Один за двоих

- Где наша псина?

- Удрал Дружок, - сокрушается Макс, - так понравилось упыриное мяско, что на первом же перевале удрал. И не вернулся до сих пор.

Я не то чтобы расстроился, но стало как-то не по себе.

- Дан, а командор? - напряженно спрашивает Йохан.

- Ушел, скотина. Я подранил его, но добить не сумел.

Хольд молчит, стискивая изо всех сил кулаки.

- Мы найдем его, слышишь? Найдем! И засунем его поганый язык в его же задницу!

Йохан кивает. Макс ржет, нежно поглаживая пулемет. На Шику оба даже не глядят, будто мальчишки и нет тут. А я все прибавляю скорость, секунды работают против нас. Скалы бегут назад со скоростью ветра, нас заносит на поворотах. Мотор ревет, как разъяренный слон.

Через три часа мы в условленном месте. Заглушаю двигатель и всовываю в рот протянутую Веселковым сигарету. От нетерпения и навалившегося холода прыгаю на месте, притопываю и дую на руки. Ноги в мокрых ботинках совсем заледенели, штаны покрылись твердой ледяной коркой.

- Наши! - орет остроглазый Макс.

И верно: легко и быстро забирая гусеницами мерзлую землю, мчит навстречу могучий пятнистый «мустанг». Машем руками и винтовками, надо бы белую тряпку, чтоб виднее было, но из белого только кальсоны, ха-ха.

Нет слов, передать, как все мы рады. Скоро будет сытный обед, горячий чай, чистая одежда и сон. Чего еще желать солдату?

Как завороженный я гляжу, как пушка разворачивается в нашу сторону. Что за новую шутку придумал Веньяр?

Ребята еще радуются, а я опускаю винтовку и кидаюсь к машине. Вытягиваю рывком бесчувственного Шику.

- Дан, ты чего?

- Ложись! - ору я, в ту же секунду «Хайвер» подпрыгивает и на глазах превращается в аленький цветочек.

Падаем на лед, в двух шагах тревожит камни пулеметная очередь.

- Огонь!

Йохан, выдернувший из рук онемевшего Макса трофейный пулемет, открывает стрельбу по «мустангу». Хоть один соображает.

- Отходим, отходим за скалу!

Хватаю Шику и бегу. Прыгаем, как зайцы, а пули нас догоняют, вот-вот ударят по ногам.

- Живее, сукины дети!

Прикрывающий отход Йохан едва успевает нырнуть за скалу - большой булыжник на дороге разлетается на мелкие кусочки.

- Чего это хых… они хых…? - кричит запыхавшийся Макс.

- А х… их знает!

Высовываюсь и тут же снова прячусь за скалой. «Мустанг» уже так близко, что можно разглядеть царапины на дуле пушки. Долго нам тут не высидеть. И уйти некуда. Я бережно укладываю Шику и откидываюсь на спину, приваливаясь к скале. Будем стоять до последнего. Вот только бы знать, кто нам подбросил такую свинью: неужели Жан?

Огонь танкового пулемета подмел площадку возле догорающего скелета нашего «хайвера», в ход пошли тяжелые снаряды. За непрекращающимися грохотом и гудением скал, я не сразу различаю стрекот и гул лопастей. Неведомо откуда появившийся геликоптер быстро снижается, будто и не обращая внимания на атаковавшего нас «мустанга», с великолепным презрением хозяина гор вертолет опускается на чистенькую и разогретую площадку. Огонь на мгновение стих: в танке совещаются, чья машина и что с нами делать дальше.

Я замечаю, наконец, что ругался на всех пяти языках, которые знаю.

Открывая дверцу, пилот энергично машет, влезайте, мол. Макс срывается первым, нервы у парня сдали. Я подхватываю Шику, хладнокровный Йохан прикрывает. Едва я с ношей переваливаюсь в кабину, а Хольд со своим пулеметом прыгает на подножку, геликоптер резко взмывает вверх. На «мустанге» опомнились, открыли стрельбу, но тут же заговорили и бортовые пулеметы. Пилот, узнать которого со спины удается с трудом, разворачивает машину. Танк, сверху маленький и забавный, как игрушечный, сиротливо таращится. Не до конца веря в спасение (уж слишком много всего произошло за одни сутки), прикладываю ладони рупором к стеклу и кричу:

- Чао, Веньяр! Удачной охоты!

Пилот геликоптера оборачивается и выразительно крутит пальцем у виска. Вера Строгова воскресла из мертвых, чтобы вновь командовать и распоряжаться.

Глава 52

На беленом потолке яркие прямоугольные лампы. Поворачиваю голову: справа от меня лежит Шику. Медленно-медленно по прозрачной трубке струится глюкоза, портативный реанимационный комплекс попискивает, аппарат искусственной вентиляции легких мерно накачивает кислород в грудь нарьяга. Шику кажется совсем маленьким, младше своих тринадцати, худенький, с бледно-синюшной кожей, где отчетливо виден рисунок тонких вен.

Игла вонзается мне в локтевой сгиб, Вера поправляет пластиковый мешочек с жидкостью и перемещается в изголовье.

- Не вертись, - поправляет под головой подушку. Аккуратно ощупывает распухшую щеку, кончики пальцев прохладные, приятные, хотя прикосновения немного болезненны.

Вера щедро поливает рану перекисью водорода, промачивает сухой салфеткой и заклеивает каким-то хитрым пластырем.

- Шрам будет некрасивый, эх, - вздыхает она.

Я снова поворачиваю голову вправо. Шрамы на лице - это не беда, шрамы на сердце куда хуже.

- Лежи смирно.

- Он поправится?

- Откуда мне знать? - пожимает плечами Вера. - Я не врач, но сделала все, что могла.

- Спасибо тебе, - нахожу ее ладонь, накрываю своей.

- Жизнь длинная, сочтемся.

Она усаживается рядом, подбородок подпирает кулачком. Я закидываю руку под голову, так удобнее смотреть ей в лицо.

- Что это за место?

- Тебе не все равно? Главное, оно вполне безопасно. Едва ли в Нарланде найдется еще одно место, где ты сможешь спокойно передохнуть.

- Так и скажи, что это секрет.

- Это секрет, - чуточку приподнимает уголки губ Вера Строгова, - ты же не хочешь, чтобы я врала?

- Как это у русов говорится? Хрен редьки не слаще? Ну, а как тебя теперь называть? Эльви?

- Как хочешь, - пожимает плечами женщина, - оба имени мне нравятся.

Я понимаю, что она не расскажет ничего, хоть ее режь. Достаточно того, что спасла, увела прямо из-под носа веньяровых служак. Я разглядел на носу геликоптера белую и красную полосы и понял, почему «мустанг» не разнес его в пух и прах. Знак высшего командного состава дает много привилегий. Так кто же такая Вера: лесная женщина, член террористической группировки или боевой офицер? Остается только гадать. Но в одно хочется верить - Вера мой друг, и я могу ей доверять.

- Чего учудил в Нарголле?

Что учудил - вспоминать не хочется.

- Хвастаться нечем.

- Всегда поражалась твоей способности убивать комара дубиной, - качает головой Эльви.

Пожимаю плечами.

- Да лежи ты! - она поправляет иглу и переклеивает пластырь.

- Не пойму, зачем это? Я же не ранен…

- Ты просто утомлен и перевозбужден, вот и не чувствуешь. Тебе досталась изрядная доля облучения и две серьезные…

- Царапины.

Вера нависает надо мной, загораживая слепящие лампы, и легонько щелкает в лоб.

- Балбес! Признавайся, когда в последний раз обедал?

- Не помню, а ты имеешь в виду банановые пластинки или плитку-концентрат?

Ладошки нежно так разглаживают мой лоб, прежде от Веры пахло сдобой и повидлом, а сейчас машинным маслом. В колючем свитере и джинсах узнать нашу прежнюю хозяйку непросто. Но так мне нравится даже больше.

- Пирогов не обещаю, но каша с тушенкой на ужин будет, - шепчет она, - а ты лежи, отдыхай.

Движения уверенные и скупые, без плавной грации Лины и милой детской неуклюжести Танюшки. Поворачивает ручку двери.

- Ты еще кое-что мне обещала.

- Неужели? Это что же? - оборачивается и приподнимает бровь Вера.

- Челку подстричь. На глаза лезет.

Подстриженные, свежевымытые волосы торчат в разные стороны. Щедро намазываю подбородок и щеки пеной для бритья, скребу трехдневную щетину, потом умываюсь горячей водой. Черт, пластырь отклеился! Я поднимаю глаза и вижу в зеркале тебя. Такого, каким видел в последнем сне: до синевы бледное, осунувшееся лицо, глубокий бескровный порез на щеке и совершенно больные глаза.