинские части, авиацию, артиллерию, вели подготовку к обороне, к контратакующим действиям.
Коммунистической дивизии предстояло перерезать коридор между старо-русской и демянской группировками шестнадцатой армии врага. Дивизия проделала тяжелейший стодвадцатикилометровый переход. А места кругом болотистые, да еще дожди превратили дороги в сплошное месиво. В нем вязла техника, вязли люди. Бойцы очищали с обуви пудовую грязь и снова лезли в нее, таща пулеметы и минометы, снаряды и консервы.
Наташа и Маша, стараясь им помочь, то и дело хватались за тяжелые ящики с боеприпасами, запевали бодрые песни, пытаясь развеселить товарищей.
«ДКА ППС 261 528СП» – вот каким стал новый, последний адрес Наташи. С этим обратным адресом тринадцатого августа сорок второго года эвакуированной в Бугуруслан маме ушла маленькая, наспех настроченная открытка. Было в ней описание недавнего боя, во время которого фашисты, эти «благородные, чистокровные рыцари», все побросали и трусливо бежали. Было напоминание, что она теперь – старший сержант, получает целых двести пятьдесят рублей, которые и посылает маме.
«Пусть деньги будут у тебя – мне они здесь не нужны, а понадобятся после войны – платьице хорошее купить».
Сколько же содержалось в этой простенькой, внешне наивной фразе! И желание ободрить мать, укрепить в ней веру в то, что с ее «снайперенком» ничего случиться не может. И память о довоенной, очень и очень скромной, жизни, когда у девочки и было-то всего одно нарядное платье. И стремление помочь матери и тете Кате в далекой эвакуации своим скромным сержантским окладом...
Открытка ушла тринадцатого августа днем. А вечером в сосновом лесу, у шалаша, собрались офицеры штаба полка. Были здесь и Наташа с Машей. Тихо потрескивал маленький костер, над которым на жердочке висел прокопченный чайник. Назавтра предстоял бой у Суток. И о чем бы ни шел разговор, думали только об одном: о том, как все сложится с утра.
– Закипел чайник?
– Нет еще. Да и не хочется пить...
– Кто слышал последнюю сводку Совинформбюро? Что там, в междуречье Волги и Дона?
– Танки и пехота немцев переправились на левый берег Дона. Наши ведут оборонительные бои. Видать, настоящее пекло...
– От исхода завтрашнего боя, – сказал комиссар полка Петров-Соколовский, – зависит, удастся ли соединиться с нашими частями, наступающими с севера. Это необходимо довести до каждого бойца! Если отрежем мы демянскую группировку, не дадим врагу возможности снять с нашего участка ни одного солдата – значит, поможем Сталинграду. Нужно, чтобы именно так все и понимали!