Страница 4 из 70
– Ерунду мелешь! – отмахивалась другая. – Барин в бадью ноги сунет. Старики уверяют, от болей в суставах помогает!
– Снова у хозяина депрессия! – гнула свою линию Марфа. – Изгонять станет по заграничной методе!
Глаша трясла барина за плечо.
– Просыпайтесь, Николай Никанорович! Беда!
Веребов сел на кровати и стал тереть кулаками сонные глаза.
– Какая еда? Что такое? – Он еще пребывал в видениях.
– Как вы и посоветовали, Лазарь Васильевич вымазался навозом и отдыхал у пруда. Спиридон, бывший его камердинер, выгнал туда собак, – затараторила девка, – а те приняли барина за дикого зверя и разодрали в клочья!
– Боже мой! – Веребов окончательно проснулся и никак не мог сообразить, что теперь делать. – Прикажи седлать вороного!
Торопливо одеваясь, он во всем винил себя: «Разве мог я предположить, что глупая шутка обернется трагедией?» – Веребов сел на кровать и безвольно свесил руки. Гнетущее состояние для него было новым и пугающим. От причастности к смерти друга становилось дурно. Не глядя на Глашу, он поднялся и покинул усадьбу.
Закрытый гроб находился в гостиной, рядом с ним толпились помещики и обсуждали, какая прихоть заставила Куприянова валяться у пруда в непотребном виде. Веребов молча слушал всякие предположения. Совесть терзала его, не позволяла вступать в беседу. Чуть в стороне плакала и сморкалась экономка. Священник с бородой до бровей бубнил молитвы и, кажется, не обращал на разговоры внимания. В какой-то момент он прекратил чтение и с укором обратился к присутствующим:
– Господа, давайте помолчим – с человеком прощаемся!
Как только на могиле установили крест, Николай Никанорович, не дожидаясь поминок, уехал к себе.
Странная история
Предисловие
По пустынным улицам города, осторожно, боясь поскользнуться, гулял Савва Борисович Рогозин. Снег еще не растаял, но просел и выглядел болезненно-серым. Весна крепко схватила умирающую зиму за горло. Капель барабанила по мостовой: «Потерпите, господа! Скоро все будет в ажуре!»
Рогозин поправил на голове «пирожок» из бобра и остановился возле афишной тумбы. Его внимание привлек рекламный плакат, наклеенный поверх бумажных обрывков. «Большой театр световых картин «Пикадилли» показывает беспрерывно и монопольно фильм «Бездна женской души». Снимать верхнее платье необязательно» – откормленными буквами гласила надпись. Рогозин внимательно изучил картинку с барышней, бесстыже прильнувшей к господину с квадратными усиками, и невольно стал искать сходство между собой и изображенным ловеласом. Кроме усиков ничего общего он не обнаружил. Савва Борисович кино не любил, принимал за дьявольскую забаву, но избыток времени и скука подтолкнули его к кинотеатру напротив Аничковского дворца.
Отдав целковый, Рогозин занял свободное место и распахнул пальто. Суета в зале постепенно сошла на нет, электрические лампы по периметру потолка медленно угасли. По натянутому холсту запрыгали черные зигзаги, точки; бодро зазвучало фортепьяно, и на экране началось представление. Менялись персонажи, костюмы, обстановка. Какое-то время Рогозин морщил лоб, напускал на себя таинственную гримасу некой скрытой причастности к происходящему, потом зевнул и, кажется, задремал.
Все очарование сюжета заключалось в его пошлости и примитивизме. «Господи, боже ты мой, – думал разбуженный хохотом Савва Борисович, – как такое можно показывать?» Кинематограф держался другого мнения, и это несколько удручало Рогозина. Зал тоже не разделял его взглядов. Зрители улюлюкали, свистели, шуршали конфетными обертками. Гражданка сзади не сдерживала эмоций: «Что творят, шельмы! Что творят!..» – вскрикивала она и впивалась в плечо Рогозина острыми, как гвозди, пальцами.
Рогозин узнал по голосу вдовеющую генеральшу Эльзу Кронбергер. Хрупкая и тихая с виду, немного пришибленная дамочка в повседневной жизни отличалась агрессией и жестокостью. Не раздумывая, она могла плеснуть в лицо прислуге горячим чаем или ткнуть вилкой в бок. Генерал Кронбергер пропал при невыясненных обстоятельствах. Его разыскивали, однако поиски оказались безрезультатны. Поговаривали, что к исчезновению генерала имела отношение молодая супруга, но доказать этого не смогли. Эльза Кронбергер унаследовала баснословное состояние и предалась плотским утехам, к которым питала тайную страсть.
Размышления о генеральше окончательно вытеснили из головы Рогозина смысл картины, история на экране совершенно запуталась. Савва Борисович щурил глаза, надеясь восстановить в мозгах порванную нить сюжета. К своему изумлению, в господине с квадратными усиками он узнал себя! Более того, Рогозина ошеломило то, что его дамой сердца оказалась госпожа Кронбергер. Тяжелый, спертый воздух кляпом заткнул Рогозину рот. Савва Борисович расстегнул воротник рубашки, но облегчения не испытал. Пот градом катился по лбу и впалым, восковым щекам. Савва Борисович нервно теребил «пирожок» и им же утирался.
Тем временем героиня фильма, затянутая в корсет, вертелась перед зеркалом в шелковых панталонах, примеряла то одно платье, то другое. Бросив очередной наряд на ширму, она повернулась к залу и подмигнула Рогозину. Рогозин вздрогнул и проснулся. За окном кружил снег: агония зимы, безумная попытка ухватиться за жизнь.
История с кинематографом оказалась идиотским сном. Успокоившись, Рогозин повернулся на бок и вскрикнул: рядом с ним лежала женщина. Он определил это, невзначай коснувшись ее обнаженной груди. Да и сам Рогозин был абсолютно гол, без любимой фланелевой пижамы и ночного колпака. Савве Борисовичу померещилось, что женщина мертва. Незнакомка дышала так тихо, что Рогозин отчетливо слышал, как за обоями шуршит таракан, как тикают ходики, монотонно отсчитывая секунды, минуты, часы, отпущенные Савве Борисовичу.
«Вот те на!» – испуганно подумал он, выползая из-под одеяла. Женщина вздрогнула, движением руки смахнула невидимую вуаль. Лунный свет, мутной полосой деливший ложе пополам, будто ждал этого и заставил Савву Борисовича оцепенеть повторно. На кровати спала госпожа Кронбергер! «Господи, как она здесь очутилась? А если кто узнает? Обвинят в распутстве, будут ехидно шептаться за спиной, распускать небылицы! Люди – сволочи! Чужие успехи всегда вызывают у них зависть и лишают покоя», – Рогозин коснулся ступнями холодного пола, осторожно встал с кровати и принялся искать взглядом пижаму. Он не сразу понял, что находится в чужом доме, – настолько обстановка напоминала его спальню.
– Ляг на место! Мне холодно! – отчетливо сказала Кронбергер, не открывая глаз.
Рогозин сжался. «Приказывает, как собаке. Вот это номер!» – Савва Борисович решил не спорить.
– Я сейчас, дорогая! Что-то пить захотелось! – рассыпался он мелким бесом.
Рогозин не узнал своего голоса. Савва Борисович говорил баритоном, а это черти что, а не голос, сопрано какое-то. За стеной захохотали. Смех вызвал у Рогозина мандраж. Казалось, что за ним подглядывают и насмехаются. Странным образом хохот стал перемещаться, и уже звучал из-за окна. Рогозин перевел взгляд и ахнул: там, за окном, в кружащемся снегу мелькало множество лиц. Через тюль они пожирали Савву Борисовича наглыми глазами. Рогозин схватил со стула платье Кронбергер и прикрылся. Смех приобрел ядовитые нотки и стал громче. Сознание Рогозина помутилось, глаза заволокла темная пелена. Закручиваясь по спирали, Савва Борисович рухнул на пол.
I
Кронбергер устало развалился на диване. Просматривая свежие газеты, он хмурился и покашливал в кулак, отчего его лихие, похожие на коромысло усы приходили в движение. Молодая супруга томилась в углу, искоса поглядывала на вторую половинку и мечтала вырваться из берлоги, заставленной пыльными шкафами, массивными вазами и кушетками. Замуж она вышла против своей воли, по настоянию нерадивого папаши, разорившегося в пух и прах из-за пристрастия к карточным играм. Помещик Елозин напрасно уповал на финансовую помощь будущего зятя: Кронбергер оказался редкостным жлобом. Прежде чем сделать покупку, Кронбергер скрупулезно прикидывал все «за» и «против», двигал бровями, оттопыривал нижнюю губу и брал самое дешевое. После женитьбы генерал заточил Эльзу в двухэтажном скворечнике из серого камня и муштровал, прививая вкус к дисциплине. Сначала молодая жена ерепенилась, но генерал быстро поставил ее на место. Даже в кровать она ложилась не по собственному желанию, а по его приказу.