Дело Арбогаста

— Я купил у нее сумочку, — сказал Арбогаст.

— Это и была сумочка, которую вы позже подарили жене?

— Да.

— Ну и что произошло дальше? Вы еще куда-нибудь поехали?

— В “Ангел”. Это в Гутахе.

— А, строго говоря, зачем? Арбогаст, усмехнувшись, покачал головой.

— Думаю, нам не хотелось разъезжаться по домам.

— Понятно.

Судья вопросительно посмотрел на своих заместителей — и действительно, один из них, Северин Маноф, взял слово:

— Что вы там заказали?

— Она — колу. А я еще одно пиво.

Маноф кивнул. Пауль Мор, сумевший найти свободный стул только в глубине зала, потому что все зарезервированные для прессы места оказались уже заняты, когда он попал в зал, сейчас принялся, водя пером по бумаге в чистом блокноте в линейку, подчеркивать типографским способом нанесенные линии, делая их все жирнее и жирнее по мере того, как Арбогаст продолжал свой рассказ. По дороге к машине Мария Гурт взяла его под руку и с оглядкой на чудесную погоду произнесла: “Когда святые маршируют!”

— Что она имела в виду?

Этот вопрос задал снова Маноф. Арбогаст пожал плечами.

— Продолжайте.

В машине она сама проявила инициативу, заявил Арбогаст.

— В каком смысле?

Поцелуи, ласки, прикосновения.

— Ну, как водится.

Где-то между Гутахом и Хаусахом он съехал с дороги на какой-то луг.

— И что же?

— Госпожа Гурт начала раздеваться.

До этих пор Арбогаст хоть и запинался, но не слишком, правда, говорил он все тише и тише. А сейчас и вовсе умолк.

— Минуточку, господин Арбогаст!

Председатель суда, посовещавшись с заместителями, объявил свое решение: несмотря на то, что дальше речь пойдет о подробностях интимных отношений, публика из зала суда удалена не будет.

— Я придерживаюсь того мнения, что на дворе 1969 год и взрослые люди имеют полное право остаться в зале. А вот несовершеннолетних прошу покинуть помещение.

Двое подростков поднялись с мест и вышли. Линднер еще раз окинул внимательным взглядом остающихся в зале и кивнул Арбогасту, разрешая ему продолжить.

— Первый акт был коротким и нормальным, — сказал тот и вновь замолчал.

Клейн не сводил глаз со своего подзащитного, а тот сейчас поглядывал на свои сложенные на столе руки. И продолжал усмехаться, словно не замечая, что на него уставились сотни глаз и что любое его слово, любой жест будут замечены, взвешены и оценены; его сейчас окружало, его сейчас окутывало прошлое, наплывая как грозовая туча, и, может быть, впервые адвокат понял, каково жилось все эти годы Арбогасту в одиночной камере — наедине с тем, что произошло в тот злополучный вечер.

— Я предложил одеться и разъехаться по домам, — еле слышно произнес Арбогаст.

Анагар Клейн краешком глаза заметил, как Катя Лаванс буквально пожирает взглядом его, сидящего к ней спиной, подзащитного. И медленно смахивает прядку со лба. Клейна позабавила мысль о том, что во всем зале только ему одному известно, что она в парике.

Прокурор прочистил горло.

— Можно мне зачитать вам, господин Арбогаст, что произошло далее, по мнению судебно-медицинского эксперта на первом процессе господина профессора доктора Маула?

Ансгар Клейн пробуждался от приятной спячки и вопросительно посмотрел на прокурора. Куртиус выложил на стол папку, не сводя взгляда с обвиняемого, который под этим взглядом заметно заерзал. Клейн подумал, не выразить ли протест по поводу зачитывания экспертизы, но решил воздержаться от этого.

— “Обвиняемый, — зачитал прокурор, — предположительно обрушился на госпожу Гурт, нанося, ей удары по лицу и, в частности, по носу, вследствие чего та обратилась в бегство. Обвиняемый, судя по всему, кинулся следом за нею и ударил ее по темени. Под его ударами она упала наземь, а он обвил и сильно сдавил ей шею петлей. После чего обвиняемый перевернул женщину и полностью раздел. Он укусил ее в правую грудь и в живот. Вслед за чем вступил с ней в половые сношения, продлившиеся весь период ее агонии, составивший от трех до восьми минут и, очевидно, не прервавшиеся с ее смертью”.

Безмятежную тишину в зале как ветром сдуло. Публика принялась перешептываться, загремели стулья; Сарразину показалось, будто некоторое безумие, охватившее сейчас тяжело заворочавшегося на своем месте Арбогаста, передалось всем присутствующим. Но зато всем в зале было ясно: Арбогаст испытывает страдания. Более чем ясно. Вот оно, его мучительное прошлое; казалось, будто Арбогаст трется о него сейчас, трется, нанося себе увечья, как терся когда-то о стенку в камере. Сарразин заметил, что в редкостное возбуждение пришел и Клейн, и в тот же миг, когда обвиняемый вскочил на ноги и повернулся липом к публике, не усидел на месте и его адвокат.

Арбогаст мгновенно отыскал в зале взглядом профессора Маула, словно все это время фиксировал его местонахождение спиной, и закричал:

— Давайте смелее! Говорите!

Подавшись всем корпусом к профессору и сжав кулаки, он вновь и вновь кричал, что тот должен наконец признать ошибочность некогда сделанного заключения. С превеликим трудом Клейн в конце концов успокоил подзащитного. Тот замолчал, но его продолжало трясти, и адвокат положил ему руку на плечо.

— Посмотрите же на меня! — теперь уже тихим голосом продолжил Арбогаст, обращаясь к профессору, неподвижно восседающему на почетном месте. — Из-за вашей экспертизы я провел в тюрьме шестнадцать лет. Вы погубили меня!

— Садитесь, пожалуйста, господин Арбогаст. — Судья заговорил, не повышая голоса. — Господин Арбогаст, поверьте, мы собрались здесь вовсе не затем, чтобы осудить вас во что бы то ни стало. — И, поглядев на прокурора, он добавил. — Во всяком случае, его реакцию на подобные обвинения можно понять.

Ансгар Клейн тут же заявил, что и он придерживается того же мнения, и попросил предоставить его подзащитному возможность сперва изложить собственную версию происшедшего, а уж потом приводить противоречащие ей экспертные заключения.

— Пожалуйста, продолжайте, господин Арбогаст. Вы остановились на том, что вступили с покойной в интимные отношения и после этого предложили разъехаться по домам.

Арбогаст выпил воды, продышался и продолжил рассказ.

— Так оно и было. Мы вернулись в машину и покурили. Затем однако же госпожа Гурт потребовала новых ласк, и мы опять выбрались из машины. Она повернулась спиной, и я взял ее сзади.

— Вы хотите сказать — анально? — уточнил Линднер. Арбогаст с явным отвращением покачал головой.

На помощь судье поспешил прокурор:

— В отчете о вскрытии упомянуты повреждения, в высшей степени характерные для анальных сношений.

— Нет! — Арбогаст еще решительней затряс головой. — Мы занимались этим нормально.

— Как же вы объясните эти повреждения?

— Наверное, это случилось позже, в машине, когда я приводил ее в порядок.

— Погодите-ка, — вмешался судья. — На данный момент мы еще находимся на лугу. Ну и что же произошло там?

— Мы страстно любили друг друга.

— Как должен суд понять это определение — страстно?

Арбогаст замешкался с ответом, и в этот миг перед мысленным взором Кати Лаванс вновь отчетливо предстали все детали, почерпнутые из протокола о вскрытии. Каждое движение, каждый жест, каждый поцелуй ощущала сейчас, казалось, она сама, в ее душе болезненно отзывались отчаянные попытки этих двоих ухватиться друг за дружку. Она сидела, закрыв глаза, и не видала поэтому, что Ансгар Клейн смотрит на нее — и только на нее. Всматриваясь в нее, он понял, что ее сочувствие его подзащитному не приносит ему самому ни малейшей радости. Уже ее вчерашний внезапный интерес к “Изабелле” ничуть не порадовал адвоката. А ее нынешняя жадность до острых ощущений показалась просто отталкивающей. С закрытыми глазами ждала она продолжения рассказа. Клейн увидел, как Арбогаст медленно проводит рукой по волосам, словно раздумывая над тем, какими словами описать происшедшее много лет назад и не отпускающее его по сей день.

— Мария держалась куда раскованней, чем в первый раз. Она подставила мне грудь и захотела сперва, чтобы я ее пососал, а потом — чтобы укусил.