Книжный Дозор

– Ладно, не в честь тебя. Но как специально дожидались. Глебовский.

– А там что? – Тезка моста едва ли не вприпрыжку подбежал к перилам и замер.

Казалось, для него в этот момент исчезли и памятники старины, и кремлевский вал. Перед Глебом внизу развернулся, как ему почудилось, бескрайний лес, среди деревьев которого пряталась блестящая и узкая, как ленточка старого магнитофона, речушка.

– Трубеж. – Юрий широко оперся на чугунные перила. – Она идет вот так полукругом, и получается Остров. На той стороне, рядом вон с той церквушкой, еще памятник Есенину. Отсюда не видно.

– А он тут что, жил? – Стажер не отводил глаз от завораживающей панорамы: буйная, как есенинские кудри, чаща в самом центре города.

– Он же родился здесь недалеко. Ты еще спроси, кто это вообще!

По легким оттенкам смущения в ауре напарника Юрий понял, что оказался недалек от истины. Новичок явно собирал в памяти скудные знания о поэте, словно остатки мелочи по карманам.

Щукин негромко прочитал наизусть, иронически глядя на потуги Короткевича:

Новичок вздрогнул: настолько чуждыми в погожий день и в таком месте казались эти строки.

– Он тоже был Темный?

– Нет, даже не Иной. Просто очень чувствительный. Как сейчас помню, нам Дмитрий Леонидыч рассказывал… Пройдемся по набережной. Если ничего интересного не найдем, прочешем кремль для порядка.

Патрульные медленным прогулочным шагом двинулись по асфальтовой дорожке к скрытому пока от глаз спуску на причал Лыбеди. Глеб, совсем позабыв о «люксометре», смотрел то на Трубеж, то на проплывающий мимо собор.

Людей попадалось очень мало, все же будний день. Вечером, говорил Щукин, ближе к концу смены, нужно будет вернуться сюда еще раз. Ауру места чувствуешь? Это одна из главных Светлых точек города. Здесь и Ночной Дозор перед дежурством нередко ошивается, заряжает амулеты и о себе не забывает. Да и простые Светлые каждый день появляются, энергии положительной уйма: туристы, родители с детьми, свадьбы – с той стороны набережной все прутья ограждения в замочках. А Светлых нет-нет и дернет не просто взять, а еще и дать – в обход Договора. Линии вероятности чуть подправить, от роковых ошибок предостеречь, на здоровье исподтишка повлиять. Потому тут особое наблюдение требуется.

– Ты глянь, чего творит! – Юрий прервался. – Мать-то куда, блин, смотрит? Вот для такой дуры я бы реморализацию простил. Еще бы «спасибо» сказал!

Глеб посмотрел туда, куда указывал напарник. В груди екнуло.

В том месте почему-то отсутствовал целый пролет в ограждении. Именно сюда и забрался пацаненок лет пяти-шести. Оступись – и покатится по крутому склону с десяток метров. Пусть под ногами мягкая трава, а внизу, перед речушкой, еще пологий берег – мало не покажется. Шею свернет. Стажер закрутил головой уже не как праздный зевака и даже не как оперативник. Он искал взрослых, которые привели сюда малыша. Как на грех, никого не было, даже легкомысленных влюбленных парочек.

Глеб поймал тень от ресниц и глянул через Сумрак. На набережную. На стены ближнего храма. На малыша на краю пропасти.

– Ты видишь?!

– Еще бы, – ответил Юрий.

«Люксометр» здесь неизменно слегка фонил – место такое. Но сейчас он был бесполезен. В Сумраке отчетливо просматривалась аура ребенка. Странная, не похожая ни на одну из тех, что приходилось сканировать Глебу за всю его короткую жизнь в Дозоре. И Юрию – за куда более длинную. Но несомненно, аура Иного, судя по возникающим и тут же пропадающим разрывам.

Не Светлая и не Темная. Чистая.

– Удачно зашли. И время наше. – Щукин говорил почему-то мрачно и сам не понимал своего настроения. Может, потому что выявленный маленький Иной мог в любую секунду сорваться и погибнуть.

Юрий осторожно, чтобы не напугать малыша, начал приближаться. Попутно он думал, как того позвать. Потом мысленно обругал себя и надел «обаяшку». Этому трюку его научили еще в интернате закадычные приятели Влад и Гарик. Теперь пацаненок будет воспринимать незнакомца как кого-то родного и сам пойдет навстречу. Зови малыша как угодно – все равно будет рад.

А если вдруг откуда ни возьмись появится родительница или старшие братья-сестры, им тоже будет казаться, что Юрий – свой. Уж тогда-то он их обложит по-семейному! Родственничек-мужчина может и по загривку схлопотать.

Не стесняясь, Юрий просто крикнул:

– Эй, мальчик!

Главное, привлечь внимание. Но ребенок над обрывом даже не обернулся. Он стоял и размахивал руками.

Юрий повторно обругал себя и активировал «фриз», который всегда носил на кончике мизинца. Сначала парализовать, оттащить от края, потом разбираться. Или прямо в таком виде грузить в машину и везти в офис. А там уже искать родителей, оформлять бумаги, препираться со Светлыми. Претензии с их стороны бесполезны: в таком возрасте инициировать еще нельзя, но первенство выявления однозначно принадлежит Дневному Дозору, и вероятность обращения к Тьме – девяносто девять процентов.

«Фриз» хорош всем, но это не пуля, летит не мгновенно. И промахнуться редко, но может. Так случилось именно теперь. Стоило заклятию сорваться с мизинца Юрия, как мальчик повернулся лицом к дозорному и вдруг упал на четвереньки. Разумеется, заряд прошел над ним и улетел куда-то в кроны деревьев над Островом. Может, даже поразил на несколько часов зазевавшуюся ворону.

А мальчик пополз к Юрию.

Тот сперва выдохнул. «Обаяшка», скорее всего, заработала. Но этой иллюзии хватило лишь на пару секунд. Малыш полз достаточно быстро, как звереныш, и смотрел будто сквозь Щукина. Дозорный снова внимательно прощупал находку через Сумрак: да, определенно Иной. Но что же он такое видит и куда ползет? Впрочем, главное – отползает от бездны.

– Мальчик, мальчик… – Юрий бросился к пацаненку, наклонился, мягко схватил за подмышки.

Детская ручонка с ненормальной силой впилась в запястье. Ребенок закричал. Не заплакал, не завизжал от испуга. Он кричал, как зверек, и крик переходил в шипение.

Тогда Юрий инстинктивно ушел в Сумрак целиком. Насильно втаскивать туда ребенка он не стал, просто хотел ускользнуть из цепкого – что за бред! – захвата малыша. Это ему удалось. Мир привычно выцвел, на фигурных решетках ограждения чуть ли не заколосился обильный синий мох, ударил из ниоткуда ледяной порыв ветра.

Никто уже не стискивал руку Темного.

А затем Сумрак взорвался. Цвета вернулись на мгновение и заиграли радугой. Сияние тут же погасло, и все стало по-прежнему… нет, другим. Тот же мох, та же скудная палитра, тот же холод. Все ощущалось и воспринималось иначе.

Юрий неуклюже повалился на землю рядом с малышом. Тело заломило: сердце, виски, суставы. В мозге как будто кто-то заворочался, натыкаясь в темноте на стенки черепной коробки и проклиная все на свете. Щукин схватился за оберег-кулон на шее, но ничего не почувствовал. Накатила дурнота вкупе с усталостью. Дозорный попытался накрыться Щитом и не сумел. Просто ничего не вышло. Он поднял руку к лицу – на кончиках пальцев не зажглось ни единой бело-голубой искорки. Не сказать, чтобы там ничего не было. Юрий чувствовал энергию – но не владел ею, та стала как будто чужой.

А самое жуткое – он не узнал свою руку. С возрастом она уже начала трансформироваться. В человеческом облике становилась все более мускулистой: Щукин любил плавать и регулярно ходил в бассейн, еще и фитнесом занимался. Но в сумеречном перевивалась жилами, усыхала, а ногти давно уже превратились в желтоватые когти. Теперь же в больной руке нечто разглаживалось, а ороговевшие участки кожи пошли трещинками и зачесались. И почему-то Щукин знал – кожа под ними будет уже не землистой, а розовой.