Изучи меня (ЛП)

 Сейчас или никогда.

 Кэти открывает дверь. Мои родители стоят возле входа. Мой нос щекочет запах гортензий. Холл заполнен увядающими цветами в память о вчерашнем дне. О годовщине смерти Натана. Они тоже его потеряли, и иногда я так сильно проникаюсь своими собственными страданиями, что забываю о том, что они тоже страдают.

 Отец идет вперед, и я шепчу:

– Прости.

– Ты прощен, сынок, – он обхватывает мое тело своими сильными руками, притягивая к себе.

 В течение последних двух лет, когда кто-нибудь когда-нибудь упоминал моего сына, я ломался. Поэтому моей целью стало отталкивание моей семьи.

 Когда-то мы с отцом были очень близки; у нас были отношения, которые я всегда хотел иметь с Натаном. Прощение моего отца значит для меня все, и я плачу, когда он крепко прижимает меня к своей груди.

 Мой отец тоже плачет, а рядом со мной плачут мама и сестра. Я поднимаю голову и развожу руки, чтобы притянуть и их в объятия.

Мы плачем всей семьей. Это именно то, что нам сейчас нужно.

Через некоторое время мать уводит нас на кухню. Она готовит ужин, пока по радио играет тихая музыка.

– Хьюстон, а Дженнифер там будет? – спрашивает отец с беспокойством в глазах.

– Надеюсь, – впервые с тех пор, как мы с Дженнифер развелись, я хочу ее увидеть.

Мы ужинаем все вместе, как в старые добрые времена.

После этого отец отводит меня в сторону.

– Он всегда будет твоим сыном. Тебе не нужно его забывать. Не существует правильного способа для того, чтобы горевать. И я горжусь тобой, сынок. Ты преодолел намного больше всего, с чем я смог бы справиться.

– Спасибо, пап, – говорю я, снова обнимая его.

– Натан обожал тебя. Ты был его сияющей путеводной звездой, но твой свет погас. Я не думаю, что он бы хотел этого для тебя.

– Да, – я провожу рукой по затылку.

– Тебе нужно снова найти свой свет.

– Я тоже этого хочу, – говорю я ему.

 Я остаюсь на ночь в доме моих родителей, а на следующее утро Кэти везет меня в аэропорт Ньюарка.

Садясь на самолет в Международном аэропорту О'Хара, чувствую, как моя грудь горит от нетерпения. Мы с Дженнифер договорились каждый год посещать могилу Натана в день его рождения. В прошлом году я так и не появился.

Когда я добираюсь до Чикаго, в воздухе пахнет весной, но нельзя сказать, что она наступила, так как я продрог то костей. Листья шуршат под моими ногами, каждый из которых приближает меня к месту назначения.

Я толкаю кованые железные ворота и шагаю по траве. Небо, затянутое облаками, проливает на меня свою печаль, когда я брожу по кладбищу в этот мрачный день. Когда я направляюсь к могиле сына, мои руки находятся глубоко в карманах кожаной куртки.

 Меня накрывает меланхолия.

 Я оглядываюсь, ища мраморный надгробный камень, который, как я знаю, находится всего в нескольких шагах от меня. Когда я его нахожу, то падаю на колени.

Такое чувство, что это кладбище меня знает. Наблюдает, как я плачу. Смотрю на надгробие, на наследие Натана.

Слеза катится по щеке, я ее стираю, пока произношу тихую молитву. Благоговение заставляет меня затаить дыхание. Безмятежность, заставляет мои глаза наполняться слезами. Легкая морось падает с неба, угрожая превратиться в ливень, но это не меняет моих планов.

– С днем ​​рождения, приятель, – слеза падает. – Натан, я тебя люблю. Скучаю по тебе каждый день. Прости. Мне так жаль, – я словно распадаюсь на части.

Никогда не станет легче. Время проходит, но воспоминания никуда не исчезают. Может быть, никогда и не исчезнут.

– Привет, – я слышу ее голос. Она подходит к тому месту, где я сижу, и кладет игрушечную машинку на надгробный камень.

– Привет, Джен.

 Она опускается на колени рядом со мной, воздух наполняется ее любимыми духами. Это возвращает все воспоминания о том, что я когда-то имел.

– Как дела? Я не была уверена в том, что ты собираешься здесь появиться, – между нами неловкость, которую, я уверен, она тоже чувствует.

– Да, мне жаль. Просто в прошлом году было слишком тяжело. Хотя, становится чуть лучше, – я пробегаю рукой по надгробию, все еще не в состоянии смотреть на свою бывшую жену.

– Это хорошо. Хьюстон, а я выхожу замуж, – ее слова меня не шокируют.

Я поворачиваюсь к ней лицом, впервые за долгое время смотрю на нее. Ее волосы стали длиннее, и она выглядит чуть счастливее. Ее глаза все еще выражают глубокую печаль, которая отражает и мою. Печаль, которая думаю, никогда не исчезнет.

– Он хороший парень?

– Да. Его зовут Стюарт. Он мне очень помог.

 Я улыбаюсь.

– Это хорошо, – я делаю глубокий вдох. – Я должен был его отвезти.

– Что?

– В то утро я должен был сам отвезти Натана в школу, – мои плечи опускаются, когда я смотрю на его надгробие.

Дженнифер хватает мою руку, привлекая в себе мое внимание.

– Нет, ты не должен этого делать. Ты не можешь винить себя.

– Это моя вина, – еще одна слеза скатывается по моей щеке.

– Это не наша вина. Долгое время я винила себя. Я обвиняла всех. Он был моим маленьким мальчиком, Хьюстон. И не проходит мгновения, чтобы я по нему не скучала, – она всхлипывает, прижимая к лицу руки, а затем поднимает заплаканные глаза. – Я была его мамой.

 Я обнимаю ее, притягивая к себе.

– Жизнь – отстой.

 Она вырывается из объятий и вытирает нос.

– Это действительно так, – она ​​делает паузу, прежде чем продолжить, – я звонила тебе, потому что у меня есть кое-что из вещей Натана, и я подумала, что ты захочешь, чтобы они были у тебя.

– О’кей.

Некоторое время мы сидим молча, позволяя облакам проноситься мимо нас, пока оба тихо молимся о нашем маленьком мальчике.

 Когда мы возвращаемся к стоянке, то я замечаю рыжеволосого мужчину с бородой, опирающегося о серебристый седан.

Он улыбается, когда видит Дженнифер, и она бросается в его протянутые для объятий руки. Нас обдувает прохладный ветерок. Наконец они оба обращают на меня свое внимание.

 – Ты, должно быть Хьюстон, – говорит мужчина. – Меня зовут Стюарт,– его улыбка теплая, дружелюбная. Он протягивает мне руку, когда наши глаза встречаются. Он проходит «проверку рукопожатием». Крепкое рукопожатие, когда смотришь человеку в глаза, вызывает восхищение.

– Привет, рад с тобой познакомиться.

Дженнифер шепчет ему, чтобы он открыл багажник. Они смотрят в глаза друг другу, с выражением искренней любви на лицах. Мне хочется того же. Хочется такого же счастья. Я хочу этого с Марли. Я хочу узнать, каково это, жить с ней. Помнить, что значит быть свободным от чувств вины и боли. Мой терапевт сказала, что однажды настанет момент, когда я буду готов двинуться дальше. Это будет медленным процессом, но мне бы хотелось снова открыть для себя жизнь. Думаю, что настал этот момент.

 Стюарт целует Дженнифер в щеку, прежде чем забраться в машину, чтобы нажать на кнопку, открывающую багажник.

 Она подзывает меня к себе и достает коробку, затем передает ее мне. Я заглядываю внутрь, и у меня наворачиваются слезы.

 Мы прощаемся во время яркого оранжево-розового заката. Пока я сажусь в такси, чтобы вернуться в гостиницу, меня обдувает мягкий ветерок. Я крепко сжимаю коробку в руках, ожидая, что как только доберусь до гостиницы, внимательно рассмотрю все сокровища, скрытые внутри.

 Пройдя через двери, кладу коробку на кровать и сначала вытаскиваю бейсбольную перчатку. Она такая маленькая. Меня охватывают воспоминания о тренировках малой лиги и о том, как я тренировал его перед первой игрой.

Затем я достаю из коробки бейсболку, крошечную красную бейсболку, и прижимаю ее к груди. Я так сильно по нему скучаю. Так чертовски сильно. Падаю на кровать, мои плечи опускаются, когда я придвигаю коробку к себе.

Замечаю на дне коробки синий кусок картона, мои пальцы сжимают край, и я ее достаю. Это записка Натана, которую я никогда не видел. Читаю ее. Смеюсь, а потом плачу. На бумаге написано черным и фиолетовым карандашами: «Мой папа – самый лучший папа во всем мире. Мой папа любит меня, а я люблю его».