Дважды разыскиваемые

Между тем царапина не зажила. Главное, оказалась не царапиной. Глубокой раной, принесшей боль. Боль не затихала, с каждым днем усиливалась…

Наверное, виноват в этом был сам Бойко. Бередил рану раздумьями. Сопоставлял, сравнивал, оценивал.

Вспомнился разговор с Сорокиным, когда Бойко еще занимался «таксистами». Потянуло же его за язык сказать Сорокину, что он напал на след! Конечно, можно было не, обратить внимания на случайно брошенную фразу. Однако Сорокин обратил и в самый последний момент напомнил…

Действительно все шло к развязке. В распоряжении Бойко были улики, изобличающие преступников. Оставалось только поставить точку. Тут вклинился Евгений Константинович. Он предложил замять дело, сказал, что сумеет по-настоящему отблагодарить, если Бойко отведет удар от Женьки.

Бойко, разумеется, возмутился, обвинил Евгения Константиновича в соучастии в грязных делах сына, потом, вернувшись в отдел, неожиданно принял решение отказаться от «таксистов» - уж очень гнусной, чудовищной, нелепой показалась вся эта возня…

На другой день Бойко перевели в управление. Сбывались посулы Евгения Константиновича…

Еще через день Бойко вызвал к себе Долгов. Он принял его как старого друга, поинтересовался, все ли у него в порядке, как осваивается на новом месте, не хочет ли учиться.

- Я думаю направить вас в Москву. В Московский уголовный розыск. Пройдете стажировку у специалистов высшего класса. Как вы считаете, не повредит такая командировка?

- Не повредит,- согласился Бойко.

- Ну вот и отлично. Завтра и отправляйтесь. Идите в бухгалтерию, получите командировочное удостоверение и деньги.

Когда самолет оторвался от земли, Бойко показалось, что он оторвался от всего, что связывало его с этим городом. Прошлое, казалось, было надежно перечеркнуто…

Бойко ошибся. Прошлое не исчезло и все настойчивее напоминало о себе. Он кинулся на улицы Москвы, надеясь рассеяться, погасить вспыхнувшую тревогу.

На Красной площади к нему присоединился какой-то старик. Присоединился, видно, не случайно. Угадал, что у молодого незнакомца муторно на душе. Стал говорить о своей жизни, о трудных днях далекой юности, которые заставили по-новому взглянуть на себя и на других людей.

Встреча со стариком несколько озадачила Бойко, что-то символическое виделось в ней. Нет, она не избавила от неприятных воспоминаний, зато вооружила ясностью. Бойко вдруг четко увидел тропу, по которой так неуверенно шел все эти дни…

В полдень Бойко сидел в зале Центрального телеграфа и торопливо писал на бланке: «Буду завтра знаю одного из грабителей подробности расскажу отделе моем приезде молчите».

4.

«Что случилось с дочерью?-терялась в догадках Мария Константиновна.- Почему она так убивается? Неужели потрясена несчастьем, свалившимся на Бобровых?.. Не такое уж это великое несчастье. Выпутаются из него Бобровы. Не первый раз».

Мария Константиновна подошла к дочери, присела рядом на край дивана.

- Ну, полно тебе, можно ли так?

Мила не ответила, только нервно передернула плечами.

- Доченька, родная, не молчи! Скажи что-нибудь..,

- Мне нечего сказать, мама.

- Как же нечего? Без причины так не переживают. Ты сама не своя… Будто в воду опущена… Что случилось?

- Ничего еще не случилось, мама.

- Еще? Значит, что-то должно случиться?

- Не знаю…

Мария Константиновна всплеснула в ужасе руками.

- Не знаешь? Мила, опомнись! Я твоя мама!

Мила вздохнула.

- Ну и что же?

- Как ты говоришь! Неужели мы чужие?

- Мама, не терзай меня вопросами. Не в словах дело… Ты самый близкий мне человек. Ты дала мне жизнь, вырастила меня. Только одного ты не сделала- не дала мне… Нет-нет, не то, мама… Я хотела сказать совсем не то… Нет, я ничего не хотела сказать! Ты все равно не поймешь меня! Все равно!

Мила уронила голову на руки и застыла так, словно окаменела.

Мария Константиновна испугалась не на шутку.

- Боже мой, что же случилось?

- Ничего, мама, ничего,- отозвалась Мила.- Оставь меня!

- Не оставлю, слышишь, не оставлю, пока не скажешь, что случилось! Может быть, тебе Женьку жалко?.. Дурочка моя, ему ничего не сделается, вот увидишь. Отец выручит его. Я бы этому кавалеру Клариному глаза выцарапала!

- Ну что ты говоришь, мама? При чем тут он? Дело совсем не в нем. Неужели ты не можешь понять такой простой истины?

- Это ты не можешь понять такой простой истины!- искренне возмутилась Мария Константиновна.- Если бы не он, разве Женя сидел бы сейчас? Его пускали в дом в надежде на помощь. За Кларой разрешали ухаживать. Она не любит его, я знаю!

- О чем ты!- отстранилась Мила.

- Я говорю, что Клара не любит его.

- Мама?!

- Ладно, ладно, не буду… Что тебя в таком случае беспокоит?

Мила поднялась.

- Нет, я не знала, что ты такая, не знала, мама.

- Какая?-удивилась Мария Константиновна. Она не понимала дочь.

- Я будто первый раз увидела тебя… Мы же так долго вместе… Почти всю жизнь… Скажи, тебе трудно было бы расстаться со мной?

- Как это - расстаться…- растерялась Мария Константиновна.- Что за слова?

- Ну, если бы я умерла…

- Умерла?!

Мария Константиновна испуганно посмотрела на дочь, хотя была уверена, что Мила шутит. Она хотела сказать ей об этом и упрекнуть в жестокости, однако не успела: помешал звонок.

- Кто бы это?

Мария Константиновна поспешила в переднюю, на ходу бросив сердитый взгляд на дочь - будто предупреждала, что разговор непременно будет продолжен.

Мила выждала, пока исчезнет за дверью мать, тенью метнулась в свою комнату. Закрылась в ней - словно отгородила себя от всего на свете…

Мария Константиновна вернулась в сопровождении Сорокина.

- Садитесь, Николай Аркадьевич.

- Спасибо, я к вам на секунду. Понимаете, какое дело… Нет ли у вас Тимура Азимова? Или, может быть, он был недавно?

- Нет, что вы! Он за версту обходит этот дом!-изобразила недоумение Мария Константиновна.

- Извините…

- Давайте спросим Милу. Доченька, где ты? Посмотри, кто пришел к нам! Милочка! Выйди на минутку!.. Значит, они встречаются?- взглянула Мария Константиновна на Сорокина.- Ах, какая это великолепная пара! Правда, Тимур намного выше Милы… Милочка!-снова позвала Мария Константиновна. Подождав некоторое время, она пошла в комнату дочери, жестом попросив Сорокина подождать.

Сорокин остался один. По привычке стал оглядывать комнату, знакомиться с тем, что окружало хозяев. Вещи многое говорят о своих владельцах, подчас даже больше, чем сами владельцы о себе. Он убедился, что здесь «декорации» придается немалое значение, вот только кто главный декоратор: Мария Константиновна или Мила?

- Николай Аркадьевич, что же это делается?-с плачем возвратилась Мария Константиновна.

- Что?- поднял голову Сорокин.

- Прочтите, пожалуйста.- Мария Константиновна протянула Сорокину вырванный из тетради лист.- Нет, я сойду с ума! Я не вынесу этого, Николай Аркадьевич! Не вынесу!

Сорокин с трудом разобрал торопливые, прыгающие строки: «Мама, меня не жди. Ты ни в чем не виновата. Просто мы не поняли друг друга. Прощай. Мила».

- Что же это, что?.. Николай Аркадьевич, милый, да как же это?.. - запричитала Мария Константиновна.

- Покажите ее комнату,- встал Сорокин.

Комната Милы была пуста. По ней гулял ветер, ворвавшийся в открытое окно.

5.

Они вышли на улицу, осмотрели небольшой садик у окна, из которого выпрыгнула Мила, перелезли через ограду и очутились на неширокой тихой улице.

- Пойдемте на автобусную остановку,- предложила Мария Константиновна. Она немного успокоилась и выглядела уже не такой разбитой, как несколько минут назад.- Пойдемте, Николай Аркадьевич!

- Пойдемте,- согласился Сорокин.

На автобусной остановке Милы не было, не было ее и в ближайшем скверике.

Через полчаса они снова сидели в гостиной. Некоторое время молчали, погруженные в тяжелые мысли. Потом Мария Константиновна с мольбой и надеждой посмотрела на Сорокина и неожиданно разрыдалась.