Голубой уголь(сборник)

«Как змея!» — подумал Деревяшкин.

Действительно, вся эта процессия могла вызвать представление об огромной, светящейся блестящими поперечными полосами, змее.

Наверху фонари потушили. Молча ждали солнца.

На горизонте, над обледенелым морем все больше светлело. Казалось где-то внизу раздували гори. Расплавленным металлом брызнули вверх блестящие струи. Потом медленно выполз край солнечного диска.

— Ур-ра!.. Взошло!..

Не успели смолкнуть приветственные крики, как солнце, точно испугавшись, снова исчезло.

— Ну, теперь ежедневно будет выглядывать все смелее. А потом и вовсе на небе застрянет, — сказал Жуков.

Двигатель Комлинского неустанно гудел, подымая облачко снежной пыли; сам Комлинский тоже неустанно возился около своей машины, что-то подстраивая и переделывая. Механик был убежден, что добьется получения «голубого угля». И действительно, понемногу сила ветра около люка незаметно, но непрерывно нарастала. В один счастливый день Комлинский с торжеством сообщил, что за последние трое суток двигатель зарядил один аккумулятор. Ковров осторожно высказал сомнение в том, что это является результатом работы самой машины, а не мускульной силы Комлинского, добавленной к ее «пустопорожней работе». И действительно — не прошло и нескольких дней, как машина, словно утомившись, постепенно перестала давать даже то ничтожное количество полезной работы, какое она — по-видимому, случайно — давала в течение трех суток.

Это счастливое время послужило как будто достаточным утешением для механика. Но если сам он находил еще возможным надеяться, что его широкие планы удастся осуществить, то остальные давно уже расстались с надеждой выбраться из ледяного ущелья на замороженном пароходе. Поэтому все внимание было направлено теперь на возобновленную работу по устройству бреши, через которую можно было бы вывезти лодку.

Пользуясь, как и при расчистке палубы, водой, взрывали лед большими глыбами, которые потом скатывали под уклон и отвозили на санях в сторону.

На вторую ночь после церемонии встречи солнца «обитатель айсберга» снова дал о себе знать — и опять самым необыкновенным образом. Среди ночи, когда все спали, раздался такой грохот, точно по айсбергу дали залп из нескольких морских орудий.

На этот раз паники в кубрике не получилось, но переполох был достаточный. Кто-то даже крикнул, что рушится айсберг. Выбежали на палубу, навели прожектора и направлении грохота. Выяснилось, что небольшой кусок айсберга действительно обрушился.

— Нет, он положительно мне все больше нравится, этот чудаковатый обитатель айсберга! — воскликнул Бураков. — Уверяю вас: он помогает нам, и притом сознательно. Смотрите — он сплеча крушит сверху ту же стену, которую мы долбим помаленьку снизу.

— А ведь верно, — согласился Жуков. — И знаете? Пожалуй, нам следовало бы действовать по его примеру. Сверху дело пойдет скорее: не надо оттаскивать лед — раз, и при падении отломанные глыбы продолжают сами колоть ледяную стену дальше — два.

— Ну что?.. Теперь уж не скажешь, что это моя работа? — добродушно спросил Бураков Комлинского, с величайшим изумлением глядевшего на освещенную прожектором выемку вверху айсберга.

— Д-да!.. Ты бы не сумел так, пожалуй. Да и ленив на это, — согласился Комлинский. Помолчав, он добавил: — Извини. Я был неправ, дурость такая нашла.

На следующую ночь повторилась та же история.

— Вот тоже союзника себе накликали! — раздраженно сказал Алфеев. — Экая дубина, — добавил он, понизив голос, точно опасаясь, что «обитатель айсберга» услышит его неодобрительный отзыв, — отдохнуть спокойно не даст.

— Дубина, — согласился Бураков, крикнул: — Эй, ты, приятель, как тебя там звать! Ты что же это? Совсем нам спать не хочешь давать? Работай себе на здоровье, как все порядочные люди, днем.

— Да и ты не умнее его, — рассердился Деревяшкин. — Не в том главная беда, что он нас будит. Он нашу работу срывает. Ведь если мы будем снизу лед буравить, а он будет обвалы устраивать — на нас, неровен час, и рухнет что-нибудь.

— Деревяшкин прав, — согласился Жуков. — Если этот «обитатель» будет продолжать в том же духе, нам ничего не останется, как присоединиться к его способу и грызть лед сверху.

— Может быть он делает нам тонкие намеки, что наш метод ему не нравится? — высказал предположение Ковров.

— Ничего себе, легонькие намеки, — проворчал Алфеев.

— Хорошо еще, что он валит лед в море, а не к нам.

Обитатель айсберга обладал редким упорством В следующую ночь шумный «намек» был повторен «с аккуратностью, достойной лучшего применения», как выразился Гаврилов.

Пришлось уступить определенно выраженному желанию беспокойного союзника, так как ничего другого не оставалось. На следующий день стали выламывать лед сверху. Здесь действительно работа пошла очень споро. Без особого труда удавалось взрывать огромные глыбы льда, заодно сбрасывая их вниз.

«Обитатель айсберга» видимо был удовлетворен тем, что его указания приняли к сведению. Во всяком случае свою ночную работу он прекратил.

Больше двух месяцев прошло без особых событий.

XIII. Под дневной свет

Солнце, осторожно выглядывая из-за льдов, изо дня в день смелело, показывая все большую часть диска. В одно прекрасное утро оно вышло целиком. День стал чередоваться с ночью, все более и более урезая ее время. В конце апреля ночь была окончательно вытеснена. Солнце перестало скрываться. В течение первой половины суток оно описывало верхнюю дугу своего пути, в течение второй половины — нижнюю, чуть не касаясь линии горизонта.

Однако солнечных дней в апреле было очень мало. Наплывали туманы, и ничего не было видно сквозь густую беловатую муть. В ущелье туман поселился прочно. Он задерживался там, уплотнялся и казалось вытеснял воздух, затрудняя дыхание; забивался во все щели, на все наращивая пухлые слои инея. Сверху же опускались все новые и новые массы тумана, точно кто-то, по-видимому без устали, сгружал огромные транспорты мокрой ваты.

Туман, конечно, не останавливал работы. Она даже подвигалась быстрее: лед сделался податливее и легко кололся большими глыбами.

Работа подходила к концу. В ледяной стене айсберга были прорублены длинные узкие ворота. Расширив их и расчистив путь, можно было бы протащить лодку. Но тут возникли сомнения относительно, того, когда пуститься в дорогу.

Ожидать, когда вскроется лед, было опасно — Жуков предупредил, что это может наступить очень поздно, и даже не исключена возможность, что вблизи острова, на всем видимом пространстве, лед вовсе не вскроется. Непрерывный день будет продолжаться четыре месяца, до конца августа, потом снова наступит зима. Самые лучшие месяцы для плавания — июль и август, но тронуться в путь надо раньше: в июне или даже в мае, так как за два месяца на лодке далеко не уйдешь.

Наметив план, решили выступить в конце мая. Нагрузив лодку всем необходимым и поставив ее на полозья, идти до тех пор, пока не встретится вода.

Комлинский, который уже примирился с мыслью, что ему придется расстаться со своим двигателем и по возвращении домой опыты начать сызнова, взялся сконструировать приспособление, которое сделает лодку аэросанями и глиссером одновременно. Для этого требовалось снабдить лодку пропеллером. Мотор имелся. Правда, пропеллер на льду будет давать очень небольшое поступательное движение, может быть не даст никакого, но облегчит труд людям, которые потащат лодку. А это было как раз то, что нужно: ведь быстрое движение по неровной поверхности льда все равно было бы невозможно.

Однако Комлинскому закончить пропеллер так и не удалось, да это и не понадобилось. Вопрос о дальнейших шагах разрешился сам собой и совсем не так, как предполагали.

Произошло это в середине мая, за несколько дней до срока, намеченного к отъезду.

Уже два дня свирепствовала арктическая буря. Не могло быть и речи о том, чтобы выйти за «ворота» айсберга и посмотреть, как она хозяйничает там, в беспредельных просторах ледяной пустыни. Без крайней нужды никто даже не выглядывал на палубу. Некоторое представление о неистовстве шторма можно было получить по нестерпимому вою и грохоту, раздиравшим и дробившим воздух даже здесь, в кубрике.