Страница 3 из 70
Бескрайние поля по обе стороны дороги колыхались от налетавшего ветра. Барин утирал лицо и шею батистовым платком, превращая его в грязную тряпку с замысловатым вензелем в углу. Мысли о Глаше и воспоминания пикантных эпизодов будоражили разум. Куприянов представлял ее то в дорогом платье и шляпке с вуалью, то абсолютно голой и безотказной.
Вдалеке показалась пограничная будка. Помещик Веребов Николай Никанорович по завершении военной службы вернулся в родовое гнездо. Памятуя о боевых годах, он на подъездах к своей усадьбе выставил пограничные дозоры. Регулярно объезжал их верхом и справлялся: не было ли посягательств на его территорию.
Куприянов бросил ряженному в солдатскую форму крестьянину копейку и поторопил кучера:
– Ну-ка, Фролушка, прокати с ветерком!
Щелкнул хлыст. Подпрыгивая на ухабах, пролетка помчала барина к новым соблазнам, о которых он и не подозревал.
Коренастый, как дуб, Веребов с радостью встретил старинного приятеля. Сжал его в объятиях и с удовлетворением услышал, как у того хрустнули кости. Расцеловав гостя, он пригласил его в дом. На ходу обернулся и крикнул Фролу:
– Бричку в пруд загони. Не дело ей на солнцепеке рассыхаться. – Похлопывая Куприянова по плечу, спросил: – Ну, какой тебя наливочкой потчевать? Есть вишневая, рябиновая, яблочная…
Он бы долго еще перечислял арсенал винного погребка, но на крыльцо выбежал кутенок муругой масти.
– Найда, а ну-ка в дом!
Щенок завилял хвостом и подбежал ближе. Веребов взял его на руки. В знак благодарности тот лизнул хозяина в лицо.
– Породистая сука. Родословная лучше, чем у многих дворян!
При виде Найды душа Куприянова затрепетала. Такая игрушка дорогого стоила. Лазарь Васильевич представил сухую осень, багряную листву и псовую охоту. Он на вороном жеребце, а подле вьется борзая, ловит чувствительным носом ветер.
– Присаживайся, друг любезный! – Веребов прервал его грезы. – Ефросинья, подай-ка нам вишневочки!
На зов выплыла здоровенная баба с волосатой бородавкой на щеке и серебряным подносом в руках. Поставив угощение на стол, она неуклюже сделала книксен и удалилась. Что-то прикидывая в уме, Куприянов пальцами барабанил по столу.
– Николай Никанорович, уступи животинку! Дюже приглянулась она мне! Ты себе другую купишь, лучше этой!
– Бог с тобой, Лазарь Васильевич, лучше некуда! Ты глянь на нее – экое чудо! Найда, шельма, а ну иди сюда!
– Я хорошо заплачу! – не унимался Куприянов.
Пурпурный шар неторопливо катился вдоль горизонта. Увязая в щетине чернеющего леса, он уносил с собой дневной жар и дарил земле долгожданную прохладу. Пролетка, раскачиваясь на колдобинах, тащилась по дороге. Изрядно выпивший Лазарь Васильевич тискал щенка, целовал в лоб. Тот тыкался мокрым носом в грудь помещика и жмурил глаза.
Россыпь звезд покрыла небосклон, когда Куприянов ступил на порог дома. Барин опустил на пол собачку и с пьяной нежностью посмотрел на нее.
– Господи, прелесть какая! – Глаша присела, погладила кутенка. – У нас будет жить, Лазарь Васильевич?
– У нас! – Куприянов вздохнул: – Ты вот что, Глаша, собери-ка свои вещички, – Фрол тебя утром к Веребову отвезет!
Солнечный луч ощупал крыши надворных построек. Осторожно вполз в окно спальни и расплылся по стене масляным пятном. Вставать не хотелось. Чтобы принять вертикальное положение, Куприянов приложил усилия. Он свесил с кровати опухшие ноги. «Откуда эта чертова одышка? Еще пальцем не пошевелил, а задыхаюсь, как старый мерин!» – барин почесал под мышкой.
– Прасковья, мать твою! Где я давеча халат скинул?
Прыщавая девица вбежала в комнату. Вытирая о передник руки, она огляделась и радостно воскликнула:
– Вот он, батюшка, на стуле пристроился!
– На стуле пристроился! – передразнил Куприянов. – Дура набитая! О, господи, ну чего ты стоишь, зенками хлопаешь? Накинь его на меня!
Халат скрыл под собой оплывшее тело. Завязав пояс, расшитый золотом, помещик расправил складки.
– Накрывай на стол, есть хочу!
За завтраком он ворчал, его раздражало все. Куприянов в сердцах бросил на стол нож и вилку.
– Это ж надо, какая бестолочь! Год в доме, а ничему не обучилась! Зря я Глашку на суку променял – бес попутал!
Он резко поднялся. С грохотом упал стул. Пнув его, барин удалился в кабинет. День не задался с самого начала. Просмотрев деловые бумаги, Лазарь Васильевич решил навестить Веребова, с которым провернул самую глупую сделку в своей жизни. «Толку от этой псарни? Жрут, как взвод солдат, а выгоды никакой! Один лай да скулеж! На охоту я не езжу. На кой черт мне эти борзые? Щенками торговать? Кому они нужны?! – он невольно вспомнил розовощекую Глашу. – Та и стол накрыть могла, и в постели угодить. Дурак, больше и сказать нечего!» – с этими мыслями барин вышел во двор. При его появлении вялотекущая жизнь усадьбы преобразилась. Мужики, переругиваясь, изображали кипучую деятельность. Дремавшие в тени тополя бабы принялись перебирать собранную ягоду. Даже полусонные куры с неимоверной прытью заклевали по земле. Один кучер неторопливо ползал вокруг брички, смазывая дегтем оси.
– Фрол, готовься в дорогу! – Куприянов, похлопал мужика по спине и тут же отряхнул руки. – Когда сможем выехать?
– Да хоть сейчас, Лазарь Васильевич! Запрягу и поедем!
– Давай, родной, я покуда переоденусь.
Возле сарая крутился Спиридон. Заметив его, барин крикнул:
– Собак покорми, и выгулять не забудь, прощелыга!
В дороге Куприянов разомлел и задремал. Очнулся он, когда бричка подъехала к усадьбе Веребова. Навстречу выбежала Глаша. Наряженная, как городская барыня, она мило улыбалась.
У Куприянова от досады защемило сердце.
– День добрый, Лазарь Васильевич!
Девка взяла коня под уздцы.
– Глаша, беги, доложи, что гости прибыли!
Куприянову ужасно захотелось прижать бывшую горничную к себе. Вспомнились бурные ночи, проведенные с ней. Он стал задыхаться и ловить ртом воздух.
– Они уже знают. Да вон сами идут! – Глаша кивком указала на Веребова, торопливой походкой приближающегося к бричке.
– Здравствуй, друг любезный! Давненько не баловал визитами, или я чем-то не угодил? – Веребов обнял приятеля. – Экий ты стал тучный, и не обхватишь! Ну, пойдем, пойдем…
Облобызавшись, помещики направились к дому.
– От депрессии все! – оправдывался Куприянов, тяжело шагая. – Нервы совсем расшатались, и воздуха не хватает.
Он громко засопел. Веребов окинул приятеля с ног до головы. Сам собой напросился неутешительный вывод.
– Сдается мне, водянка у тебя! Лекаря надо вызвать из города.
Лазарь Васильевич вяло отмахнулся и поднялся на крыльцо.
– Ну их… Коновалы! Будут, как девку, щупать да кровь пускать! Ты человек грамотный, может, знаешь какой рецепт?
Веребов распорядился накрывать на стол. Пока прислуга хлопотала с сервировкой, он лукаво подмигнул Глаше.
– А ты солнцем лечиться пробовал?
– Как это? – удивился Куприянов.
– Так это, брат, дело немудреное! Воду надобно из организма выгнать, и все дела! А чтоб она быстрее испарилась, вымажься коровьим навозом! Ты нос не вороти. Слушай, что говорю! Солнце сильнее припекает темную поверхность. Значит, тело, покрытое навозом, будет нагреваться шибче. Навоз станет подсыхать и вытягивать из тебя влагу. Я думаю, что после двух-трех процедур ты почувствуешь себя лучше. Правда, Глаша?
– Ваша правда, Николай Никанорович!
Девушка прильнула к барину. Проявления такой нежности задело самолюбие Куприянова. Он отказался от обеда.
– Дела у меня! Совсем из головы вылетело.
Лазарь Васильевич вернулся в поместье и приказал Марфе притащить к пруду бадью свежего коровьего навоза. Странный каприз хозяина вызвал среди дворни пересуды. Нелепые догадки доходили до абсурда.
– Есть он его будет! – утверждала щербатая баба. – Господа это диетой называют. А к пруду приказал отнести, для того чтобы аппетит на свежем воздухе нагулять! Не в дом же дерьмо тащить!