Страница 28 из 34
Когда его, наконец, сняли с должности министра культуры, то он, перед тем как уехать, обляпал весь свой кабинет дерьмом, включая и некоторые важные документы. При этом невинно разводил руками: «Ну, надо же: прорвало канализацию!»
Сэр Джеймс Моро, несмотря на всю свою английскую чопорность, очень смеялся, когда Свинчутка ему об этом рассказывал.
— Надеюсь, у нас вы так не поступите? – поинтересовался он.
— Так не выгоняйте, – с наивными чистыми глазами ответил Борух Никанорович.
Валерий
Валерия из психиатрической клиники доктора Хайда вызволил Ричард Беркли. Он через своих старых знакомых узнал, что в эту больницу, с которой в прошлом у его друга Пола было связано так много дурного, попал молодой человек – эмигрант из России, осмелившийся противоречить самому мистеру Линсу. Когда казавшийся всемогущим старик нелепо погиб, упав в колодец, на дне которого надеялся обрести доселе скрытые от него знания, шериф, несмотря на то, что в Моуди в отношении его мистер Томпсон вел следствие, решился отлучиться на несколько дней – слетать навестить мистера Хайда.
Доктор, увидев призрак из прошлого, страшно перепугался. Он без всяких возражений отпустил Валерия с Ричардом, тем более, что мистера Линса уже не было в живых, и русский эмигрант мог пригодиться только для безнаказанного проведения над ним запрещенных опытов. Увидев Беркли, Хайд понял, что безнаказанности здесь не будет, и не стал даже заявлять в полицию, что шериф ему угрожал. «Разве тебе легче будет от моего ареста, если тебя уже не будет в живых?» — ласково спросил доктора Ричард, и тот предпочел забыть о том, что у него был русский пациент.
Валерий безропотно согласился поехать в Моуди: а куда ему было деваться в этой чужой враждебной ему стране? Поначалу он держался в городке особняком, но потом сдружился с Арнольдом Стерном. Арнольд быстро выучил русский язык, и молодые люди часами говорили на самые разные темы. Валерий рассказал писателю, что мистер Линс предлагал ему стать новой звездой литературы. Арнольд заинтересовался: а что собственно такого экстраординарного написал человек, претендовавший на его место в американской литературе, пусть и чисто гипотетически?
Тогда Валерий с чувством прочел ему написанное им еще в России стихотворение, отражающее его понимание трагизма поэтического избранничества:
Закон есть: чем талантливей поэт,
Тем раньше он покинет это свет.
Был гениален Лермонтов, и вот -
Ему лишь 26, а враг его убьет.
Как Пушкин рифмой зажигал сердца,
Но пуля в 37 забрала жизнь певца.
Талантлив Блок, но он слабее Пушкина поэт,
И в 40 покидает этот свет.
Не дожидаясь продолжения, Арнольд смеясь, экспромтом сказал свою версию, чем должно это произведение закончиться:
А вот такой, как ты поэт,
Прожить способен сотню лет.
Валерий сначала надулся, но потом вдруг сам понял, насколько смешны его «творения» и расхохотался.
— Одно не понимаю, — задумчиво сказал он, — как же я мог бы писать вместо тебя, если это стихотворение – лучшее из всего, что мной написано?
— А ты бы не сочинял ничего, — грустно сказал Альберт, — ты бы только стенографировал… Даже не представляешь, Валерий, как тебе повезло, что ты сразу отказался…
Злокозненный Свинчутка
Борух Никанорович вальяжно развалился в кресле в кабинете сэра Джеймса и без всяких стеснений поглощал приготовленное для него угощение: сало, мацу и водку. Такой необычный продуктовый набор был излюбленным у профессора, по крайней мере, он об этом всегда говорил.
— Сэр Джеймс, — довольно разборчиво, несмотря на то, что рот его был забит едой, обратился Свинчутка к президенту университета, морщившемуся от резкого запаха сала с чесноком и водки, — так о чем вы хотели со мной поговорить?
— У нас есть вопрос к Президенту США. Рональд Рейган сумел поднять популярность этого поста на очень большой уровень. Как актер он знал, чем привлечь публику. Он и в фильмах‑то играл самого себя, а уж, став первым лицом страны, превратился во всенародного любимца. Тем более, что его считают победителем в холодной войне, хотя его роль в этом была более, чем скромной. При его преемнике Джордже Буше произошел развал Советского Союза, поэтому рейтинг этого Президента также зашкаливал. Но сегодня уже иной Президент – Билл Клинтон. И нам кажется, что на его примере следует показать, что Президент – всего лишь обычный человек, устроить показательную экзекуцию на весь мир. А потом — оставить его в должности, но чтобы и он и те, кто будут после него, не думали, что они значат больше нас. Доступно я изъясняю?
— Вполне, — кивнул Борух Никанорович, смачно рыгнув. – Думаю, что нужно опозорить его, но так, чтобы с одной стороны серьезное отношение к нему пропало, и в то же время, чтобы то, что он сделал не оттолкнуло от него симпатий большинства американцев…
— Это было бы идеально, — согласился сэр Джеймс. – Но что бы это такое могло быть?
Свинчутка залпом выпил целый стакан водки, отчего президент университета посмотрел на него с большим удивлением, но ничего не сказал. Затем он жарко начал излагать лорду Моро свои идеи. Сначала тот слушал с недоверием, но затем лицо его прояснилось.
— А вы правы, Борух, — улыбнулся он. — Обязательно попробуем это сделать. То, что само по себе ничего не значит в тысяче случаев, в конкретном месте и времени, для конкретного человека может оказаться страшным ударом, у вас просто чутье на это!
Через неделю в Белом Доме появилась новая практикантка. Ее звали Моника Левински.
Жизнь в Моуди
За последние четырнадцать лет в Моуди многое изменилось. Арнольд и Валерий женились на местных девушках – первый на белокурой сироте Сьюзен, второй на испанке Хуаните, отец которой дон Санчес был помощником шерифа. В браке оба друга оказались счастливы; у Арнольда было трое детей, у Валерия четверо. Пол, ошибками молодости лишивший себя возможности счастливой семейной жизни, с радостью проводил теперь время с детьми своих младших друзей.
Отец Уильям постарел, но еще держался. А вот Ричарду с годами становилось все сложнее управляться с протезами; ему понадобился помощник. На эту должность десять лет назад он взял приехавшего в город с восемнадцатилетней дочерью сорокалетнего вдовца дона Санчеса, потерявшего жену и остальных детей в вооруженном конфликте на мексиканской границе и искавшего место, где его душа могла бы обрести покой. Таким местом оказался Моуди. Правда, помощник шерифа без восторга отнесся к тому, что его дочь влюбилась в странного русского, про которого поговаривали, что он лежал в сумасшедшем доме. Но через несколько лет Санчес изменил отношение к зятю, и они подружились.
В Моуди жило около тысячи семей. Шахта работала, но в эпоху глобализации не одна она была источником жизни для его обитателей. Среди жителей были и представители свободных профессий – литераторы, художники, которые почему‑то находили особое вдохновение в этих заброшенных местах. Много было пенсионеров, живших здесь раньше, до печально известных событий, и пожелавших именно в этом месте закончить свою жизнь. Как и везде в Америке здесь была развита сфера потребления. Но что для конца восьмидесятых годов нетипично – практически все живущие в Моуди были очень религиозны. Отец Уильям не мог нарадоваться на свою паству. В какой‑то мере жизнь в городе была похожа на ту, которая была здесь до того, как мистер Линс принял решение все здесь разрушить и осквернить. Но теперь для прекращения жизни в Моуди недостаточно было бы просто закрыть шахту.