Страница 12 из 15
Многолетним другом Хаусхофера был Свен Гедин — всемирно знаменитый шведский путешественник, убежденный пангерманист (как и его соотечественник — другой основоположник геополитики Рудольф Челлен), один из немногих людей, перед кем всю жизнь преклонялся Гитлер.
В годы Первой мировой войны под началом генерала Хаусхофера служил Отто Штрассер — будущий вождь нацистских «диссидентов слева» и глава антигитлеровского Черного фронта.
Ассистентом профессора Хаусхофера в Мюнхенском университете был Рудольф Гесс, принятый в семье Хаусхоферов как родной и близко друживший со старшим сыном генерала Альбрехтом, впоследствии профессором геополитики в Берлине. Среди слушателей Альбрехта видели Харро Шульце-Бойзена, офицера люфтваффе, национал-большевика и советского агента, известного под псевдонимом «Старшина» («Красная капелла»).
Более важно, что младший Хаусхофер обладал обширными международными связями, представляя за границей «человеческое лицо» рейха. Лицо было не вполне арийским: в жене генерала Марте Хаусхофер смешались фризская и еврейская кровь, тем не менее Гитлер целовал ей руку.
Гесс познакомил Хаусхофера с Гитлером, когда будущий «фюрер германской нации» сидел в тюрьме Ландсберг после провала «пивного путча» 9 ноября 1923 г. в Мюнхене и диктовал первые главы «Майн кампф». Говорят, однако, что в 1927 г. Хаусхофер отказался рецензировать «библию нацизма» в своем журнале как не имеющую никакого отношения к геополитике.
На более поздних фотографиях Хаусхофера можно видеть в окружении многочисленного семейства Мартина Бормана, ставшего вторым человеком в нацистской партии после загадочного полета Гесса в Англию в мае 1941 г. Полета, за которым стояли отец и сын Хаусхоферы и после которого они попали под постоянное подозрение властей — того же Бормана, устроившего массовую чистку «людей Гесса» в партийных рядах. Именно Карла Хаусхофера не узнавал в Нюрнберге симулировавший сумасшествие Гесс, хотя раньше писал ему из английского плена.
К советам Хаусхофера — особенно в отношении Японии — прислушивался главный внешнеполитический советник Гитлера, а затем рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, в аппарату которого работал Альбрехт Хаусхофер.
Токийским корреспондентом хаусхоферовского «Журнала геополитики» в тридцатые годы был Рихард Зорге, а еще раньше статьи из Китая туда присылала американская журналистка Агнесс Смедли, коммунистка и авантюристка, связавшая свою судьбу с китайскими коммунистами.
В 1944 г. Альбрехт Хаусхофер оказался замешан в заговор против Гитлера, был арестован (отца отправили в Дахау) и 23 апреля 1945 г. расстрелян по личному указанию Гиммлера. Написанные в тюрьме «Моабитские сонеты» принесли Альбрехту посмертную поэтическую славу.
В марте 1946 г. Карл и Марта Хаусхофер добровольно свели счеты с жизнью. Жить в таком мире им не хотелось.
Что и говорить, благодатнейший материал для легенд. Но мы работаем в другом жанре. Карл Хаусхофер был первым, кто подвел полноценную теоретическую основу под концепцию евразийского континентального блока, который рисовался воображению Гото и в фундамент которого закладывал «кирпичи» Чичерин. «Общность интересов Японии, России и империй Центральной Европы, — писал Хаусхофер еще в 1913 г. (!), — станет абсолютно бесспорной в год открытия Панамского канала. Единственная комбинация держав, способная сопротивляться англосаксонскому нажиму, с мощным экономическим фронтом на юге, с флотами по обоим флангам, слишком слабыми для необдуманного нападения, но достаточно сильными, чтобы защитить континент, — это будет несокрушимое оружие против любого вмешательства» (6). Тогда, за год до Первой мировой, его не услышали. Но это было не эксцентричное оригинальничанье, как можно подумать задним числом, зная дальнейшее развитие событий. Это был результат серьезного геополитического анализа.
Для более полного понимания этого нам теперь необходимо обратиться к историческим основам и постулатам геополитики, в девичестве звавшейся политической географией. Потому что все основные действующие лица нашего исследования были в той или иной степени знакомы с ними. Они знали, о чем говорят, — в отличие от мольеровского господина Журдена, не подозревавшего, что говорит прозой.
В 1901 г. Фридрих Ратцель выпустил работу «О законах пространственного роста государств», где, подытожив свои многолетние наблюдения, сформулировал семь законов экспансии:
1. Протяженность государств увеличивается по мере развития их культуры.
2. Пространственный рост государства сопровождается иными проявлениями его развития в сферах идеологии, производства, коммерческой деятельности, мощного «притягательного излучения», прозелитизма.
3. Государство расширяется, поглощая и абсорбируя политические единицы меньшей значимости.
4. Граница — это орган, расположенный на периферии Государства (понятого как организм).
5. Осуществляя свою пространственную экспансию, Государство стремится охватить важнейшие для его развития регионы: побережья, бассейны рек, долины и вообще все богатые территории.
6. Изначальный импульс экспансии приходит извне, так как Государство провоцируется на расширение государством (или территорией) с явно низшей цивилизацией.
7. Общая тенденция к ассимиляции или абсорбации более слабых наций подталкивает к еще большему увеличению территорий в движении, которое подпитывает само себя (7).
Ратцель еще не акцентировал внимание на противостоянии Моря и Суши, как это делали геополитики следующих поколений. Он в равной степени считал Море и Сушу потенциальной основой мощи государств, сформулировав теорию «мировой державы», которая может быть и морской, и континентальной (последний вариант он рассматривал применительно к Германии). Ратцель уделял особое внимание Соединенным Штатам, экспансия которых развивалась и по суше, и по морю. Однако его современник американский адмирал Альфред Мэхэн, автор концепции «морской силы», считал наиболее важной и наиболее перспективной экспансию по морю, причем экспансию прежде всего торгово-экономическую, по необходимости поддерживаемую военным флотом. В этом коренное отличие Мэхэна, оказавшего огромное влияние не только на военную мысль, но и на политику Америки, от Ратцеля и его последователей, которые считали экономические факторы и мотивы вторичными по отношению к политическим. Так закладывались основы евразийской и атлантистской геополитических теорий, отличавшихся друг от друга настолько, что многие даже отрицали существование единой геополитики как научной дисциплины.
Противостояние Моря и Суши, которые Александр Дугин выразительно назвал «великой войной континентов», насчитывает многие тысячелетия, но стало четко осмысляться как таковое сравнительно недавно. Примеры этого находим там, где мало кому придет в голову искать. В октябре 1899 г. Валерий Брюсов — не только гениальный поэт, но и проницательный политический аналитик — писал своему другу писателю Марку Криницкому: «Война Англии с бурами — событие первостепенной исторической важности и для нас, для России, величайшего значения. Только, конечно, наши политики медлят и колеблются и забывают, что рано или поздно нам все равно предстоит с ней великая борьба на Востоке, борьба не только двух государств, но и двух начал, все тех же, борющихся уже много веков. Мне до мучительности ясны события будущих столетий» (выделено мной. — В.М.) (8). Впереди была Русско-японская война, в которой на стороне — если не прямо за спиной — Японии стояла Великобритания и которая определила отношение к России у нескольких поколений японцев, да заодно и европейцев. Вспомним хотя бы Гитлера, прямо возводившего в «Майн кампф» свои англофильские и русофобские настроения ко времени этой войны.
В 1904 г., год начала Русско-японской войны, британский географ Хэлфорд Макиндер выступил с докладом «Географическая ось истории», где ввел в научный обиход принципиально важные для геополитики понятия «сердцевинная земля» (heartland) и «опоясывающая земля» (rimland), а также «мировой остров», «внутренний полумесяц» и «внешний полумесяц». «Мировым островом» он называл Азию, Африку и Европу; «сердцевинная земля», называемая также «осевой зоной», на его схеме практически совпадала с границами Российской империи; «внутренний полумесяц» охватывал береговые пространства Евразии, а все остальное, включая обе Америки и Австралию, лежало в пределах «внешнего полумесяца». Макиндер четко противопоставлял Море и Сушу, отождествляя свои интересы с интересами англосаксонского «внешнего полумесяца», стремящегося в союзе с «внутренним полумесяцем» подчинить себе «сердцевинную землю», стратегическим центром которой являются Россия и Германия (9). Время для доклада было выбрано едва ли случайно.