Страница 10 из 133
— Сколько дней идут письма до Горького? — ни с того ни с сего спросил Дементьев.
— Не знаю. Четыре или пять.
— А оттуда?
— А оттуда и вовсе не знаю.
— Как же не знаете? Он числа на своих письмах ставит?
— Нет. Он и не пишет мне.
— Как так не пишет?
— А так — не пишет. Одно письмо написал через, месяц, как туда приехал, и больше не пишет. Да вот отцу своему этим летом прислал. И все. Он работает. Ему некогда такими пустяками заниматься.
— Так он ведь и здесь работал?
— Ну, работал, — неохотно оказала Лена.
— И время хватало ему с вами гулять?
— Ну, хватало.
— Почему же он уехал от вас?
— Да он не от меня уехал. Сами знаете, неурожай был. Голодно стало.
— А вам не голодно? Вы же не поехали.
— Я-то? — она усмехнулась. — Если все из деревни уедут, кто тогда хлеб сеять станет?
— А он все-таки уехал?
— Он не на век уехал. Сказал, что приедет, когда легче будет.
— Когда легче будет?..
— Когда легче… — Лена не договорила и задумалась. — Слушайте, — наконец сказала она, проводя тыльной стороной ладони по лбу. — Не сбивайте вы меня с толку… И идите к председателю сами. Даст он зерна — или не даст, мне все одно… Идите…
14
Председатель колхоза жил в одной избе с бригадиршей Марией Тихоновной и ее старым мужем и занимал угол, отгороженный полинявшей занавеской.
Дементьев пришел поздно: старики уже спали, а председатель сгорбившись, сидел возле коптилки и писал. Для Дементьева была постлана на полу солома и положена подушка малинового цвета.
— Устали? — спросил Павел Кириллович шепотом.
— Устал.
— Молоко кушать станете?
— Нет.
Дементьев покосился в сторону, где стояла постель хозяев. Мария Тихоновна ворочалась и вздыхала.
— Пойти, что ли, покурить, — сказал Павел Кириллович поднимаясь. — Пойдемте за компанию.
Они вышли на крыльцо и сели на ступеньки. Наискосок через дорогу в избе еще горел свет.
— Холодно, — поеживаясь, заметил Павел Кириллович.
— Да, прохладно… Почему, Павел Кириллович, вы загубили затею Лены Зориной? Неужели вам не обидно?
«Так и знал», — подумал председатель. Он закурил, вздохнул и, повернувшись к Дементьеву, сказал:
— Вы только не поймите меня по-худому, товарищ Дементьев. Хоть вы и ученый и дело наше сильно понимаете, а я все-таки больше вас прожил. Вот вы меня и послушайте. Все эти новости, понятно, дело хорошее, если глядеть на них со стороны. А я есть председатель колхоза и должен, кроме всего прочего, выполнять все законы и постановления. Понятно? Вот вы говорите: дай да дай, а если бы сели на мое место, вы бы зачесались, товарищ Дементьев.
— Нет, не зачесался бы.
— Это вы сейчас говорите. А подумайте: семян дай больше нормы. А ударят за это по кому? По председателю. Ну, ладно. Может, слабо ударят. Вытерпим. А выйдет ли, нет ли что из этой затеи — это еще бабка надвое сказала. А ну, как не выйдет? А ну, как слаба будет пшеница? По кому ударят? Обратно ударят по председателю, еще покрепче…
Павел Кириллович затянулся, и цигарка осветила его худощавое лицо.
— Павел Кириллович, — сказал Дементьев, — как вы думаете, может участок поднять полуторный посев? Только по-честному.
— Может быть, и может. Затея-то интересная.
— А если интересная, я бы за это дело стал биться.
— Головой об стенку, — сказал председатель. — Или не знаете, что за перерасход зерна под суд? Или не знаете, что это преступление?
— А погубить дело, которое людям пользу принесет, это не преступление, товарищ председатель? Дайте-ка закурить…
— Садись, не волнуйся. Обожди. Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Ну вот. А мне тридцать пять. А ты мне такое говоришь, будто я против Советской власти. Нет, милый, я на войне был и пришел оттуда, кое-чему научившись. Вот выйди на дорогу и спроси первого встречного: хорош ли председатель? И послушай, что тебе скажут. Это, милый, большая наука, чтобы тебя уважали и слушались твоего приказа. Этой науке в школе не учат. Ты думаешь легко было поднимать хозяйство на пустыре, на головешках, ты думаешь легко было с людьми, уставшими от войны, от голода? Легко ли, когда хлеба прошлый год было вот столько? — Он что-то показал пальцем, но в темноте не было видно его руки. — Не легше ли было мне поехать на Урал куда-нибудь или в Сибирь? Нет, не знаешь ты, товарищ Дементьев, сколько ночей не спано, сколько дум передумано…
В избе напротив задули свет, и стало еще темней.
— И еще я на войне научился, — продолжал Павел Кириллович, — сам слушаться приказа и уважать приказ, потому что этот приказ идет от Советской власти и от партии. И выполняю их приказы. И тебе, товарищ Дементьев, советую. Вот райзо приказал не давать, я и не дам.
— И так вот и будете сидеть сложа руки?
— Как это — сложа руки? Ты вот не знаешь, а я зерно давал на свой риск. А потом бумага пришла — я обратно взял. Должен я подчиняться?
— Какая бумага?
— Нет, ты скажи, должен я подчиняться райзо?
— Подчиняться должны. Но самое главное, что вы должны, — это всеми своими силами, сколько их есть у вас, поддерживать новое, если это на пользу людям.
— Ты мне чужие-то слова не говори. Я их и сам знаю.
— Я коммунист. И вы коммунист. Значит, эти слова нам не чужие. Наши с вами эти слова…
— Ты что — член партии? — спросил Павел Кириллович.
— Да.
— Ишь ты какой! А я думал, ты еще комсомолец.
Павел Кириллович далеко отбросил окурок, и красный глазок заблестел на дороге.
— Так что же, выходит, не договорились мы с вами? Значит, все по-прежнему остается?
— Знаешь что, Петр Михайлович? Бросать это дело, конечно, жалко. Пускай другой колхоз попробует.
— Чего вы делите: один колхоз, другой колхоз. Или все мы не один колхоз? Не нам с вами ждать, что другой колхоз сытую жизнь наладит, Павел Кириллович… Пропащие те люди, которые покоя ищут. Ни покоя они не найдут, ни счастья. Вот другое дело — скидывать старое и поднимать новое, и так до самой смерти. И ничего не бояться. Покоя тебе не будет, а счастье — вот оно. Если делаешь с думкой, что для людей польза, — все постановления обернутся в твою сторону, и поклонятся тебе в ноги.
— Гляди, не поклонятся.
— Где вы живете, Павел Кириллович? Кто у нас постановления пишет? Народ пишет. Вы пишите. Так как же…
— Гляди-ка, как ты за Ленку агитируешь, — улыбнулся председатель. — Если бы не Ленка, наверное, не был бы такой принципиальный.
— Ну вот, вы и думаете неизвестно что, — смутился Дементьев. — Не понимаем мы друг друга. Кончим этот разговор.
— Да чего уж там, кончим! Ладно уж. Только за Ленкой ты зря ходишь. Я давно тебе хотел сказать.
— Я знаю.
— А знаешь, так и ладно. Пошли отдыхать.
— Пошли.
— Дам немного из своего НЗ. Только ты, будь добрый, мне бумажку какую-нибудь пришли. Чтобы оправдание было… А то мало ли… Тише стучи — Мария Тихоновна заругается.
Они на цыпочках прошли в сени, и Павел Кириллович по старой привычке выдернул бечевку, подвязанную к щеколде, из дырки в двери.
15
Часа в четыре утра Павел Кириллович пришел к тете Даше и велел отмерить для бригады Зориной дополнительные семена. Лена узнала об этом в поле и сперва не поверила. Потом она догадалась, чьих это рук дело, побежала было разыскивать Дементьева, чтобы сказать ему спасибо, но по дороге узнала, что агроном чуть свет уехал в район, приедет теперь не скоро, и вернулась.
Начали сеять. Почуяв в руках долгожданное зерно, ребята обрадовались. Ни один не пошел среди дня домой обедать. Лена вернулась к ночи, и Пелагея Марковна украдкой ворчала: как это целый день не евши. А на другой день Пелагея Марковна сговорилась с бабами, наварила ведро щей, завернула его в одеяло и отправила на подводе к тете Даше на поле. Все равно ведь не придут девки.