Страница 11 из 28
— Уходят! Ей-богу, товарищ лейтенант, уходят! — радостно крикнул кто-то рядом с Войтенко. Он посмотрел на кричавшего, узнал Олейника, улыбнулся ему одними глазами и глянул вперед. Да, это была правда. Фашисты не выдержали, повернули назад и на полном газу скрылись за высотой, оставив восемь машин на поле боя.
Артиллеристы, оживленно переговариваясь, хлопотали у орудий, внимательно осматривали повреждения, перебирали снаряды.
Войтенко подошел к пушке Шерстнева. Она странно осела на один бок, левого колеса не было, из ствола еще тонко струился синий дымок. Шерстнев лежал на спине, осматривал ось, ругался. Тут же сидел наводчик, ладонью загребал снег, отправлял его в рот. Санинструктор перевязывала ему голову. Встретив вопросительный взгляд лейтенанта, наводчик искривил губы, силясь улыбнуться, успокоил:
— Ничего, товарищ лейтенант. Только голова маленько кружится. Вот отдохну немного…
— Чего ругаешься, Шерстнев? — строго спросил Войтенко.
— Как же, товарищ лейтенант, — вылезая из-под оси, жаловался Шерстнев. — Как снаряд ударил, и не заметил. Прямо под ось попал. Слышу только, как что-то зафырчало. Смотрю — колесо в воздухе летит. Чудеса! А ну, ребята, тащи сюда ящик из-под снарядов. — И, повернувшись к командиру батареи, пояснил: — Мы сейчас ящик под ось — и все в порядке. Панорама-то цела…
— Правильно! Молодец! — похвалил Войтенко и пошел дальше. У второго орудия заместитель по политчасти лейтенант Смолкин, зажав зубами конец бинта, заматывал руку.
— И тебя? — спросил Войтенко. — Сильно?
— Пустяки, — улыбнулся Смолкин, — пулей, в мякоть.
— Да иди же ты! Сказано тебе! — прикрикнул он на солдата, пытавшегося ему помочь. — Сам управлюсь. Иди к орудию, там твоя помощь нужнее, небось, скоро опять пойдут… Пойдут, да только не пройдут, — повышая голос, почти крикнул он и, окинув взглядом орудия батареи, с восхищением сказал: — Как дрались наши орлы, а? Видел? Герои!
Войтенко счастливо улыбнулся. На глаза ему снова попался Егоркин, тащивший под мышками два снаряда.
— Живой, Егоркин?
— А и то живой, товарищ лейтенант.
— Как думаешь, Егоркин, отобьемся, если еще пойдут? Выстоим?
Егоркин сдвинул брови, помолчал, с гордостью ответил:
— Выстоим, товарищ лейтенант, нельзя нам не выстоять!
Танк идет в разведку
роизошло это в декабре 1942 года в то время, когда войска Воронежского и Юго-Западного фронтов вели наступление на тормосинскую группировку противника. Перед ними была поставлена задача разгромить эту группировку и тем самым ликвидировать всякую возможность освобождения окруженных немецко-фашистских войск под Сталинградом.
Вьюжной морозной ночью Н-ская танковая бригада подходила к станице Верхне-Чирской. Есть ли в станице противник? Этот вопрос беспокоил командира бригады, и он решил выслать разведку. Выбор пал на экипаж «тридцатьчетверки», которой командовал лейтенант Гавриил Калинин.
В бригаду Калинин прибыл совсем недавно прямо из училища, но полковник назначил его не случайно. Молодой офицер во время прорыва обороны противника действовал дерзко, но в то же время разумно и осмотрительно, молодого задора у него хоть отбавляй — такой с задачей справится.
И вот, оставив уже далеко позади колонну, боевая машина с бортовым номером «26», вздымая снежную пыль, мчится по дороге, неся на покрытой толстым слоем изморози броне отделение автоматчиков. Верхний башенный люк открыт, и лейтенант Калинин стоит, высунувшись по пояс, держась за крышку, которая прикрывает его словно щит. В левую щеку злой порывистый ветер бьет колючими снежинками, и Калинин чувствует, как она быстро деревенеет. Он часто трет щеку рукавицей и, защищаясь ею, зорко смотрит вперед, туда, где вот-вот должны показаться дома станицы. Но, кроме узкой дороги, причудливо переметенной сугробами, ничего не видно. Впереди, всего в нескольких метрах, словно танк и не двигается, стоит плотная стена, сотканная из беснующихся в воздухе снежинок, да стелется по земле, будто клок развевающейся по ветру марли, поземка.
— Ну и погодка! — вслух произносит Калинин, глядя на съежившихся, тесно прильнувших к башне пехотинцев.
— Что, что, товарищ лейтенант? — раздается снизу голос механика-водителя старшего сержанта Романенко.
Калинин слегка вздрагивает от неожиданности. Он забыл, что слова его через танковое переговорное устройство слышны всем членам экипажа: и Романенко, и командиру орудия сержанту Фомину, и радисту-пулеметчику младшему сержанту Аляеву.
— Погодка, говорю, — громче повторяет Калинин и добавляет: — Ведите машину тише, Романенко, а то и сбиться немудрено…
— Есть, товарищ лейтенант, — отвечает Романенко и в свою очередь спрашивает: — Как там наша «армия», не померзла?
Калинин не отвечает, но его тоже беспокоит состояние десанта, приданного ему в разведку, и он, напрягая голос, кричит:
— Семенов! Се-ме-е-нов! Как там у вас? Живы?
Большая, в туго завязанной шапке-ушанке голова поворачивается в его сторону.
— Нормально! — отзывается старший сержант Семенов — командир отделения автоматчиков.
Калинин успокаивается. Но ненадолго. Почему до сих пор нет станицы? Он приподнимает рукав полушубка, смотрит на часы. «По времени уже пора…» Лейтенанту вспоминается напутствие командира бригады: «Смотрите в оба. Ваша задача выяснить, есть ли противник в станице. И все. Доложите по радио. Мы в это время будем на подходе. Ну а если… всякое, ведь бывает… тогда действуйте по обстановке, самостоятельно. Для этого и придаю вам отделение автоматчиков».
…Свистит, воет на разные голоса ветер, Поеживаясь от холода, Калинин с трудом преодолевает желание спуститься в башню. Слезящимися от ветра и снега глазами он следит за дорогой, которую занесло так, что лишь чутьем можно угадать направление движения.
Ага, вот дорога повернула влево. Романенко слегка притормозил, разворачивая машину. Теперь ветер неистово дует прямо в лицо, но это лишь радует Калинина: ветер будет относить назад гул мотора и скрежет гусениц. Сейчас должна быть окраина станицы. Калинин на минуту опускается в башню и, подсвечивая фонариком, смотрит на планшет. Двумя длинными рядами на добрый километр тянутся дома станицы, разделенные широкой, прямой улицей. Лейтенант снова высовывается и еле успевает схватиться за крышку люка, чтобы удержаться на ногах от сильного толчка. Машина остановилась.
— Что случилось, Романенко? — опрашивает Калинин.
— Обыкновенное дело… — виновато произносит механик-водитель, — ничего ж не видно, товарищ лейтенант.
Танк почти уткнулся в высокий плетень. За плетнем, чуть дальше темнеет строение.
— Выключить мотор! — командует Калинин и напряженно вслушивается в наступившую тишину. Но нет, ничего не слышно, кроме воя ветра.
Как только машина остановилась, автоматчики спрыгнули на землю и, размахивая руками, стали приплясывать, чтобы согреться.
— Семенов! — позвал Калинин и, когда старший сержант подбежал к нему, приказал:
— Ну-ка в эту хату, опросите, есть ли немцы в станице. Если на кого нарветесь — дайте знать выстрелом.
Семенов кивнул головой и отошел от танка к своим автоматчикам. Вскоре три фигуры легко перемахнули через плетень и скрылись в ночной темноте. На всякий случай Фомин навел пушку на дом. Аляев замер у пулемета. Трое автоматчиков поудобнее пристроились за броней. Потянулись минуты томительного ожидания. «Пять, семь, девять…» — поглядывая на часы, про себя отмечал Калинин. «А что, если фашисты в доме и автоматчики нарвутся на них? Или их нет? Тогда надо двигаться дальше и обязательно обнаружить врага, выяснить его силы».
Калинин перебрал в уме кажущиеся ему возможными варианты действий. Лучше всего проскочить по улице и открыть стрельбу. Тогда противник обязательно обнаружит себя. Потом укрыться за домами, передать условный сигнал по радио…
— Идут! — произнес чей-то голос сзади. Калинин стал всматриваться в темноту. Три фигуры бесшумно скользнули от плетня и подошли к машине.