Страница 3 из 5
Жучка этого не знала,
Но метнулась с громким лаем,
Чтоб спасти свою хозяйку,
Стала перед ней служить.
Вскрикнула княжна, присела,
В носик Жучку целовала,
Даже малость прослезилась,
Что она спасла ей жизнь.
Змей совсем не умилился,
Жучку взревновал и съел бы,
Если б та не заскочила
Мигом на руки к княжне.
Он вздохнул и покорился,
Раз у них любовь такая,
Хотя, честно, предпочел бы
Быть с княжной наедине.
Так негаданно-нежданно
Змей Горыныч изменился:
Раньше он эту дворняжку
На шнурки бы покромсал.
А теперь размяк, как тесто,
Раскатай, лепи, что хочешь!
В общем, головы вскружила
Ему девица-краса.
Что б она ни пожелала,
Ему выполнить хотелось.
Что собачка - скоморохов
Из углей бы он сложил,
Полетел бы на край света
За безделицей заморской,
Захоти она - вдогонку
За кометой в небо взмыл!
Все это княжна мгновенно
Поняла чутьем девичьим.
"Эк животное влюбилось! -
Усмехнулась про себя. -
Значит, можно не бояться".
И решила, что записку
Передаст с собачкой в Киев,
Чтоб утешилась родня.
Так она и поступила.
Когда Змей уснул покрепче,
Ленту из косы достала,
Написала угольком,
Дескать, я жива, здорова,
Весточку пришлите так же.
Жучке шею обмотала,
Завязала узелком
И "Домой!" ей приказала.
Пёсю ждали приключенья:
Ночью ворота закрыты,
Но нашла собачка лаз,
К князю тоже не пускала
Бестолковая прислуга,
И тогда она к княгине
Рано утром пробралась.
Только ленточку завидя,
Та, конечно, догадалась.
Терем загудел, как улей.
Князь велел собрать совет.
Жучку так наугощали,
Что аж лапы подгибались,
Вот она и прикорнула -
Все равно ведь ждать ответ.
На совете князь, бояре
Думу думали, рядили,
На два лагеря разбились:
Кто за мир, кто за войну.
Партия войны стояла,
Чтоб с Горынычем сразиться,
От поборов люд избавить
И освободить княжну.
Их противники хотели
Все как есть оставить, ибо
Супостата даже войском
Все равно не победить.
Слухи верные доносят:
Он великий чародейник -
Две главы вмиг вырастают,
Ежели одну срубить.
Наш захватчик - трехголовый,
Знать, уже рубили дважды,
А встречаются на свете
И шести-, и девяти-.
Лучше бы его не трогать,
А не то он разозлится,
Съест княжну, дружину сгубит
Да и Киев разорит.
Князь послушал тех и этих.
"Я не против замиренья, -
Кое-кто даже захлопал,
Он их жестом осадил, -
Только чтобы выиграть время.
Русичи - народ свободный,
Не позволим, чтоб зверюга
Нам тут бедствия чинил.
Нет дружин непобедимых,
Тиунов незаменимых
И существ неуязвимых!
Кто найдет его пяту,
Тот получит что угодно,
В здравомысленных пределах,
Мой указ всем объявите
И развесьте на виду".
Дочке князь ответил лично.
Ленту Жучке повязали,
Но увидев, что в проулке
Поджидают кобели,
Посадили на телегу,
Чтоб ее с пути не сбили,
И, как важную особу,
Прям к воротам привезли.
Так княжна вместо дружины
Получила спец-заданье:
Разузнать, как можно гада
Изничтожить. И когда
Он домой лететь собрался,
Дева твердо заявила,
Что без родины погибнет,
Что заест ее тоска.
Змей, естественно, повелся,
На Руси решил остаться,
И в окрестностях столицы
Он пещеру подыскал.
Уж, конечно, не хоромы,
Но княжне пришлось смириться -
Потерпеть, раз князь на дочку
Все надежды возлагал.
С уязвимым местом зверя
Оказалось очень просто:
Нежной была кожа шеи,
Что под самой головой.
Видела княжна, что часто
Змей чесался об деревья.
И когда он спать улегся,
Там пошкрябала рукой.
Змей от новых ощущений
Чуть не умер в одночасье:
На молекулы распался,
Вертикально улетел.
А она, как между прочим,
Говорит: "Чуть не убила!",
Ящер глупо рассмеялся.
Ослабев и подобрев,
Ей сказал: "Ну что ты, крошка,
Ты убить меня не сможешь,
А кто может, тот не знает -
Он не князь, не богатырь,
А обычный сыромятник.
Знаю, что зовут Никита...
Есть пророчество такое -
На душе моей волдырь".
Так впервые Змей Горыныч
Разболтал большую тайну,
И судьбы его к закату
Покатилось колесо:
Понеслась с запиской Жучка,
Побежали скороходы,
Взмыли в небо почтальоны,
Кони понесли гонцов.
И Никиту Кожемяку,
Очень сильного, большого,
Вроде даже холостого,
Скоро в Киеве нашли.
Но с Горынычем сражаться
Наотрез он отказался,
Когда посланные старцы
Уговаривать пришли.
Просто он не мог поверить,
Что способен на такое,
Никогда в руках оружия
Кожемяка не держал.
И в расцвете сил погибнуть
В его планы не входило,
Жизнь одна и, как ни странно,
Самому еще нужна.
Старцы князю доложили,
Он пошел к Никите лично.
Тот, работая руками,
Кож двенадцать сразу мял,
Но, увидев государя,
Испугался, растерялся,
Неуклюже поклонившись,
Их нечаянно порвал.
Снова отказал Никита,
Потому что огорчился.
Не то слово - разозлился,
Не на князя - на себя,
На свою смешную робость.
И, конечно, кожи жалко:
Сколько времени и денег,
Сколько вложено труда!
После, поостыв, казнился,
Обзывал себя невежей,
Трусом, стервом и холопом
И всю ноченьку не спал.
Думал о княжне с почтеньем,
О Горыныче со страхом,
Отца с матерью покойных
Со слезами вспоминал.
Рассудил пойти наутро
Сообщить, что он согласен
Русь от чудища избавить
Или голову сложить.
На рассвете лишь уснувши,
Он проснулся поздновато.
Чувствует, его избушка,
Словно студень, вся дрожит.
Вышел на крыльцо Никита:
Не тайфун идет, не войско,
А тьма-тьмущая детишек,
Свет княгиня во главе.
Он не знал, но догадался -
Очи в пол-лица пылают,
Во все белое одета,
Белый плат на голове.
Когда князь ни с чем вернулся,
Она выход подсказала:
Ребятню послать и чтобы
Шли девчонки впереди,
То есть будущие жертвы
Или бедные сиротки,
И чтоб все в мольбе держали
Свои ручки на груди.
Вслед за ней, как по команде,
Дети на колени пали,
Разрыдался Кожемяка,
Еле-еле мог дышать.
Говорит: "Не надо, встаньте,
Сам я к вам идти сбирался...
Только пусть мне кто покажет,
Где Горыныча искать".