Страница 16 из 46
– Kysykö se vetehini mitä?
– Šanoko vain ei, a sitä šanottih, jotta vetehini noušou, noštau vejen. Sitä ei pie varata, jesli lähtöy vesi noušomah, siitä ei pie liikkuo.
Ei kartata, ei kesrätä, ei lampahie keritä. Ne piti jo kaikki e
– На прорубь не ходила, кроме как за водой, для [литья] олова за водой ходила. При этом нельзя было смотреть ни в какую сторону, когда с этой водой идёшь обратно.
– Почему назад нельзя смотреть?
– Видимо, это было потому, что чёрта надо было бояться. Нельзя смотреть никуда. Было такое, что водяной или Крещенская баба оттуда поднималась и воду поднимала. Со мной не случалось, и на прорубь никогда не ходила. Старики рассказывали, что это водяной так оттуда поднимается, что он эту воду поднимает.
– Спрашивает ли водяной чего?
– Спрашивает или нет, а то говорили, что водяной поднимается, воду поднимает. Этого не надо бояться, если вода начнёт подниматься, не надо двигаться. Нельзя было картать, прясть, овец стричь. Это надо было уже всё заранее сделать. Три недели, что ли, Святки, и – всё это надо было уже заранее – спрясть, накартать. Вязать можно было, а всё остальное с шерстью – нет.
ФА. 2213/11. Зап. Лавонен Н. А., Онегина Н. Ф. в 1975 г. в д. Кестеньга от Карповой А. Н.
9
A vot miun aikana ava
– A miksi?
– A šielä muka vanha kanša šanottih, jotta muka kun ava
– Mimmoni, jotta pakoh piäštih.
– Kuin hyö istuttih siellä ava
– Niilläh, jotta lehmä
– Äijäkö piti olla heitä?
– Biessa tietäy, kuin äijä heitä oli sielä. A siitä muka še kun kierti, lehmän häntä jäi ulkopuolella, jotta še ei tullun kierrokšeh. Ni siitä heilä kuuluu, jotta košajau, no mi še košajau, siitä hyö muka huomatah jotta piruko heitä vetänöy hä
– A mitä kysyy še vejenisäntä?
– Mistäpä mie tiijän.
– Etkö tiijä arvoitusta: “Mikä yksi?“
– Olen kuullun, ka en muissa, hyvät ihmiset, myö jo äpärehet olima niät sie, miän aikana niitä ei ollun enämpiä. Vielä käytih kuuntelomašša kun lukku on aitašša eli missä šielä, si
– А вот в моё время на проруби не смели слушать.
– А почему?
– А там, так старики рассказывали, что кто шёл на прорубь слушать, их надо было обвести окружностью, и знать, как обвести и какие слова сказать. И тогда Крещенская баба оттуда поднималась, и тогда им приходилось бежать… Потом ещё слушали в замочную скважину, в амбаре.
– Что за спешка?
– Такая, что убегать пришлось.
– Как они сидели там на проруби?
– Так, отнесут коровью шкуру туда. Ну и на коровью шкуру садились, потом накрываются сверху и слушают.
– Сколько их должно быть?
– Бес знает, сколько их было. А как обвели окружность, коровий хвост остался за внешней стороной окружности, он не вошёл в круг. Им слышится, что шуршит, ну а что там шуршит? Им слышится, будто… Они думают, что чёрт их, что ли, тащит на шкуре за хвост в прорубь? Они и убегали.
– А что спрашивает этот хозяин воды?
– А откуда я знаю.
– Не знаешь загадки: «Что это?»
– Слышала, да не помню, милые. Мы ещё детьми были, при нас ничего такого не было уже. Ещё ходили слушать. В замочную скважину в амбаре или где там – туда ходили. Поди знай, что там слышится.
ФА. 2587/20. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А., Трофимчик 3. М. в 1979 г. в д. Софпорог от Бороткиной В. Я.
Крещенская баба дает ключи
10
– Mie kun läksin tuo
Я как-то пошла в хлев, на колхозную ферму, рано (это раньше было, давно), я тогда услышала, что там досками три раза стукнули. А у меня болел ребёнок. Ну, он у меня умер, раз болел. Немного времени прошло, там как начало плакать таким тоненьким голоском. Не прошло и года, как отравился тот ребёнок.
Дочка Танечка, она как вышла на улицу, говорит: там, в стороне Миккоевых три раза досками стукнули. Я говорю: у Миккоевых пусть и будет. А я как пошла на улицу, а там росла старая сосна – а у сосны гроб стоял, у дерева. Это старые деревья, сосны, называли колви, сушняк, у них уже сучья высохли, вот и называли колви. Вот, и рядом с этой колви гроб стоял. А он (сын – Н. Л.) ещё не умер тогда. Это только чудилось. Это во время святок было.
ФА. 2548/30. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1979 г. в д. Софпорог от Мастинен E. М.
11
– Eikö Vierissän akalla arvoutella?
– Ka häneltä… hiän kun šanou jotta: “Mikä yksi?“ Ei, ei, hänellä še ei a
Hänellä siitä niin, hänellä kun ne kaikki šanat tiijettäis šanuo, mie kun en tiijä, jotta onkoš siitä vielä ielläh… – avuamet antau. Hiän antau avuamet.
– Mitä niillä ruatah?
– Niin kun hiän sielä luou ne avuamet. No mie vot en tiijä, jotta šuahahko hyö siitä ne käteh avuamet vain ei. Mutta kuitenki kun hiän niinkun luou, nin siitä še ihmini niinkun pohattuis… Niitä kuuntelijie, oikein äijä oli e
– Ken še vetäy?
– No en tiijä, jotta tulouko še uškotukši vain ei. No niin kun šanotah, jotta pahapuoli.
– Kuin piäštih?
– Hyö še piäštih. Hyö vet kun oli kierretyt ikonalla, ka hyö še piäštih häneštä, muuta kun hiän vain šen hä
– Jättikö šiitä?
– No. Tai jätti.
– Не загадывают Крещенской бабе?
– Ей… Дак она говорит: «Что одно?» Нет, это не ей загадывают. Не ей. Ей, если бы знать все эти слова сказать, я как не знаю, что там дальше… Ключи даёт. Она даст ключи.
– Что ими делают?
– Она как бросит оттуда ключи. Но я вот не знаю, поймают ли они в руки эти ключи или нет. Но она как-то так их бросит. И тогда этот человек вроде как разбогатеет. Этих слушающих раньше очень много было. Они по-разному слушали. Одни как-то пошли слушать, сели они на коровью шкуру, обвели круг вокруг этих людей, обвели, а кожа и хвост остались вне круга. Хвост не обвели. Ну, они слышат, что шуршит и шуршит, шуршит и шуршит. Они, как утро настало, они уже в другой деревне, их уже волоком оттащило. Я про это слышала. Как идёшь слушать, надо всё обвести кругом, что есть под тобой.