Страница 10 из 15
Мы готовы допустить японских граждан, стремящихся к мирному использованию естественных богатств в Сибири, к широкому участию в нашей промышленной и торговой жизни… Русский народ хотел бы протянуть японскому народу свою руку и установить свои взаимоотношения на здоровых и прочных началах…
Социалистическая Россия… заявила порабощенным восточным народам, что она сама не только готова отказаться от подобных прав (экстерриториальности и др. — В.М.), но и приложить все свои усилия, чтобы совместно с народами Востока добиться отмены этой вопиющей несправедливости и дать возможность народам Востока восстановить утерянную ими свободу».
Статья «Россия и азиатские народы», август 1919 г.
«Вступивший первым на путь социальной революции, русский пролетариат является протагонистом, указывающим дорогу трудящимся массам чисто азиатских стран (евразийский термин, но еще до первых манифестов евразийцев. — В.М.), которые инстинктивно чувствуют основное единство/связывающее их по самому существу их экономического положения с революционными трудящимися массами России… Тесные политические и партийные связи, существующие между представителями трудящихся масс Китая, Японии, Кореи и Персии и трудящихся масс России, — это лишь внешние признаки гораздо более глубокого единства, создаваемого общностью положения этих масс как „человеческого навоза“ для процветания западноевропейского и американского мирового сверхимпериализма. Будучи европейским революционным пролетариатом, русский пролетариат есть в то же время первый из азиатских, восстающих против капиталистического ига трудящихся народов, показывающий дорогу своим собратьям (выделено везде мной. — В.М.)».
Статья «За пять лет», журнал НКИД «Международная жизнь», № 15, 1922.
«Наше представительство в Берлине с величайшей энергией создавало связи с деловыми промышленными и финансовыми сферами, с большим успехом убеждая их, что в их же интересах сохранение Советской республики, открывающей возможность предприимчивости и капиталу всех стран разрабатывать естественные богатства России».
«Вместо предисловия», «Международная жизнь», № 1, 1923.
«Прочно установившиеся дружественные отношения с Германией, не заключая в себе никаких агрессивных действий против кого бы то ни было (чего так боялись атлантисты. — В.М.), вполне совместимы с развитием благоприятных отношений и со всеми другими государствами».
Доклад на II сессии ЦИК СССР, 18 октября 1924 г.
«Дружественные отношения Союза ССР с Германией основываются на чрезвычайно сильной экономической потребности этих двух государств друг в друге, а также на том политическом факте, что господствующие империалистические державы являются угрозой и для Союза ССР, и для Германии. Наши дружественные отношения с Германией прошли через довольно тяжелые испытания, но благополучно их выдержали…
Тесные связи, существовавшие у Советского правительства с народами Востока с самого начала его существования, все больше крепнут и развиваются… Чем больше империализм дает чувствовать восточным народам свою хищническую природу, тем больше в них развивается тяга к неразрывной и тесной дружбе с СССР. Чрезвычайно важным отрицательным фактором мировой политики является империалистический англо-американский блок, тяжелая рука которого чувствуется во всем мире».
Доклад на III сессии ЦИК СССР, 3 марта 1925 г.
«Каковы бы ни были соглашения Германии с западными державами, в конечном счете германские политические деятели всегда будут считать необходимым обеспечить свой тыл с Востока. Можно быть уверенным, что, какие бы колебания ни переживала германская политика — а такие колебания были, есть и будут, — в конечном счете Германия все-таки не порвет с нами, не ликвидирует ту политику дружественных отношений, которая установилась между нею и нами в течение последних нескольких лет…
Дружественные отношения с нашим Союзом имеют для Японии большое политическое значение. Действительно, теперь, когда с усилением удельного веса доминионов (Британской империи. — В.М.) вражда белого человека к цветным расам играет в политике многих государств все большую роль, когда Америка воспретила японскую иммиграцию и Филиппинские острова составляют ее (Америки. — В.М.) базу, когда Сингапур является местом военной базы на случай войны с Японией, для Японии имеет существенное значение обеспечение тыла. Таким обеспечением тыла для Японии и являются дружественные отношения с нами. Но есть еще и другие, более важные причины. Вся политика Японии должна измениться от изменившихся отношений в бассейне Тихого океана. Чем больше Япония чувствует враждебное отношение английских доминионов и Америки, тем больше Япония должна искать для себя опору в азиатских международных отношениях и тем большую роль для будущей политики Японии должно сыграть сближение ее с нашим Союзом».
Беседа с представителями печати в Берлине, 6 декабря 1926 г.
«Узы дружбы между Германией и нами настолько уже прочны, что я полностью на них полагаюсь… Наши отношения с Германией и наше международное положение упрочились, несмотря на усилия враждебного лагеря».
Это евразийская геополитика в действии.
В анонимной статье «Японские летчики — вестники сближения», опубликованной в «Известиях» 30 августа 1925 г., Чичерин вернулся к теме японско-английского и японско-американского противостояния. Ссылаясь на только что опубликованные документы американского аналитика Томаса Милларда (известного своей антияпонской и прокитайской ориентацией), которые тот готовил для Вашингтонской конференции, нарком делал совершенно четкий вывод: «Для Америки выгодно продолжение враждебных отношений между Россией и Японией (выделено мной. — В.М.), ибо это делает Японию более уступчивой по отношению к Америке и ослабляет силу ее сопротивления… Отсюда исключительное значение для Японии ставки на СССР… Попытки прикрытия глубокого антагонизма между Америкой и Японией формулами временных соглашений в области китайской политики нисколько не устраняют этого антагонизма».
Разве не актуально это звучит сегодня, хотя прошло семьдесят лет?! В том-то и сила геополитики — она актуальна всегда.
Политическое наследие Чичерина осталось невостребованным. Конечно, не его уход и не назначение Литвинова привели к изменениям внешней политики СССР. Ее определяло Политбюро, в 1933 г. окончательно сделавшее ставку на улучшение отношений с атлантистскими державами и на конфронтацию с Германией и Японией. Литвинов идеально подходил для практического осуществления такой политики — ему не приходилось насиловать себя, осложняя отношения не только с Третьим рейхом, но и с Веймарской республикой, хотя экономические отношения именно в начале тридцатых переживали новый подъем. Впрочем, нацистская пресса не оставалась в долгу, обращая особое внимание на национальность и внешность наркома.
Герберт фон Дирксен, представлявший Германию в Москве в 1929–1933 гг., вспоминал: «Мое официальное общение с ним оказалось несколько более трудным, нежели с его предшественником (Чичериным. — В.М.), по причине того, что Литвинов не был заядлым сторонником политики Рапалло, но всего лишь вынужденно следовал ей по долгу службы. Хотя он горячо отрицал какие-либо сомнения и колебания в отношении его веры в возможность сотрудничества с Германией, симпатии его явно были на стороне Великобритании, где он провел годы ссылки и женился на англичанке. Его, безусловно, сурово одернули бы, продемонстрируй он какие-либо признаки отклонения при проведении внешней политики в каком-либо особом направлении. В целом, однако, он оставался лояльным к истинной вере до тех пор, пока приход национал-социалистов к власти не предоставил ему приятного предлога стать одним из первых, покинувших идущий ко дну корабль политики Рапалло. Дальнейший ход его карьеры был весьма показательным, поскольку начиная с этого времени и далее любое его появление на политической сцене было вызвано желанием Кремля продемонстрировать свою примирительную позицию по отношению к англосаксонским державам» (8).