Певец меча

Дел послушно повернулась и вышла.

Вскоре я уже не сомневался, что Дел помнит Харкихал гораздо лучше, чем я, хотя она была здесь более года назад. Она привела меня прямо в небольшую лавочку около городской стены, где потратила несчетное количество времени, изучая кучи меха, мягкой кожи, тяжелой окрашенной ткани. Устав бродить за ней как носильщик, сопровождающий госпожу с Юга, я бросил суму у двери и сам занялся изучением товара.

Лавочка провоняла дубленой кожей, мехом и еще чем-то странным и незнакомым. Привыкший к пустынным шелкам и легким тканям, я не представлял, как мог человек нацепить на себя столько тяжелой одежды. Но Дел, видимо, представляла. Она выбрала кучу вещей и отдала торговцу почти все наши деньги.

— Сулхайя, — сказала она, пока он заворачивал меха в кожаные свертки и перевязывал их.

Торговец ответил Дел на неподдающемся переводу Северном языке. Я посмотрел на него повнимательнее. Он был уже стар, голова его поседела, а солнце обожгло кожу, но глаза остались голубыми как у Дел. Значит он не Южанин. Он приехал с Севера, из чего можно было сделать вывод, что Дел знала, что делала. Это обстоятельство утешало, принимая во внимание то, что я уже ничего не понимал.

Взгляд старика остановился на рукояти ее меча, видневшейся из-за левого плеча. Рукоять Бореал сделана так, что дурачит глаз, зачаровывает зрителя, а если засмотреться на нее, можно впасть в состояние, близкое к трансу. Серебро все время меняется, рисунок растекается и движется, пока вы окончательно не забываете о времени, думая только о мечущихся под коркой металла тенях. Пытаясь рассмотреть хотя бы одну, вы и не заметите, как возьмется за дело клинок и прикончит вас.

— Ан-истойя? — спросил старик и Дел застыла.

Лицо ее окаменело, превратившись в шедевр скульптора, создавшего произведение безупречной красоты. Жесткое как камень, и такое же недвижимое.

Ан-истойя. Высочайший ранг, который мог получить на Севере ученик мастера меча. Этим рангом награждают учеников ан-кайдины — мастера, стоящие выше, чем сами учителя, кайдины. Его добиваются лишь самые одаренные. Дел была истойя — ученица, потом сам ан-кайдин объявил ее ан-истойя.

Но от ранга Дел отказалась, выбрав путь танцора меча, и сделав этот выбор, она уже не подчинялась никаким ритуалам, кроме тех, что определял круг.

Своим вопросом старик влезал в замкнутый, строго охраняемый мир ее жизни, но Дел не ответила враждебностью, как часто поступала со мной в подобных ситуациях. Может из-за его возраста. Может потому что он был Северянином. Может потому что он лучше знал, что означало это слово и произнес его с должным уважением.

— Нет, — поколебавшись, отрезала она. — Я танцор меча.

Его глаза блеснули, но лицо — паутина морщин и складок — не изменилось. Он снова посмотрел на Бореал и кивнул. Один раз.

— Хорошо поешь, — сказал он и ушел к другому покупателю.

Я закинул на плечо суму, взял один сверток и вышел из магазина, на шаг опережая Дел. Когда мы оказались на улице, я задержался, чтобы она поравнялась со мной.

— Хорошо поешь, — озадаченно повторил я. — Он хотел сказать танцуешь?

Дел поудобнее ухватила свой сверток. Лицо ее ничего не выражало.

— Нет, — объявила она. — Он все сказал верно.

А я-то рассчитывал на более развернутый ответ или на объяснение. Обдумав ситуацию, я решил поосторожничать, не лезть к ней с расспросами и сменил тему.

Вернувшись, мы тщательно поседлали лошадей, не забывая, что Харкихал

— последний город перед Границей. Покинув серо-коричневые стены, направившись на Север, я стану чужим для своего мира. Дел возьмет на себя роль проводника, а мне, не знающему нравы и обычаи Севера, останется только подчиняться ей.

Нам придется поменяться ролями и не скажу, чтобы я был очень этому рад.

Дел-то, без сомнения, была довольна.

Но она замкнулась в себе и молчала, пока мы выводили ее застенчивого мерина и моего раздраженного жеребца из деревянной постройки за гостиницей, служившей конюшей. Теперь на широких крупах наших лошадей лежали свертки кожи и меха. Жеребец еще не решил, как относиться к происходящему. Он шел, осторожно ступая задними ногами, словно пробираясь на цыпочках. Потом гнедой начал часто и шумно хлестать хвостом, и это яснее слов сообщило мне, что он собирается высказаться так, как это могут делать только лошади.

Жеребец фыркнул, намеренно толкнул меня в правое плечо носом и прихватил зубами бурнус.

— Кончай, — посоветовал я, ни на секунду не забывая, что его передние копыта находятся в опасной близости от моих ног.

Он не отвязался и после очередного толчка в плечо я выбросил в его сторону мощный кулак. Кулак и нос соприкоснулись. Жеребец тут же отпрянул, кивая и мотая головой на другом конце плетеного голубого повода, и выкатил один глаз в невинном, растерянном изумлении, но меня он этим не провел. Я улыбнулся, пригрозил ему пальцем и увидел, как поднялись бархатные уши. Впрочем, он тут же снова заложил их, но скандалить не стал. Гнедой был не столько зол, сколько расстроен, что я поймал его за одной из проделок. Пока жеребец был в хорошем настроении, с ним можно было договориться.

Дел покачала головой.

— Не знаю, почему ты не продашь его. Он уже обошелся тебе гораздо дороже, чем стоит.

— Это как сказать, — ответил я, вспоминая, что, как бы то ни было, а он убил одного из моих врагов. К сожалению, меня в это время с ним не было и я не мог полюбоваться этим зрелищем. — Будем считать, что я к нему привык. Как человек, который каждый год собирается расстаться со сварливой женой и никак не расстанется.

Она посмотрела мне в глаза, отказываясь вступать в дебаты.

— Твоя смерть будет на его совести.

— Вряд ли. Может он меня и выкидывает то и дело из седла, но в долгой скачке, я думаю, он проникается ко мне симпатией, — я похлопал гнедого по морде. — Мы во многом похожи.

— Оба тупоголовые, — согласилась Дел и посмотрела через мое плечо на кантину, в которой мы провели большую часть прошлого вечера.

Я повернулся в ту же сторону, но ничего не увидел и только снова взглянув на Дел, наконец-то все понял.

Не покончив с этим делом, она не могла уехать из Харкихала.