Избавление от КГБ

Из моего интервью газете «Комсомольская правда»:

«Почему ушел Шебаршин? Шебаршин ушел потому, что, будучи умным человеком, захотел уйти. Но заодно решил проверить, сможет ли мне диктовать. Хотя, наверное, заранее догадывался, что не сможет. И зная, чем это кончится, хотел разыграть маленькую сцену: кто начальник разведки и почему без его ведома ему назначают заместителей. Я не обязательно должен спрашивать, кого и куда назначать. Разведке свойственна корпоративность. Чужих она не любит. Это мне понятно. Но я специально назначил туда человека со стороны. Честного человека. Шебаршин должен это понять, если хотел остаться, а он попробовал сделать маленький демарш… Плохо или хорошо, но я никогда не останавливался перед теми, кто устраивает демарши. Не могу работать? Не можешь — не работай. И без обид».

Столь быстрый уход Л. Шебаршина не входил в мои планы, но и не был трагедией. В разведке, привыкшей к самостоятельности, было достаточно опытных заместителей.

Однако ситуация, сложившаяся в этот момент вокруг КГБ, о которой я скажу позже, требовала принятия немедленных шагов по выделению разведки в самостоятельное, независимое от КГБ ведомство. Шебаршин был сторонником как этой меры, так и поэтапного сокращения разведки примерно на одну треть. Поэтому его уход несколько, но только несколько, осложнял ситуацию.

Необходимо было быстро найти крупного известного политического деятеля, способного в новых условиях возглавить самостоятельное и очень важное для Союза специфическое ведомство.

Таким человеком стал Евгений Примаков. Все, от кого это зависело и с кем советовались, считали, что это наиболее подходящая кандидатура. Сам Евгений, которому претила неопределенность неоформившихся президентских структур, с желанием шел на эту работу.

Все упиралось в позицию Ельцина.

В эти дни он был далеко за пределами Москвы. Мне удалось уговорить его по телефону, и он дал согласие. Я пишу об этом не потому, что «удалось уговорить». Это не так. Ельцина не уговоришь. Дело в другом. Президент России поверил мне. Он так и сказал. Позже он сказал Е. Примакову, что для него это было непростое решение. А еще позже после личной откровенной встречи с кадрами разведки он убедился, что это был правильный выбор. Нападки на Примакова в средствах массовой информации будут продолжаться. Это неизбежно. И если он будет спокойно к этому относиться, я убежден, что его прекрасная осведомленность в области международной политики, опыт, оперативность, организаторский талант, открытый к новому аналитический ум будут способствовать выходу разведки на качественно новый уровень, отвечающий подлинным интересам России, СНГ и реалиям новых межгосударственных отношений.

С первых часов работы я был неприятно удивлен довольно слабой исполнительской дисциплиной и некачественной постановкой самого элементарного делопроизводства в КГБ. Любой, кто хоть немного сталкивался с управленческой работой, прекрасно понимает, как много зависит от таких, казалось бы, мелочей, как быстрая и качественная подготовка документов, контроль за исполнением решений и так далее. Пришлось заменить начальника Секретариата, теперь его возглавил начальник Управления «ОП» Дмитрий Лукин, который без особой охоты пошел на это. Было видно, что душа у него лежит не к бумажной, а практической работе. Через несколько месяцев Лукин вернулся в «ОП», уступив место бывшему председателю КГБ Украины Николаю Голушко.

Начальником Аналитического управления назначил Владимира Рубанова. В свое время тот вынужден был уйти из системы госбезопасности из-за постоянных конфликтов с Крючковым.

Анатолий Краюшкин возглавил Десятый (архивный) отдел. Сразу выяснилось, что в архивах КГБ больше интересующей меня информации, чем докладывали вначале.

Одна из идей, с которыми я шел в Комитет, заключалась в том, что, по моему убеждению, спецслужбам совершенно необязательно строиться по военному принципу — с присвоением званий и так далее. Такая милитаризованность неизбежно приводит к жесткой иерархичности, погоне за «звездами», поиску высоких «потолков», к насаждению своего рода «духа казармы». Не случайно, что во многих странах мира спецслужбы не строятся по армейскому принципу. Конечно, невозможно вот так, сразу изменить старую практику. Звания много значат для кадрового сотрудника КГБ — прежде всего в моральном плане. Да и система денежного содержания крепко с этим связана. Менять это надо. Но это — дело далекого будущего.

Сам я отказался от предложенного М. С. Горбачевым звания генерал-полковника (в бытность министром внутренних дел мне присвоили звание генерал-лейтенанта). Я пригласил на работу в свой аппарат несколько гражданских лиц, никогда ранее не имевших никакого отношения к КГБ, но обладавших широким кругозором, демократическими убеждениями, специальными знаниями в различных областях. Моими помощниками и консультантами стали доктор исторических наук, политолог Вячеслав Никонов; кандидат экономических наук Владимир Гуров, работавший в Московском университете и рекомендованный мне Григорием Явлинским; доктор юридических наук Юрий Скуратов, ранее возглавлявший юридический факультет на Урале. Руководителем приемной стал рядовой запаса Александр Дворядкин. Все они сохраняли статус гражданских лиц. Нельзя сказать, что мой эксперимент в полной мере удался; эти люди чувствовали себя во многом инородным телом в организации, где многое продолжает определяться званием.

Забегая вперед, скажу, что одна из моих главных ошибок заключалась в том, что я пришел в КГБ без своей команды, без большой группы преданных делу единомышленников. Я переоценил свои силы. Без своей команды перевернуть эту махину, называемую КГБ, оказалось почти невозможно.

Несколько кадровых перестановок было связано с результатами расследования действий должностных лиц КГБ в период антиконституционного переворота. Приказом от 1 сентября я отстранил от руководства работой ведомственной комиссии Титова и назначил ее председателем Олейникова, а заместителем — начальника Инспекторского управления Игоря Межакова, исключительно активного, с обостренным чувством справедливости человека. Всем подраздёлениям было предписано оказать всеобъемлющее содействие в проведении расследования, предоставлении необходимых материалов.

Комиссия Олейникова работала в тесном контакте с Государственной комиссией по расследованию деятельности органов КГБ, куда помимо Сергея Степашина входили многие известные народные депутаты СССР и РСФСР — Сергей Станкевич, Юрий Рыжов, Константин Лубенченко. Государственная комиссия имела поручение Президента СССР в срок до 26 октября 1991 года представить заключение о роли органов госбезопасности в перевороте. Мое положение было сложнее. Необходимо было прекращать и без того затянувшуюся кадровую неопределенность.

Ведомственная комиссия закончила свою работу 25 сентября, и я подписал приказ по результатам служебного расследования, согласно которому от занимаемых должностей были освобождены: заместитель начальника 3-го Главка Николай Рыжак, начальник военно-политического управления ГУПВ Николай Бритвин, его первый заместитель Борис Голышев, начальник Управления «3» Валерий Воротников и его заместители Добровольский и Перфильев, заместители начальника Московского УКГБ Корсак и Карабанов, первый заместитель начальника 12-го Отдела Геннадий Гуськов.

Должен сознаться, что, принимая решения по результатам расследования, я проявил известный либерализм. Комиссия предлагала уволить большее количество людей, чем я реально уволил. Тринадцать человек, в их числе Калиниченко, Егоров, начальник Юридического отдела Алексеев, ограничились указаниями на «проявленную политическую незрелость и недальновидность в действиях по выполнению распоряжений вышестоящих начальников, способствовавших деятельности путчистов». Руководствовался я при этом вовсе не стремлением «выгородить заговорщиков», а желанием избежать формального подхода, индивидуально внимательно разобраться с каждым человеком, кто, как мне казалось, в большей степени был жертвой, обстоятельств, а не собственных реакционных убеждений.