Белое и красное

— Прошу вас, зовите меня просто Ольгой…

Ее черные глаза блестели. Чарнацкий внимательно посмотрел на Ольгу, но заговорила Таня и отвлекла его.

— Интересно, как Леонид Львович выступил сегодня на состязаниях по стрельбе. Ирина говорит, что он блестящий стрелок. А совсем не похож.

— Леонид Львович? Кто это? — спросил Чарнацкий, забыв, что дал себе слово ни о чем, связанном с Ириной, не спрашивать.

— Леонид Львович Нестеров, юнкер, жених Ирины Петровны, — с радостным удовлетворением сообщил Долгих. — Очень симпатичный молодой человек.

«Чего я ожидал?.. Она уже давно могла бы выйти замуж, а не только иметь жениха». Чтобы не думать об Ирине, он вспомнил путешествие с Катей, Юрьевым. «Не удивительно ли? Будто приехал в прошлое. Там, на пароходе, я чувствовал себя чуть ли не гражданином планеты. А тут все те же патриархальные времена».

— А теперь чайку, чтобы жир смыть… Дочки, наливайте.

Ольга и Таня возились у самовара, хозяйка убирала со стола, и Петр Поликарпович подсел поближе к гостю.

— Поговорим, братец, чуть позже, по-мужски, а сейчас хочу тебя спросить, долго пробудешь у нас?

— Еще не знаю. Дня через два дам ответ, а пока заплачу вперед за месяц…

— Да я не о том, братец, ты же меня знаешь! Приди ты хоть в лохмотьях, вшивый, я бы все равно тебя принял, обмыл, накормил, одел. Ты скажи лучше, куда тебя несет?

— Скорее всего, поеду на запад, поближе к дому, дорогой Петр Поликарпович.

Он сказал это с уверенностью. Теперь, когда с Ириной все ясно, из Иркутска надо уезжать.

— А если откровенно, братец, не можешь или не хочешь?

Уж не думает ли Долгих, что он принадлежит к какой-нибудь польской тайной организации? Видно, не представляет, что могут быть поляки, ни в коей степени не замешанные в заговоры против России. Каждый поляк — это бунтовщик, заговорщик, да еще и коварный, так считают здесь многие русские.

— Откровенно?.. Остановлюсь в Киеве или в Минске, там много наших. Если, конечно, Минск не захватят немцы.

Петр Поликарпович посмурнел. «Сначала проиграли в русско-японской войне, теперь терпим поражение на западе. Нет в России великих полководцев Суворова да Кутузова, руководят армией штабисты, вот и обманули легковерного царя».

— Даст бог, не захватят, — вздохнул он тяжело. — Поляков полно и в Иркутске. Чего тебе не хватает, даже костел есть. Таня вон ходила, из любопытства, слушала мессу. О, только сказал о ней, а она тут как тут.

— Папочка, ты забрал у нас пана Янека, а мы тоже хотим с ним поговорить. Прошу вас, сами наливайте заварку, а то потом будете говорить, что чай некрепкий.

Она поставила перед ним стакан и заварной чайник. Таня помнила, что их гость любит хороший, крепкий чай.

«И как только у него получается? — удивлялась Ирина. — Он такой нервный».

Леонид был на третьем месте перед последним упражнением — стрельба стоя. В состязаниях принимали участие лучшие стрелки из обоих юнкерских училищ и школы прапорщиков.

Ирина сегодня плохо спала. Услышав в коридоре шум, разговоры, проснулась. При звуках знакомого голоса сильно забилось сердце, как тогда, давно-давно, когда бегала с Яном по льду Иркута. Утром встала с темными кругами под глазами. Леонид ничего не заметил, более того, смущенно спросил, какую получит награду, если ему повезет на состязаниях.

— Твой Леонид хорошо стреляет, зато мой Намсарай хороший наездник, — не преминула заметить Люба.

В тире было несколько офицеров, представлявших жюри состязания, и небольшая группка гимназисток. Одну из них, бурятку Любу Балдано, Ирина знала еще по курсам санитарок. У Любы в юнкерском училище был брат, очень похожий на нее, все думали, что они близнецы. Ему сегодня определенно не везло.

— Из них двоих получился бы один прекрасный офицер, — вполне серьезно, без тени иронии изрекла Люба.

«Из них двоих получился бы прекрасный… Что это? Я тоже?..» — Ирина тряхнула головой, чтобы отогнать мысль, это она умела, как и не закончить начатую фразу. Но лучше получилось у Яна — он так и не закончил начатого с ней разговора. Отважный, мужественный Ян!

Никто не знал, чего ей стоило первое письмо Яну в тюрьму. Она ждала, что Чарнацкий после сделанного ею первого шага навстречу напишет то слово, которое не решался произнести. Ответ Яна, хоть и был полон теплых слов, обманул ее надежды. Потом она писала ему в Якутск, но без желания, без радости. И наконец перестала отвечать на его письма.

Ей, наверное, стоило бы сообщить, что у нее есть жених. Тогда бы он не решился приехать сюда, в Иркутск. Теперь он убедится, что он для нее чужой.

Она решила, независимо от того, победит в состязаниях Леонид или нет, поехать с ним кататься на лодке по Ангаре.

Когда женщины ушли, Петр Поликарпович вытащил из буфета графинчик.

— Наливка, приготовленная по рецепту деда. Будоражит кровь, проясняет мысли, и голова потом не болит. Но только в том случае, братец, если выпьешь две-три рюмки, не больше.

В роду Долгих не было ни алкоголиков, ни чахоточных, чем Петр Поликарпович особо гордился. У него было три брата, однако у всех Поликарповичей рождались только дочери. Происходило это оттого, как считал хозяин, что род Долгих много сил потратил в предыдущем поколении, производя на свет только мужчин.

— Вижу, ты не спился в этой Якутии, в этой северной глуши.

— Почему вы так решили, Петр Поликарпович? Ведь столько лет мы не виделись.

— А какие это были годы, братец. Каждый год за два, за три считать надо. Исторические катаклизмы, землетрясение произошло. Если мне кто-нибудь полгода назад, в январе, сказал бы, что вместо царя нами будут править социалисты, я бы его обозвал сумасшедшим.

Долгих всех политических деятелей в Петрограде — надо же, дошли до того, что официально признали празднование 1-го Мая, — считал социалистами.

— Ведь и вас призывают управлять страной. В августе впервые в истории России будут выборы в парламент — в Учредительное собрание.

— Не думаю, чтобы из этого что-нибудь хорошее получилось, — пробурчал Петр Поликарпович. — Прежде не было министерства почты и телеграфа, а почта лучше работала. Сейчас у нас министр из социалистов, а порядки на почте… лучше не спрашивай.

— Предлагаю выпить за здоровье Капитолины Павловны и ваших милых дочерей!

— Не желаю тебе, братец, иметь трех дочерей, да еще в такое время.

— С сыновьями у вас было бы больше огорчений.

Долгих вздохнул, наполнил рюмки.

— Помнишь, когда ты у нас останавливался в последний раз, Ольга была обручена со служащим магнитно-метеорологической станции. Свадьбу уже назначили, на декабрь четырнадцатого года. Готовились, как же, первую дочь замуж выдавали. А в августе Коля, так звали жениха, погиб в Восточной Пруссии. Да ты, должно быть, знаешь, Ирина тебе писала.

— Да, сочувствую вам. Думаю, хуже было бы, если б Ольга Петровна осталась вдовой. У нее еще вся жизнь впереди.

Долгих посмотрел на гостя повнимательнее, говорит ли он то, что в таких случаях подобает говорить, или в его словах есть особый, скрытый смысл.

— И мы с Капитолиной Павловной порой так себя утешаем. Хотя у нее в эти годы уже Ирина была… Война перечеркнула многое, как видишь, и с дочерьми сложно в эти неспокойные годы.

Чарнацкий молчал.

— А на март назначили обручение Татьяны. Он — банковский служащий, добивался ее руки, я его семью хорошо знаю, коренные жители Иркутска. Все уже было готово. И тут революция. Что делает жених? Отказывается! Пытался с ним поговорить, взывал к совести, стыдил. Где там! «Еще не такие вещи происходят сейчас в России, — говорит, — и никому вроде не стыдно». И никуда не денешься, ведь этот негодяй прав, никому не стыдно. Ну а когда никому не стыдно, тогда и происходят революции.

Он посмотрел на Чарнацкого в ожидании, что тот оценит весомость его обобщения, отметит серьезность его наблюдений. А гость думал о том, почему в этой семье в какой-то странной очередности выдают дочерей замуж. Точнее, пытаются выдать. Вначале среднюю, потом младшую. А теперь вот Ирину…