Страница 26 из 74
- Она уперлась, такая упрямая, вся в мать!
Вид у него - краше в гроб кладут. Он разглядывает свои пальцы, оттирает платком и молчит, наверное, подбирая подходящие слова.
- Ты знаешь, где скутер. Бак починили, горючего хватит на три сотни миль…
- На скутере через кольцо оцепления?! - мне кажется, он бредит. Или нет, просто перебирает варианты и не может найти выхода.
- Что тебе еще надо? БТР? Бери БТР! С твоей удачливостью вы выберетесь! Я давно заметил, над тобой будто крыло ангела…
- Ну-ну, прям ангела, - я начинаю беситься, потому что тоже не вижу выхода. Даже если он даст мне танковую роту, мы не пробьемся через окружение. Единственный шанс - стоять до последнего на огневом рубеже, может кто-то и выживет до прихода имперцев.
- Ты понимаешь, о чем меня просишь, Сергей? Я преступник, за мной охотятся спецслужбы. Я ищу Алвано и не успокоюсь, пока не придушу эту тварь! Из меня никудышный пестун…
Командир сверлит меня глазами.
- Мне больше некого просить, - хрипло говорит он, - Танюшка верит тебе. Обещай, что присмотришь за ней, она - хорошая девочка…
- Да знаю, - в сердцах бросаю я.
Что-то во мне гнется, сжимается, как пружина. Не могу я, не могу ему отказать! А еще не могу бросить глупую, упрямую, влюбленную в меня девчонку… Она ж осталась из-за меня.
- Хорошо, тогда попрощайся с Таней, я заберу ее сейчас.
Лицо Сергея светлеет, губы растягиваются в подобии улыбки.
У дверей нас поджидает Аркашка.
- Дядя Сережа! Дядя Сережа! А я с тобой можно пойду?
Сергей кривится, будто надкусил мороженое больным зубом. Дурачок Аркашка - вторая после Тани головная боль командира. Я недоумевал, отчего эту липучку не отправили в тыл? Оказывается, из-за Танюшки, раз она тут, то и Аркашка из лагеря ни ногой. Теперь малец носится по лагерю без дела и отвлекает людей глупыми вопросами.
Перехватив страдальческий взгляд Сергея, я говорю:
- Аркашка, пойдешь ко мне адъютантом?
Парень радостно скачет вокруг нас и размахивает руками, изо всех сил выражая, как счастлив быть мне полезным.
- А как же дядя Сережа? - на минутку огорчается он, как будто дядя Сережа пропадет без него.
- Ничего, дядя Сережа обойдется, - ухмыляюсь я.
Таня, конечно, радуется моему визиту. Прыгает на шею, как котенок, щекочет пушистой шевелюрой, но, когда я предлагаю ей собраться и поцеловать отца, глаза девочки наполняются слезами. Она морщит нос, стараясь сдержаться, как- никак настоящая мятежница, но вскоре уже вовсю рыдает на плече Сергея.
Я выхожу на крыльцо, предоставляя им возможность поговорить наедине. Затягиваюсь сигаретой - надо же, как быстро привык к гадкому, вонючему табаку… Аркашка болтается рядом, бросает жареные подсолнечные семечки бойким желтогрудым синицам.
Сергей с дочерью появляются через четверть часа. Танюшка уже не плачет, только глаза красные и шмыгает нос.
- Пойдем.
Беру ее за руку. Она оглядывается на отца испуганно и немножко виновато. Аркашка семенит за нами, о чем-то трещит, он не заметил и не понял, что отец и дочь расстались навсегда.
========== Глава 26 ==========
В густых зимних сумерках мы покидаем лагерь, выставив лишь охранение. Бойцы моего взвода действуют спокойно, слаженно, как на учениях. Сказалась ежедневная муштра, которую так ненавидели свободолюбивые повстанцы. Впереди идет Йохан, я замыкаю, не выпуская из виду Таню и Аркашку.
Парень норовил сбежать к Сергею, но я не пустил. Рядом с Аркашкой шагает хмурый широкоплечий Йорих - у него не забалуешь. Таня сосредоточенно топает рядом, устала, ноги увязают в сугробах, но не жалуется. Я сам подтянул на ней щитки брони («Какой ты заботливый, Дан!»), заставил нацепить шлем («Я в нем такая некрасиваяааааа!»). Все это лишний вес, я понимаю, как ей трудно, и не сержусь, когда приходится вытаскивать девочку из заснеженных ям.
Наша позиция в овражке у родника. Отлично укрепленная и замаскированная огневая точка, таких по лесам разбросано множество. Нам с Сергеем не давал покоя крот в селении, и настоящую схему укреплений не видел никто, кроме нас двоих.
- Йохан, твое отделение дежурит первым, - говорю я, - в полночь сменит отделение Игоря, остальным отдыхать.
Они даже не разговаривают, занимая койки, настроение у всех подавленное. Танюшка притихла в уголке, только Аркашка возбужден. Он то рвется в лагерь, то начинает что-то напевать себе под нос, то дергает за рукава бойцов, приставая с расспросами.
Наконец, становится тихо. Я подхожу к прикрытой сеткой бойнице - слышно, как снаружи шумит ветер. Порыв ветра холодит разгоряченное лицо. Снова ожидание. Черт, когда же оно закончится? Иди же сюда, дон Алвано, я жажду встречи с тобой!
Ночью началась бомбежка. Грохот раздался прямо над головой, посыпались комья земли, воздух наполнила едкая пыль.
Вскакиваю и кричу:
- Воздушная тревога! Без паники. Взвод, стройсь!
Бойцы выстраиваются в шеренгу.
- Вырубить генератор, провести осмотр оружия.
Привычные действия отвлекают их. Сейчас главное - сохранить холодную голову, не допустить паники. Грохот раздается ближе, земля ходит ходуном, от поднявшейся пыли трудно дышать.
- Респираторы надеть.
Тишина в казарме резко контрастирует с далекими еще разрывами. Лес гудит, воют винты истребителей, холм, будто живую агонизирующую плоть, сотрясает дрожь.
- Дан, мне страшно, - сквозь какофонию шума прорывается голос Танюшки, - нас ведь не заметят?
Внезапно такая злость берет:
- Страшно?! А о чем ты думала, когда отец тебя в тыл отправлял? Думаешь, в игрушки тут играем? Нет, девочка, тут война! А теперь марш в казарму чистить винтовку.
- Но Дан…
- Обращаться ко мне по форме и только в случае необходимости.
Она отпрыгивает от меня, как будто я превратился в тигра или медведя. Глазищи распахнуты, даже в полутьме, освещаемой аварийной лампочкой, видно, как блестят слезы страха и обиды.
Танюшка забивается в уголок, коленками зажимая здоровенную винтовку, кто-то из ребят кидает ей защитную маску.
Холм снова встряхивает.
- Дан, что эти сукины дети делать? - Йохан не очень гладко говорит по-имперски.
- Вакуумные бомбы, - говорю я, и с усмешкой, - по ложным целям.
Йохан кривит толстые губы в улыбке. Братья Хольд нравятся мне своим неизменным хладнокровием.
Лес стонет, раскуроченный взрывами, с надрывным плачем валятся вековые сосны. Я стою у бойницы, где воздух свежее. С детства не выношу замкнутые пространства, если придется просидеть в этом каземате несколько суток, я окончательно сойду с ума. Тоненькое подвывание слышится даже через грохот. Оглядываюсь: Аркашка забился под стол с переносной радиостанцией, обхватив руками коленки. Вытаскиваю его оттуда за шкирку и бешено сопротивляющегося отправляю в казарму. В боевом отсеке остается только отделение Йохана.
Подхожу к Танюшке, она похожа на испуганного котенка, сажусь рядышком на корточки.
- Умеешь молиться?
- Да… господин взводный, - шепчут припухшие от рыданий губы.
- Молись.
Встаю и ухожу, до утра уже не отхожу от бойниц и радиостанции. Утром разрывы стихают.
- Дан! - хрипло кричит в передатчик Сергей, - Дан Райт!
- Да, командир, - отзываюсь я, стаскивая с лица маску, - докладываю: потерь нет, разрушений нет, взвод готов к бою.
- Понял тебя…
Он хочет спросить про Таню, но сдерживается.
- Потерь личного состава нет, - повторяю я.
- Отдыхайте.
Я передаю приказ отдыхать, а сам иду к Танюшке. Девочка уснула, сидя в углу, спиной к ледяной стене и в обнимку с винтовкой. Аркашка снова подбегает ко мне, довольный, что, наконец, прекратился страшный грохот, который он принял за падающие с неба звезды.
- Дядя Дан! Отпусти погулять! Здесь воздух плохой, совсем дышать нечем.
Бедняга, думаю про себя, у парнишки те же проблемы, что и у меня, запускаю пальцы в немытую кудрявую шевелюру (шлем он давно стащил).