Предел несовершенства

– Какая деваха! – восклицал Сашка, открывая очередную страницу. – Обалдеть, ноги!

Федор тоже цокал языком, потому что никогда не видел таких ослепительно красивых женщин. Его жена Мария Петровна дома не снимала халат и бигуди, а уж такой очаровательной и манящей улыбки, таких красивых ног у нее точно не было.

Утром его и термиста Сашку позвали к начальнику цеха, где сидел представительный мужчина «из органов», но в штатском, который объяснил всем находящимся в кабинете, что своим поведением они позорят великую Родину.

– Я не понимаю, – сдуру начал отпираться Сашка. – Мы журналы случайно нашли, за углом валялись.

Федор молчал, а вот начальник цеха Василий Егорович был красным, как рак, и опустил глаза в пол.

Дружки отделались испугом, изъятием «продукции эротического содержания» и лишением месячной премии. Кто тогда настучал в органы, как они с Сашкой ни гадали, придумать не смогли.

Сегодня эта история Федору Крупинкину кажется смешной и даже романтической, потому что нынешняя ситуация, в которую он вляпался, попахивает совсем другим – уголовкой. А втянулся он слишком глубоко, словно увяз в болоте, но очень хочет выбраться.

Глава 5

Комната, где жила технолог Ельчинская, оказалась миленькой, да само общежитие было обычным многосемейным домом и ничем не отличалось от всех других городских строений. Денег, чтобы строить для молодежи жилье и потом с пафосом выдавать ключи, у города не было, а сохранившееся общежитие машиностроительного завода оставалось конкретно заводской заслугой.

– Очень неплохо тут у тебя! – Юля огляделась.

– Мне тоже нравится. – Девушки разговаривали почти как подружки, возраст у них был примерно равный, и вдобавок они обе проходили свидетельницами по делу об убийстве, то есть имели одну тайну на двоих.

– Юлия, если ты за интервью, то я не хочу, извини, не до интервью мне сейчас.

– Расслабься, мне тоже не до интервью о молодом специалисте Ельчинской, когда происходят такие вещи. Мне поручено провести журналистское расследование и написать об убийстве вашего рабочего. Пока надо собрать факты, пусть разрозненные, и выдвинуть версию.

– А так бывает? Ты разве следователь?

– В журналистике бывает все, в смысле, когда речь идет о расследовании. Все вроде просто: собираются факты, анализируются, а потом обязательно выдвигается версия, которую надо либо подтвердить, либо опровергнуть.

– А без версии никак? Ты же ответственность на себя берешь!

– Никак, – упрямо мотнула головой Юля. – Я ведь не учу тебя твоим премудростям, а свои законы жанра я знаю, поверь.

– А от меня-то чего ты хочешь? Я законы драматургии не знаю, иметь отношение к журналистскому расследованию не хочу.

– Ну что ты, Настя! Я пришла просить о помощи. Пожалуйста, расскажи мне о цехе, об участке. Такую общую информацию. Это мне тоже пригодится.

– А ты потом об этом напишешь?

– Да нет же! Послушай, я пришла к тебе не выпытывать что-то, о чем нельзя говорить вслух, а попытаться понять, кому понадобилось убивать твоего гальваника. Ты ведь хочешь, чтобы убийца был найден?

– Конечно, хочу!

– Ну, наконец-то! Тогда расскажи мне для начала про то, что за производство на вашем участке, чем вы занимаетесь. Потом, конечно, о самом гальванике Федоре Павловиче Крупинкине, чтобы понять, кому была выгодна его смерть. Эти факты помогут мне выдвинуть версию.

Настя отвернулась и посмотрела в окно.

– Ну, давай попробуем, вроде как мы теперь связаны убийством. Не знаю, как это у меня получится…

– Давай я буду задавать вопросы. Ты работаешь технологом полгода. Чем ты конкретно занимаешься?

– Ты тогда лучше мою должностную инструкцию почитай, и все вопросы отпадут. Ну, если коротко, всем деталям необходимо улучшить механические и эксплуатационные свойства, а в металлах и сплавах нужно снять внутреннее напряжение. Для этого существует термообработка, там технологий много, но суть одна: на металл воздействуют теплом и меняют его структуру и свойства.

– А зачем на участке ванны с жидкостями?

– Это другие процессы, гальванические, когда на детали наносятся разные металлические и химические покрытия. У нас есть процесс серебрения, палладирования, золочения.

– Золочения? – удивилась Юлька. – Что же ты молчала?!

– Юль, ты думаешь, у нас золотые слитки на участке или серебряные монеты? Это все иллюзии. Так говорят те, кто не представляет, как происходит золочение. У нас обычное гальваническое золочение, при котором выделяются пары очень ядовитой кислоты. А золота-то в покрытии – всего один микрон! Кстати, чистое золото очень некрасивое, грязно-желто-зеленого цвета.

– Да ну?! – удивилась Юля.

– Вот тебе и да ну. Оно красивое, когда в золото добавляют другой металл – кобальт или никель, когда сплав получается. Вот, в общем, весь курс молодого бойца я тебе прочитала.

– А Крупинкин?

– Он работает в цехе очень давно, жена его тоже раньше работала в цехе, пескоструйщицей.

– Кем-кем?

– Пескоструйщицей. На пескоструйном аппарате, это когда детали под давлением обрабатываются, очищаются воздухом, перемешанным с песком. Я ее уже не застала, но о том, что она тут работала, Федор Павлович рассказывал. Знаешь, он хороший гальваник.

– Ну, это я уже слышала. С его женой обязательно поговорить надо. А что еще ты про него можешь сказать?

Настя задумалась.

– Он часто работает в ночную смену, говорит, все равно по ночам плохо сплю. Ты знаешь, мы в прошлом месяце с ним работали во вторую смену, так совпало. Он все время просидел в каптерке, такая маленькая комнатка, где рабочие чай пьют. Работы было немного – две партии деталей покрыть, так он их в ванну опустил и опять в каптерку ушел, а по техпроцессу надо было первые десять минут наблюдать. Но я поняла, что он был не в форме, и сама у ванны постояла.

– Не в форме – это как? После пьянки?

– Вроде нет, хотя с другими рабочими это бывает, особенно после выходных. Федор Павлович словно спрятаться хотел, вот какое-то такое ощущение у меня возникло. Может, мне показалось.

– А в тот день… Давай, вспоминай по минутам.

– Так, по минутам. Утро было самое обычное. Оперативка прошла быстро. Костя Жданов задание рабочим выдал.

– Костя Жданов – это кто?

– Это мастер участка. Он за производственное задание отвечает, а я за технологии.

– Это твой начальник?

– Нет, я технолог в техбюро, у нас у каждого технолога свой участок. Мы с Костей здесь в паре работаем.

– Хорошо, кто в этот день работал на участке? Прямо по фамилиям. Про Жданова я поняла.

– Термисты Сидоров, Солонченко, Дынин и Прокушев, гальваники Крупинкин и Лазарев, пескоструйщица Налько. Наверное, и все. Я сидела за столом и видела, что Сидоров с техпроцессом пошел в архив за чертежом, там требовалось уточнить размеры детали, Солонченко был на пескоструйке, а Дынин пошел в каптерку чай пить.

– А все остальные где были?

– Не знаю, я в техпроцесс изменения вносила, это было минут двадцать, а когда голову от бумаг подняла, на участке никого не было.

– А мастер?

– Он на обед ушел, у нас обед ранний, в полдвенадцатого начинается, он и ушел.

– А остальные почему не пошли?

– Если как раз работа с деталями выпадает на это время, то обед смещается, это разрешено, да и обедают почти все в заводской столовой. Техпроцесс ведь не прервать, вот и смещается обед.

– Ты точно никого не видела?

– Точно никого. Я еще удивилась: тишина такая стоит на участке, что редко бывает.

– А когда тебе Крупинкин сказал, что его жизнь ничего не стоит?

– Ну, это утром, когда волноводы взял в работу, а я снова в техпроцесс погрузилась.

– А что ты там, в техпроцессах, делаешь?

– Да вношу изменения постоянно. Понимаешь, у нас можно взять деталь в работу, только если она в техпроцесс вписана, а то конструктор внесет изменения по покрытию, а детали в техпроцессе нет, и размеры не совпадают. Вот я и мурыжу документ, исправляю, добавляю. У нас ведь потом продукция контролеру сдается.