Страница 3 из 13
– А Афро вчера потеряла наш мяч. Забыла во дворе – и нет больше мячика.
– Я свой принесу – у меня их пять штук. Я мигом!
– Да стой ты! Не обязательно же в том детском саду что-то брать. Мы просто сходим посмотреть. Просто проверим, какие там у них ходы-коридоры-сокровища. Как разведчики.
Как разведчики? Это уже интересно. И меняет дело. Воображение, задетое волшебным словом «разведчики», вспыхивает яркими красками, душа взмывает из пяток ввысь, готовая растечься какой-то смутной мыслью по древу.
– Ладно, – говорю я с деланым безразличием. – Только по-быстрому давайте.
– А ты меня на спине еще прокати – все будут думать, что это мчится кентавр.
…Но когда шумно пыхтящий кентавр с плетущейся рядом молчаливой Афродитой перемахнул через разбитое окно и приземлился в царстве игрушек, лежащих вповалку на грязном, со следами побелки полу детского садика, душа его уже не знала удержу и струилась по темным коридорам, ныряя в незапертые комнаты.
Наш разум затопила стихия. Мы заходили в кабинеты, сидели за большим канцелярским столом, щелкали костяшками счетов, перебирали ручки и карандаши, переворачивали чернильницы, рисовали рожицы на бланках, поднимали трубку телефона и говорили: «Алё!»
А когда кентавр с шумом и смехом вылетел, как из дыры, к стоящей на лужайке Афродите, в руках у него оказался большой полосатый мяч.
– Трофей, – многозначительно сказала державшая его Аппатима и посмотрела мне в глаза долгим, отсеивающим сомнения взглядом.
Блеснула молния. Большие рваные капли легли на асфальт детской площадки, подмочили кусок мела, которым чертили квадраты для игры в классики и рисовали смешное и страшное. Зашумели, раскачиваясь от порывов внезапно налетевшего ветра, тополя, что росли стройной рощицей за бордюром поля с баскетбольными щитами, нижняя часть которых служила нам футбольными воротами. И появилась собака. То ли гонимая надвигающейся непогодой, то ли сошедшая с тех самых небес, где ничто под луной не ново. Она двигалась бесшумно, как пантера, и смотрела внутрь себя, как смотрят обычно коты, а не собаки.
– Сильвия! – крикнула я, ударив ногой по мячу.
Он пружинисто полетел, подскочив несколько раз, к калитке, через которую собака намеревалась войти, прокатился по земле и замер у ее лап.
Сбавив шаг, гостья, кажется, слегка призадумалась, стоит ли быть такой неразборчивой в выборе пути, но гнет какой-то иной мысли, иных воспоминаний был так тяжел, что она, тут же позабыв о мяче, чуть не сбившем ее, проследовала в угол площадки и залегла там, грустно положив морду на лапы, как воплощение вселенской скорби.
Мы никогда еще не видели настолько грустной собаки.
И не могли понять секрета этой грусти.
Казалось, грусть эта стирала погожий день, и он меркнул, не имея сил сопротивляться.
И мы, все трое, и мир вокруг нас – наш дом, наш двор, овраг, лес, море, школа, другие дома, примыкающие к нашему двору, – тоже не могли сопротивляться, сползая в общем потоке в приоткрывшуюся бездну.
Так показалось мне на миг.
Но обычные дети не обладают долгой памятью, они живут здесь и сейчас, они отражатели и подражатели и каждую минуту меняются. Поэтому грусть собаки, объяв меня на мгновение, пронзив до самой сердцевины души, почти сразу же вновь встала внешней, собачьей, а своя кожа – опять самой ближней. И распахнувшаяся так внезапно бездна боли и печали затянулась, будто бы ее и не было никогда. Я лишь растерянно улыбалась, приглядываясь к исхудалым бокам собаки, дотронуться до которых было так же страшно, как коснуться рукой скелета. Ребра ее прикрывала испещренная царапинами, ссадинами и шрамами обвисшая морщинистая кожа пепельно-бурого цвета. Шерсть была черной и свалявшейся.
Но самым плохим было не это. Под хвостом у изможденной собаки скопилась лужица крови. Лужица медленно, но верно пополнялась выкатывающимися из промежности собаки блестящими, как бусины, каплями.
– Ее били, – сурово произнесла Аппатима. – И повезло же тебе, детка, с хозяевами.
Мы никогда не думали, что могут найтись такие до странности дикие люди, которые бьют животных прямо туда. Поэтому мы были как-то не по-детски ошеломлены этим плохо укладывающимся в сознании фактом, а иному объяснению в наших юных умах тогда еще взяться было неоткуда. Поэтому, когда вскоре на площадку ворвался отчего-то не в меру задорный в этот день песик Джерри, живший у одних наших соседей, и, виляя хвостом и ластясь, повизгивая от непонятного восторга, в считаные секунды оказался у той самой ужасной лужицы, ткнулся в нее носом и, плюхнувшись на задние лапы, казалось, произнес на своем собачьем языке что-то нетерпеливо-сладкое, тоже по-своему удивленное, мы с невероятным возмущением отогнали его прочь.
Но Джерри, обогнув площадку, пошел на вторую попытку, словно был самолетом, которому непременно нужно было зайти на посадку, а аэродромом служила наша Сильвия. Казалось, он не слышит наших криков, не видит летящих в него камней, не замечает палок в руках. Тем более что Сильвия поднялась и, вся дрожа, покачиваясь на нетвердых лапах, сама сделала несколько шагов навстречу этому кружащемся самолету.
Джерри был тут как тут. И со стремительностью молнии стал совершать необычные телодвижения, которые, однако, ему не вполне удавались из-за его малого роста.
Что ж… Раз наша гостья сама изъявила желание познакомиться с Джерри, мы не только не стали препятствовать нарождающейся дружбе, но и принялись изо всех сил помогать им.
Особенно старалась я.
Пританцовывая что-то типа лезгинки и утробно выкрикивая какие-то звуки, я сделала вокруг Сильвии с пристроившимся сзади глубоко озабоченным Джериком некий магический круг, а стоявшая со сложенными на груди руками Аппатима, сверкнув глазами, пнула Джерика под зад, вероятно надеясь тем самым ему как-то посодействовать. Джерик, взвизгнув, сбился с темпа. Черная собака зарычала.
А я перешла с танцующего бега на шаг и торжествующе запела:
Услышав мой голос, на балкон вышла мама, да и другие соседи с любопытством поглядывали в окна на развернувшееся действо, которое от минуты к минуте захватывало нас все больше. Телодвижения Джерика стали странными до неприличия.
– Иди домой! – крикнула мама.
– Мама! – крикнула я. – Ты только посмотри, как они подружились! Какая-то собака пришла на площадку, и Джерри полюбил ее с первого взгляда!
– Иди домой! – сухо и зло повторила мама.
Подобные приказы я всегда игнорировала.
Села на корточки и положила обеим собакам руки на спины, принялась поглаживать их, чтобы успокоить. Мне казалось, что волнение, охватившее несчастных этих животин, только усилилось от наплыва в окнах недоброжелательных глаз.
Но тут из третьего подъезда вышел невысокий седовласый мужчина – хозяин Джерика.
– Джерри! – сказал он куда-то в сторону невозмутимым тоном и, глядя прямо перед собой, зашагал за дом – там был ближайший гастроном.
Джеррик отказался на редкость послушным мальчиком. Он тут же ринулся за хозяином. Мало того, опередив его, первым свернул за угол дома.
– Предатель! – сказала я с досадой.
Но природа не терпит пустоты. И взамен новоприобретенного друга, точнее, нелепой пародии на него черная собака тут же призвала другого, на сей раз настоящего.
Из противоположного угла площадки вышел, стряхнув дрему, до того незаметно почивавший под железным столом наш дворовой пес Мурзик.
Когда я через пару лет увидела Штирлица в фильме «Семнадцать мгновений весны», то сразу вспомнила Мурзика, к тому времени уже погибшего. У Мурзика была величественная поступь Штирлица, его осанка и его нрав. Это был уже немолодой пес, прижившийся при нашем дворе. Его охотно подкармливали, а он скромно и исправно нес службу: охранял дом от воров и хулиганов, причем службу свою нес добровольно.