Избавление от КГБ

Что мне, откровенно говоря, не очень понравилось в КПС, так это стремление его руководства «выбить» себе побольше генеральских должностей и раздуть структуру. Там, где в КГБ было три управления, в КПС их стало 16, и количество начальников управления сразу неимоверно возросло. Впрочем, узнал я об этом поздно, когда повлиять на эту «доброту» новых президентских структур было уже не в моей власти.

Следующим по хронологии шагом по структурной дезинтеграции центрального аппарата КГБ стало выделение из него Управления по Москве и Московской области. Переговоры на сей счет велись с Президентом России, мэром Москвы и Председателем КГБ России. На основе согласованного решения всех заинтересованных сторон был подготовлен Указ Президента СССР, по которому Управление переходило под руководство российских органов и должно было именоваться УКГБ РСФСР по Москве и Московской области. Было подписано специальное соглашение о взаимодействии и ответственности.

Гавриил Харитонович Попов позвонил мне и попросил принять для беседы кандидата на пост начальника Московского управления. Пришел бородатый красавец с мягкой интеллигентной манерой общения, явный интеллектуал, Евгений Вадимович Савостьянов.

Абсолютно гражданский человек, не имеющий никакого отношения к спецслужбам. Но я уже успел оценить его организаторские способности. Когда собирались несколько политиков и академиков, чтобы организовать движение демократических реформ, было видно, что без хорошего администратора — Савостьянова — у них ничего не получится.

Конечно, я дал согласие и не ошибся, узнав его поближе в нашем недолгом общении. Савостьянов — большое приобретение для новых спецслужб, если они все-таки станут новыми. Правда, назначили его не сразу. Были «звонки влияния», политическая возня. Кое-кто из «влиятельных» был против. Но все благополучно закончилось к пользе дела. С появлением этого гражданского человека, представителя демократического движения, в ключевом, столичном управлении пробивалась еще одна брешь в милитаризованной и консервативно-кастовой системе старого КГБ.

После первых, сравнительно небольших по масштабам структурных изменений подошла очередь самых крупных подразделений Комитета — разведки, контрразведки, военной контрразведки, пограничных войск.

Вряд ли наше поколение доживет до тех времен, когда разведки всех государств прекратят свое существование. Некоторые утверждают, что разведки вообще никогда не прекратят свою деятельность, доказывая, что они — определенный элемент доверия. Одно дело — что говорят политики, дипломаты, другое дело — когда их слова подтверждаются данными разведки, возрастает доверие к информации. Не берусь судить, насколько такое мнение оправданно. Конечно, по мере того как мир будет становиться все более взаимосвязанным и открытым, все больше сведений можно будет узнавать из средств массовой информации и прямых контактов. Уже сейчас реализация международных соглашений об инспекциях на местах для контроля над вооружениями позволяет получить столько ранее секретных данных, сколько не снилось всем разведкам мира, вместе взятым. Но это вовсе не значит, что секретов, задевающих национальную безопасность той или иной стороны, которые можно добыть только разведывательными путями, больше не существует.

Однако из ПГУ на мой рабочий стол продолжало поступать много информационного мусора, который зачастую имел не большую ценность, чем вырезки из газет.

В новых условиях необходима была коренная реформа самой концепции разведывательной работы. Прежде всего я считал нужным избавиться от всеохватности, от стремления иметь «своих» людей повсюду, даже там, где им делать явно нечего. Познакомившись с работой ПГУ, я пришел к выводу, что резкое сокращение его штатов не нанесло бы ущерба нашим разведывательным возможностям, а сужение целей и повышение внимания «нелегалам» повысило бы их.

В сентябре 1991 года в КГБ началась паника, связанная с сообщениями ряда центральных газет о якобы достигнутой договоренности между руководством союзного Министерства иностранных дел и КГБ отозвать всех сотрудников Комитета из МИД СССР. Конечно, никакой такой договоренности с Борисом Панкиным у меня не было и быть не могло. Такое решение означало бы фактическую ликвидацию зарубежной разведки, основу которой традиционно составляли резидентуры в посольствах. Именно так, с опорой на посольские резидентуры, работают и разведки практически всех крупных западных стран. В чем министр иностранных дел был, безусловно, прав, так это в целесообразности сокращения численности представителей ПГУ в наших посольствах за рубежом.

В деятельности разведки, на мой взгляд, на первый план должны были выходить проблемы, представляющие угрозу для всего человечества: контроль за нераспространением ядерного оружия и критическими технологиями, на основе которых возможно создание оружия массового уничтожения; борьба с международным терроризмом, наркобизнесом. Нельзя было оставлять без внимания вопросы внешнеэкономической безопасности, понимаемые, конечно, не как кража передовых технологий, а предвидение мировых технологических прорывов, отслеживание случаев незаконных экономических акций, посягавших на интересы нашего государства. Никуда не деться от разведки военной, поскольку вооружения, нацеленные на нас, продолжают производиться и размещаться. В условиях нового политического мышления, перехода от двухполюсного к многополюсному миру не только не падает, но, наоборот, возрастает значение разведки политической. Безусловно, речь уже идет не об отслеживании «реакции на официальное заявление» и сборе сплетен из официальных кругов, а о таком анализе развития политической, межнациональной, религиозной, социальной ситуации в отдельных странах и регионах, который позволял бы с большой долей достоверности прогнозировать эту ситуацию, соотнося ее с интересами безопасности нашей страны и ее граждан.

Но главное, что требовалось изменить в концепции работы разведки, это отказаться от образа врага, от взгляда на «империализм», на Запад только как на источник возможных бед и напряжений. Знаменитая формула Уильяма Гладстона об отсутствии у его страны постоянных врагов и наличии только постоянных интересов была созвучна и моим мыслям.

Таких общих принципов в организации разведывательной деятельности придерживался я в тот период, когда ПГУ находилось в составе КГБ. Однако это дело политиков и президентов ставить цели перед разведкой. Дело профессионалов — определять, в какой пропорции для их достижения наиболее эффективно использовать агентуру и электронику.

Первоочередным шагом — и прежде всего для спасения разведки — я считал необходимость скорейшего выделения ее из КГБ в независимую службу. У этой идеи было много сторонников, как и немало противников.

Противники полагали губительным разделять разведку и контрразведку, которые всегда работали в тесном контакте, часто решая общие задачи. Доказывали, что с уходом элитного ПГУ с его исследовательскими институтами снизится общий интеллектуальный потенциал Комитета. Говорили о невозможности разорвать единую инфраструктуру хозяйственных служб и обслуживающих подразделений. Все эти аргументы не имели под собой серьезных оснований. Разделение не исключает, а, наоборот, побуждает к действительно независимому полноправному сотрудничеству профессионалов. В одной же организации всегда превалирует не сотрудничество, а команда вышестоящего начальника.

Более убедительными были доводы сторонников «развода» КГБ и разведки, главным из которых выступал сам начальник ПГУ Шебаршин. По его словам, это требование уже давно вызревало в коллективе разведчиков, и ему в прежней ситуации приходилось сдерживать своих коллег, как бы ни был он с ними согласен. Шебаршин полагал, что только создание самостоятельной службы центральной разведки позволит ей избавиться от неприятного кагэбэшного «хвоста», который за ней тянулся, и ограничить ее выполнением только тех функций, которые действительно нужны государству.

На чаше весов сторонников самостоятельной разведки были также аргументы из мировой практики, в частности, Соединенных Штатов с их независимым Центральным разведывательным управлением. Мне также импонировало то, что с выделением ПГУ будет создан еще один центр получения и предоставления информации, независимый от КГБ.