Страница 10 из 17
Не став далее развивать свою, склонную к быстроте решений мысль, Сталин вдруг вспомнил о копии письма. До поры до времени он хранил его как вещественное доказательство. Добравшись до личного сейфа, он достал его и закрыл глаза. Как он помнил, оно было послано им Гитлеру в начале 1941 года. «Эх, Адольф, Адольф! – с горечью про себя подумал Сталин. – Если бы ты, стервец, не раскрутил эту мясорубку, то сейчас мир был бы совсем другим. Соединись твоя и моя армия в едином наступательном порыве – англо-американцам на земном шаре нечего было бы делать. Но судьба распорядилась сделать нас врагами, этот конфликт мне и тебе нужен был, как мёртвому припарка. А может, ты поступил мудро. Если бы не война со мной, то экономика Германии и ты вместе с ней рухнули в одночасье, а англичане и американцы, наступив тебе на горло, не преминули бы поделить то, что за последние годы ты награбил в Европе».
В своих воспоминаниях Маршал углубился в то время, когда эту войну можно было бы предотвратить. На поставленный им в предыдущем письме прямой вопрос о непонятном сосредоточении немецких дивизий непосредственно от границ СССР Гитлер в письменном виде заверил Сталина о необходимости такого шага: «Налёты английской авиации на Западе вызвали ответную передислокацию частей вермахта в генерал-губернаторство».
«Какой я глупец! – прочитав эти строки Гитлера, подумал Сталин. – Это же надо! Не доверял никому, даже своим соратникам по ВКП(б), а слову ефрейтора поверил. И опростоволосился».
Сталин знал, был убеждён, что войны с немцами не миновать. Даже ознакомившись с донесением разведчика-журналиста Рихарда Зорге о том, что войне с фюрером будет предшествовать ультиматум того к Сталину о немедленном выступлении СССР против Англии. Вождь держал ухо востро, но он был оторван от реалий времени, в этом и крылась его беда как политика. Вот тогда, в июне 1941 года, вождь народов познал истинную цену фальшивым заверениям фюрера и лишний раз убедился в том, какую злую шутку сыграла с ним собственная убеждённость в непогрешимости суждений. Сталин на всю жизнь запомнил то жуткое для себя время. В свои 63 года, не выдержав семинедельной нагрузки на мозг, в конце июня 1941 года впал в депрессию, стал попивать водку и, погрузившись в одинокие раздумья над случившейся бедой, курить на даче в Кунцево. Слава богу, лихолетье позади, а лжец фюрер на пороге расплаты.
«Встречи со мной Гитлеру не миновать. Надо предупредить Берию, чтобы Смерш Абакумова и красноармейцы не разорвали Гитлера на куски, а целым и невредимым спецсамолётом немедленно доставили ко мне». – С этим мысленным решением подойдя к телефону, Сталин взял в ладонь трубку с рычага и произнёс:
– Власик! Соедини меня с Берией.
– Будет исполнено, товарищ Сталин.
Повременив, телефонистки услужливо соединили Сталина с главой НКВД.
– Да, Коба!
– Послушай, Лаврентий! Тут мне в голову пришла секретная директива. Печатать не торопись, лучше выслушай!
– Я весь внимание, Коба!
– Крути себе на ус, Лаврентий! Правда, у тебя его нет, – ты же не Будённый, а наш «Гиммлер». Но шутки в сторону. Пора, Лаврентий выкуривать Гитлера из его логова. Так вот. Ты знаешь, какой сегодня день?
– 20 апреля, Коба!
– Дурак, хотя ЦК тебе доверяет. Сегодня день рождения Гитлера. И я, Сталин, хочу преподнести ему свой подарок.
– Я записываю, Коба!
– Тот красноармеец, который возьмёт в плен Гитлера живым, получит звание Дважды Героя Советского Союза. Уяснил себе, Лаврентий?! Только живым!
– Так точно, Коба! Будем брать живым. Сейчас каждый находящийся у стен Берлина солдат мечтает захватить Гитлера живым. Директиву понял, секретную.
– Выполнять?
– Выполняй, только не переусердствуй!
«Началось!» – пришло первым на ум Гитлеру, когда он проснулся. Открыв глаза, немного поёрзав на армейской кровати, он стал прислушиваться. Издалека, несмотря на то что снаружи бункер был покрыт 8-метровой железобетонной плитой, до его слуха доносились отчётливые звуки надвигавшейся битвы. Фатализм окрасил было молчание фюрера, но он решил до конца быть волевым, чего бы это ему ни стоило. Никому не подотчётные, кроме фюрера, агенты доносили о настроениях населения; самым желанным для рядового берлинца стало обладание автомобилем, в котором присутствовал полный бак горючего, а в карманах беглецов находились вожделенные документы на выезд из города. Сегодня жители столицы получат, как правило, фунт мяса, полфунта риса, полфунта бобов, фунт сахара, немного молотого кофе и банку консервированных фруктов.
«Я неуверен, что со мной они будут обороняться до конца, хотя доктор Геббельс уверяет меня в обратном. Я восхищаюсь берлинцами так же, как их ненавижу всей душой. Берлин… Я вечно ненавидел тебя, твои жители вечно недовольны мной, исподтишка идут на саботаж, а при виде противника вечно норовят поднять лапки вверх, нежели стоять насмерть! Пусть пылает в огне, я найду способ выбраться отсюда. Лучше быть свободным и независимым, чем рабом противника», – с такими невесёлыми, прежде всего для самого себя, размышлениями отставив одеяло в сторону, Гитлер в ночной рубашке встал, надел тапочки и, с детства соблюдая верность точности, взглянул на часы. Они показывали четверть одиннадцатого утра. Сверившись с часами, Гитлер замер, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы справиться с растущим раздражением. Немного успокоившись, он подошёл к столу. Глаза Гитлера залучились от признательности. Какая трогательная внимательность! Камердинер Хайнц Линге, не став будить фюрера, оставил там пачку свежих газет.
«Так всегда. Доктор Геббельс постарался и здесь», – с этой мыслью взяв их в руки, Гитлер вновь улёгся в постель. В наполовину ослепших глазах Гитлера печатные буквы сливались в одно нечитабельное целое. Он терпеливо дождался, пока напряжение ушло из глаз, предпринял попытку помассировать их, но оставил эту затею. Газеты выпали из рук Гитлера, но фюрер и так знал, скорее доверился своей интуиции, чем тексту переводчика, наперёд догадывался о том, о чём писалось в передовицах. И о ком. Иудео-христианские народы ещё с рождения книги «Майн Кампф» проклинали и ненавидели его, критиковали, невзирая на то что он католик; они давно мечтают поскорее расправиться с ним и с его режимом. Они все извелись, ожидая конца жизни Адольфа Гитлера. Устами Черчилля они каждый раз били набат его существованию как человека: «Исходим из того, что если Гитлер попадёт к нам в руки, мы его обязательно казним». Тогда он, в 1942 году, направив стальной кулак вермахта на юг СССР, наивно полагал, что Черчилль находится в плену своих взглядов, полных вражды и негодования.
Помня о Ковентри, английский премьер буквально был одержим бесами ненависти, казалось, что разум Черчилля отдыхает и уже не мог быть направлен, по замыслу Гитлера, на перехват инициативы в африканских пустынях. Наступил 1943-й. Коварство Черчилля перебороло солдатский пыл Гитлера. Его войска высадились не на Балканах, как ожидал Кейтель и генералы, а на Сицилии. Из войны вследствие ареста Муссолини поспешила выйти Италия. Гитлер был взбешён. Были арестованы и отправлены в концлагерь дочь короля Италии и его зять. Фюрер на этом не остановился. Посредством Скорцени освободив из плена дуче, он грозился захватить Ватикан, но довольствовался оккупацией севера Аппенин, что позволило ему выправить кризисную ситуацию на южном фронте. Этим воспользовался Сталин и под Курском, довольно наблюдая распад стран Оси, взял в свои руки всю дальнейшую стратегию войны. Потом был 1944-й. На Восточном фронте одна военная катастрофа следовала за другой, вдобавок в Нормандии летом высадились англо-американцы. Был открыт второй фронт. В июле было совершено на него покушение, но он остался жив. И вот 1945-й. Войска Сталина под Берлином, недалёк тот час, когда развернутся бои в центре города. Ему надо было выждать и расколоть коалицию союзников. В противном случае для Гитлера угроза линчевания превращалась в навязчивый кошмар. После падения Вены вряд ли он, фюрер германской нации, сдержит лавинообразное наступление русских. Догадка была верна. Сталин давно для себя решил, что призыв Геббельса к «тотальной войне» есть крах стратегии «блицкрига» Гитлера. 16 января 1945-го Гитлер сам слышал из уст офицера, когда тот, невзирая на то что фюрер был рядом с ним, доверчиво произнёс другому: «Берлин – самое практичное место для нашей штаб-квартиры: скоро от Восточного до Западного фронта можно будет проехать на уличном трамвае».