Страница 27 из 50
Лиза была в кафе. С довольным видом расположившись за чашечкой кофе и стаканом сока, она все же не забыла занять местечко и на свою подружку.
— Ты бледна, но тебе это очень идет, — заметила Лиза, — губы только слегка подкрась, лучше розовым с перламутром.
— Мерси, но меня от губной помады мутит, — пожаловалась Настя, садясь напротив. Она бросила удовлетворенный взгляд на стакан томатного сока, заранее взятый для нее Лизой.
— Мы с Бобом окончательно помирились.
— Я так и поняла, когда вы от нас окончательно скрылись в каюте.
— Ну, если честно, я знала, что этим кончится. И даже хотела этого!
— Да? — Настя отхлебнула сок и грустно улыбнулась. — Знаешь, а мне кажется, что я без этого могу прожить всю жизнь…
— С ума сошла!
— Почему?
— Ох… Да потому, что это — одна из самых замечательных вещей в жизни! — убежденно заявила Лиза.
— Другие же обходятся? Монашки, например…
— Ты же не монашка!
— Иногда мне кажется, что я им завидую, — тихо проронила Настя. — Им наверняка живется хорошо, спокойно…
— Я их только по ящику видела. В основном пожилых… Нет, это не по мне! Хочу вначале порадоваться жизни, пострадать, набрать грехов… Ну а уж потом и в монастырь можно! Вот это будет правильно!
— Это расчет…
— Нет! — Лиза нахмурилась. — Все должно быть уравновешено. Пока ты молода — любовь земная, состаришься, упругость потеряешь — пожалуйста, пусть будет духовная любовь!
— Фу, Лизка, — усмехнулась Настя, — какая ты пошлая!
— А ты ханжа! И кстати о любви: этот Панкратов, как мне кажется…
— Успокойся, хватит…
— А ты что, не видишь, что он смотрит на тебя, как серый волк на козочку?
— Я не козочка, а Валентин не волк. — Настя нахмурилась. — Просто он добрый и хороший человек.
— Все человеки, между прочим, — начала входить в раж Лиза, — делятся на мужчин и женщин!
Настя поняла, что пора менять тему. Ее взгляд упал на соседний столик, занятый, как выяснилось, Валерией и молодой парой: очень симпатичным парнем и беременной женщиной.
— С кем это она? — поинтересовалась Настя.
— Ты мне зубы не заговаривай! — Лиза все-таки скосила глаза вслед за подругой. — Это ее сын Феликс с невесткой, кажется, Соней… Ты упадешь, но помирились они по Лериной инициативе, представляешь?
— Что же тут особенного? — удивилась Настя. — Сын же…
— Очень даже особенное, если учесть, что наша Валерочка, говорят, чуть ли не публично перед этой Соней унижалась, уговаривая их обоих вернуться домой… В смысле жить с ней… Никто ничего не понимает, а тебе, как всегда, все ясно…
— Нет, не все! — заверила ее Настя. — Мне, например, неясно, что у нас тут сегодня происходит, работать невозможно, а Виктория Сергеевна ходит среди этой толпени с довольным видом.
— Ну, новости такого рода не в счет, ты их всегда последняя узнаешь! — улыбнулась Лиза, отодвигая свой кофе и поднимаясь. — Ты про журнал «Лук» когда-нибудь слышала?
— Это про моду… Конечно, слышала!
— Виктории удалось добиться, чтобы обложку для следующего номера снимали на фоне нашего салона! Чуешь, какая нам реклама? То-то… Ладно, девушка, я пошла, у меня, увы, клиентка на подходе… Пока-пока!
— Значит, этот оживлянс надолго, — вздохнула Настя и тоже встала. В конце концов, понаблюдать за съемкой — куда интереснее, чем сидеть здесь в одиночестве…
Добравшись до своей кабинки, Настя поняла, что это и есть самая удобная позиция, если уж она решила наблюдать за происходящим. Во всяком случае, самый центр холла, превращенный в данный момент в некую сложную композицию из тканей и цветов, был виден отлично. Там, в круге света, сидела виновница торжества — модель, едва прикрытая чем-то полупрозрачно-кружевным, и взъерошенный человек с фотоаппаратом. Фотограф, если судить по его интонациям, скорее всего, ругался. Но понять, кем именно и почему он был так недоволен, не представлялось возможным, поскольку возмущался он не по-русски.
Впрочем, Светлана, услужливо крутившаяся рядом, его понимала. Худенькая девушка-переводчица больше краснела и бледнела, чем переводила, поэтому почувствовала явное облегчение, когда Виктория выловила ее из толпы и потянула в сторону Настиной кабинки.
— Послушайте, — хозяйка салона тоже нервничала, — не могли бы вы как-нибудь поделикатнее ему объяснить… Мы рассчитываем, что на снимках будет видно, где именно все происходит…
— Да-да, не волнуйтесь, — улыбнулась переводчица. — Он знает, он же профессионал… Боюсь, у нас сейчас совсем другие проблемы.
— А в чем дело? — Виктория насторожилась. — Что-то не так с интерьером?
— С интерьером все о’кей. Он моделью недоволен…
— Странно! По-моему, роскошная девочка!
— Такие лица — уже вчерашний день, — поучительно произнесла переводчица.
Настя с любопытством уставилась на полуголую блондинку в центре композиции, потом на взъерошенного иностранца. Взгляд фотографа, как выяснилось, был направлен на Настю, и ей отчего-то стало смешно — так изумленно и жадно он на нее смотрел. Очередного тоненького звоночка Судьбы она и на этот раз не услышала… И еще с минуту после того, как он, разрезая толпу на манер ледокола, пробирался к ее кабинке, не могла понять, что именно происходит.
Она уже готова была рассердиться на бесцеремонность этого типа за то, что, безостановочно тараторя, он тычет в нее пальцем. Но тут наконец переводчица ожила и приступила к своим обязанностям. При этом почему-то она обращалась не к Насте, а к Виктории и тоже тыкала пальцем в сторону девушки.
— Он хочет ее, — сообщила переводчица.
— Мало ли что он хочет! — возмутилась Настя, немедленно ощутившая себя лошадью на торгах.
— Настенька, тебе надо принять участие в съемках. — Голос Вики был подозрительно сладок.
— Вместо той девушки?
— Да.
— Не хочу!
— Как это ты не хочешь?
— Он говорит, что заплатит пятьсот долларов! — вмешалась переводчица.
— Настя, это важно для салона… Ты меня понимаешь? — Голос Виктории источал уже такое количество меда, что Настя почувствовала что-то вроде страха. — Иди готовься к съемкам.
— Сколько он сказал заплатит? — Девушка растерянно посмотрела на фотографа. — Пятьсот?..
— В том-то и дело, иди…
— Но только раздеваться я не буду, — предупредила Настя, сдаваясь. И в ту же минуту оказалась в плотном кольце визажистов, дизайнеров, модельеров — черт-те кого из стрекочущей на непонятном ей языке шайки фотографа… Все дальнейшее, как выяснилось, от Насти не зависело.
Когда, выпутавшись наконец из вороха кружев и живых роз, Настя, уже умытая и переодетая, заглянула во врученный ей конверт, ее изумлению не было предела:
— Ничего себе! Действительно пятьсот долларов…
Переводчица была единственной из всей мгновенно схлынувшей толпы, кто еще стоял рядом.
— Он еще просил тебе передать, что ты очень хорошая модель и чтобы ты не закапывала себя в этой дыре. — Она внимательно посмотрела на Настю и улыбнулась.
— Это вовсе не дыра! — возмутилась Настя и, круто развернувшись, направилась к своему рабочему месту. — Надо же… Наглый какой!
— Тебя кто-то обидел?
Она подняла голову и, увидев поджидавшего ее Панкратова, обрадовалась ему, как родному:
— Ой, это ты… Привет! Да нет, никто не обидел, скорее, наоборот.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Спасибо за вчерашний день… А когда мы съездим к Коле в больницу?
— Когда к нему начнут пускать.
Панкратов мялся, явно не решаясь что-то сказать ей.
— Хотите что-нибудь спросить? — Настя снова перешла на «вы».
— Да… Во-первых, извиниться за вчерашнее. Во-вторых, кое-что о Марине… За какую провинность ее уволили?
— Ни за какую, — горько вздохнула Настя. — К ней Андрюша Славин зашел ненадолго… Точнее, ему стало плохо и мы его туда отвели, чтобы отлежался. А эти… Не знаю уж, что они подумали, но взяли — и уволили!
— Странно… Из-за такого пустяка…
— То-то и оно. А я теперь буду себя перед ней всю жизнь виноватой чувствовать! Вдруг она подумала, что это все из-за меня, что я Виктории Сергеевне рассказала?..