Страница 23 из 45
— Вашу яму?
— «Шэнь ва дун» — постановление «Копайте глубокие ямы». Тоже для обороны. На случай войны у каждого должна была иметься яма. Время от времени хунвэйбины стучались в дверь и спрашивали: «Где ваша яма»? Ван сказал, что по всему Шанхаю есть бомбоубежища, сооруженные по приказу Мао («к грядущей войне»), но, разумеется, они ни разу не использовались по назначению. Я попросил показать мне какое-нибудь из них. Мы отыскали один такой бункер — очень похожий на заброшенную станцию метро — по адресу Нанкинская улица, 1157. Оказалось, теперь в нем кафе-мороженое. Меня поразило, что отныне это, очевидно, местечко, куда парни ходят целоваться с девушками. Кафе было битком набито молодыми китайцами и китаянками, сцепившимися в полунельсоне[44] — так они представляют себе страстные объятия. Ирония судьбы состояла не только в том, что эти юные создания целовались и тискались под сводами объекта, выстроенного нервозными параноиками-хунвэйбинами в 60-е годы, но и в том, что заведение называлось «Кофейня Дун Чан», принадлежало государству и управлялось государственными служащими.
Как-то, рассказывая Вану о своей поездке по Советскому Союзу, я упомянул, что из-за дефицита товаров в магазинах местные вечно докучают иностранцам — уговаривают продать джинсы, футболки, кроссовки и прочее.
— В Китае этого никогда не бывает, — сказал я.
— Нет, — подтвердил Ван. — Кстати, вот что я вспомнил. Года три назад в одном отеле в Шанхае остановился русский артист балета. Я ходил на спектакль — великолепно! А танцовщик был очень красив. Я его узнал, и он мне улыбнулся. И тут он показал на мои кроссовки, а потом на себя. Я понял: он хочет мои кроссовки. Кроссовки были дорогие — «Найк», я заплатил за них пятьдесят юаней. Но деньги меня мало волнуют. Мы сравнили ступни, нога к ноге. Один размер. Я не знаю ни слова по-русски, но я чувствовал: он очень хочет эти кроссовки.
— Вы ему их продали?
— Подарил, — сказал Ван, досадливо поморщившись: мол, какая мелкая услуга. — Мне стало жалко человека, которому хочется всего лишь кроссовки. Как грустно, что он не может их достать у себя на родине. Я снял кроссовки и пошел в свой офис босиком! Он был страшно счастлив! Я подумал: «Он вернется в Россию. И никогда этого не забудет. Будет рассказывать: "Как-то я был в Китае. Я встретился с одним китайцем и попросил у него его собственные кроссовки, и он их мне подарил!"».
Помолчав с минуту, Ван сказал:
— В Китае можно достать все, — что пожелаешь. Продукты, одежду, обувь, велосипеды, мотоциклы, телевизоры, радиоприемники, антиквариат. Если желаешь девушек, то найдешь.
Затем, широко распахнув глаза, Ван добавил:
— Или мальчиков, если желаешь мальчиков.
— Или дефиле модельеров.
— Дефиле показывают по телевизору почти каждую неделю, — сказал Ван. — Шанхай ими славится.
Я спросил его, какого мнения старики обо всех этих нововведениях — проститутках и высокой моде в стране, где всего несколько лет назад западное упадничество осуждалось и все ходили в мешковатых синих робах.
— Старикам нравится теперешняя жизнь в Китае, — сказал Ван. — Они просто в восторге. Почти никто не против. Раньше они чувствовали, что их сильно угнетают.
ДРЕССИРОВАННЫЕ ЖИВОТНЫЕ
Прогуливаясь по Шанхаю, я часто проходил мимо Театра китайской акробатики — здания с куполом неподалеку от центра города. Из любопытства я посетил представление, и после всего, что я там увидел — а помимо акробатов, клоунов и «людей-змей», там выступал человек, который зажимал в зубах палочку и балансировал на ней обеденный сервиз на двенадцать персон — мне захотелось узнать побольше.
Господин Лю Маою ведал акробатами в шанхайском Управлении культуры. Он начал с должности младшего библиотекаря в центральной библиотеке Шанхая, но в китайских библиотеках даже в самые благополучные времена жизнь течет слишком тихо, поскольку людям, кто бы они ни были, почти невозможно — по причинам политического свойства — получить на руки хотя бы одну книгу. Библиотекарь — фактически лишь сторож. Когда Лю подвернулся шанс перевестись на другую работу, он был рад уйти в Управление культуры. Лю сопровождал китайских акробатов во время их первых гастролей по Соединенным Штатам в 1980 году.
— Мы употребляем слово «театр», так как он сочетает элементы циркового искусства с элементами драмы, — сказал Лю. — У нашего театра три аспекта — акробаты, иллюзионисты и цирк.
Я спросил, как возник театр.
— До Освобождения все труппы акробатов были семейными. Акробаты путешествовали и выступали. Выступали на улице, на любом свободном месте под открытым небом. Но мы задумались о том, что их нужно объединить и дать им настоящее образование. Конечно, китайцы занимаются акробатикой тысячи лет. При династии Тан акробаты достигли пика своего мастерства, и им разрешили выступать беспрепятственно.
Эту фразу господин Лю произнес с таким пылом, что я поинтересовался его мнением о династии Тан.
— Это была лучшая эпоха для Китая, — сказал он. — Больше всего свободы — в эпоху Тан достигли расцвета все искусства.
Я подивился, что такие люди как Лю работают в Управлении культуры Шанхая. Но тут он, кое-что добавил:
— До Освобождения акробаты двигались, но их движения не имели художественной формы. Однако акробат должен применять не только тело, но и разум. Поэтому мы открыли центр обучения. Мы не хотим, чтобы у акробатов было пусто в голове. После утренних тренировок они изучают математику, историю, китайский язык и литературу.
Лю сообщил, что в 1986 году из трех тысяч соискателей отобрали тридцать кандидатов. Все это дети в возрасте десяти-четырнадцати лет. Лю пояснил, что его управление придавало главное значение не мастерству, а потенциальным возможностям.
— У нас также есть цирк, — сказал он. — И школа дрессировки животных.
Это меня страшно заинтересовало, так я ненавижу все, связанное с дрессированными животными. Я еще не видал укротителя львов, который не заслужил бы, чтобы львы его растерзали, а когда я вижу песика в юбке и кружевном чепчике, который прыгает в обруч, то пламенно желаю его мучительнице в серебристом брючном костюме заразиться бешенством.
— Расскажите мне, господин Лю, как у вас дрессируют животных.
— До Освобождения у нас дрессировали только обезьян. Теперь у нас выступают кошки…
— Домашние кошки?
— Да. Они выполняют трюки.
Многие китайцы, встречавшиеся на моем пути, убеждены, что животные вроде кошек и собак не чувствуют боли. Животные существуют на свете для того, чтобы приносить пользу чтобы их дрессировали, заставляли работать, убивали и ели. Когда видишь отупляющую жизнь китайских крестьян, их изнурительный труд, трудно удивляться, что они мучат животных.
— Есть также свиньи и куры, — сказал Лю.
— Ученые курицы?
— Не курицы, петухи.
— И что делают петухи?
— Стоят на одной ноге — для них это как стойка на руках. Делают другие смешные трюки.
Одному Богу известно, как они научили безмозглых петухов выполнять смешные трюки; я лично заподозрил, что птиц опутывали проволокой и били током, пока до них не доходило.
— Ну, а свиньи? — спросил я.
— Свиньи выступают нечасто, но они могут ходить на двух ногах…
Когда он произнес эти слова, я осознал, от чего мне немножко не по себе. Просто все, что он говорил, напоминало мне «Скотный двор»; а поскольку это притча о тоталитаризме, образы, нарисованные Лю, казались еще страшнее. Фактически он пересказал ту сцену в книге, когда на ферме окончательно побеждает диктатура. Неожиданное зрелище: «свинья, шествующая на задних ногах» — наводит на животных ужас и растерянность. «Да, это был Визгун, — продолжает Оруэлл. — Несколько скованно, так как он не привык нести свой живот в таком положении, но довольно ловко балансируя, он пересек двор. А через минуту из дверей фермы вышла вереница свиней — все на задних ногах».