Страница 170 из 257
Кончилось это перерождением полным, нравственной мутацией женщины.
Года два назад в «Комсомольской правде» появилась маленькая заметочка, опубликованная под негласной рубрикой «Есть же дуры!..». Едва ли кто всерьез, без издевательства, которого искала публикация, обратил на эту заметочку под заглавием «Ухожу в монастырь» внимание, а между тем в ней горько и страстно вскричало самое женское сердце. Собираясь в монастырь и видя в нем единственное свое спасение, девушка Ира из Донецка объясняет свое решение с тем простодушием, без которого невозможна искренность. Она пишет: «В личной жизни мой удел - одиночество. Я это поняла очень давно, еще учась в школе, но тогда я все еще надеялась. Теперь же мои надежды испарились, Все дело в том, что я воспитана в старых понятиях о девичьей чести, гордости. В моем понятии любовь - это не только величайшее наслаждение, но и величайшая мука. Мне хочется любить и быть любимой».
Примерно в то же время в той же газете громогласно прозвучала огромная статья небезызвестной любительницы острых общественных ощущений Е. Лосото под названием «Ключи от счастья женского», напоминающая о «подвиге» Софьи Перовской, Веры Засулич, Веры Фигнер и других, отомкнувших свое «счастье женское» с помощью убийств. Статья, вливая старое вино в новые женские мехи, неприкрыто звала женщин не забывать о высоте когда-то завоеванного для них счастья.
Вот куда зашел «женский вопрос».
* * *
У Бунина есть рассказ «Богиня Разума» - о судьбе французской артистки Терезы Анжелики Обри, на долю которой выпала невиданная дерзость вместе с неслыханной славой, когда 10 ноября 1793 года, во времена Великой французской революции, она участвовала в низвержении и поругании Богоматери в соборе Парижской Богоматери, а затем была провозглашена богиней Разума.
«Революционные вожди, как и полагается им по революционным обычаям, развивали сумасшедшую деятельность, каждый божий день поражали народ какой-нибудь выходкой, так что в конце концов и восприимчивости не хватало на эти выходки, и самое неожиданное уже теряло характер неожиданности. И все-таки торжество 10 ноября свалилось на Париж (а на Обри еще более) истинно как жуткий снег на голову... Шомет в четверг седьмого ноября вдруг распорядился на воскресение десятого о “всенародном” празднестве в честь Разума, о беспримерном кощунстве в стенах парижского собора, а Обри было объявлено, что ей выпала на долю величайшая честь возглавить это кощунство...
...под стук пушек, пение, барабанный шум толпы -четыре босяка, ухмыляясь, подняли на свои дюжие плечи Обри вместе с ее троном и понесли, в сопутствии хора и кордебалета, пробиваясь сквозь толпу, сперва на площадь, “к народу”, а затем в Конвент. И опять - давка, говор, крики, смех, остроты, а ноги чавкают по грязи, попадают в лужи, ветер рвет голубую мантию и красную шапочку посиневшей богини, кордебалет тоже стучит зубами в своих вздувшихся от ветра белых рубашечках, забрызганных грязью, а сзади высоко качаются над толпой шесты, на которых надеты, для вящей потехи, золотое облачение и митра парижского архиепископа. А в Конвенте - торжественный прием богини всем “высоким собранием” во главе с президентом, который ее приветствует “как новое божество человечества”, “заключает от имени всего французского народа в объятия”, возводит на трибуну и сажает рядом с собою...»
31 марта 1878 года в Петербурге состоялся суд над 29-летнею Верой Засулич, за два месяца до того выстрелом в упор тяжело ранившей петербургского градоначальника ге -нерала Трепова. Председательствовал на суде знаменитый А. Ф. Кони. Засулич, как известно, была оправдана. Кони до мельчайших подробностей описал в своих воспоминаниях этот процесс. После провозглашения старшиной присяжных «невиновна» - «тому, кто не был свидетелем, нельзя себе представить ни взрыва звуков, покрывавших голос старшины, ни того движения, которое, как электрический толчок, пронеслось по всей зале. Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: “Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!” - все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократическом отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали... Все было возбуждено... Все отдавалось какому-то чувству радости...»
Дальше уже не Кони, а со слов других очевидцев в предисловии к книге воспоминаний Кони о деле Засулич:
«Огромная толпа - в тысячу или полторы тысячи человек - студентов, курсисток, рабочих со строящегося неподалеку Литейного моста уже с утра ожидали окончания процесса. Когда из здания суда вышел защитник, его подняли и понесли на руках. Когда же на улице показалась освобожденная Засулич, раздалось оглушительное, долго не смолкавшее “ура”, крики “браво”. Девушку приподняли над толпой и с триумфом понесли на руках. Затем ее посадили в карету, и толпа сопровождала ее по Шпалерной и Воскресенскому проспекту. Демонстрация приобретала все более внушительный характер...»
Так из богини Разума родилась богиня Мести, вслед за которой неминуемо должна была явиться богиня Разрушения.
До чего было легко адвокату Засулич взывать к милосердию присяжных и публики - он защищал женщину. Но куда, в какие тартарары провалилось милосердие той, которая должна быть обителью милосердия?!
Софья Перовская 1 марта 1881 года руководила убийством царя. Участница этого покушения Геся Гельфман в момент убийства была беременна. Жизнью жизнь поправ... Что рядом с этим молитва о милости и спасении душ врагов наших!..
Высота, на которую не нравственным трудничеством, не подвижничеством, не духовной питательностью, а мстительным «подвигом» и взятой на себя страшной ролью поднялась женщина, - высота эта пугает разверзшейся перед ней бездной.
Тереза Анжелика Обри, нареченная по прихоти свихнувшихся умов богиней Разума, уже в пору Империи сорвалась с помоста, на котором она в одном из спектаклей была поднята высоко над сценой, и навсегда осталась калекой. Известно, что, всеми забытая и презираемая, она жила лишь во имя больной дочери, хлопоча, чтобы нашлись люди, которые не погнушались бы похоронить их достойно. Дочь немногим пережила свою мать.
* * *
Историки и философы старой школы считают, что в основании нашей нации лежат женские начала. «Основная категория - материнство», - находит Н. Бердяев, одновременно замечая, что «всякий народ должен быть муже-женственным». Не вдаваясь в этот слишком серьезный вопрос, вспомним, что Россия издавна верила в себя как в Дом Богородицы, Богородица была покровительницей России, и все казавшиеся чудесными избавления от врагов и бедствий объяснялись Ее заступничеством. Н. Лосский в своем исследовании характера русского народа приводит наблюдения англичанина Грахама из его книги «Неизвестная Россия» о русских женщинах, которые «стоят перед Богом; благодаря им Россия сильна». И это писалось Грахамом всего-то накануне Первой мировой войны.
В крестьянской стране роль женщины, естественно, была не гражданская, не государственная, а семейная, и по складу характера русской женщины - жертвенная. «Но я другому отдана и буду век ему верна» - ее судьба, и от брака по любви, от жизни, от которой она получала, а не отдавала, она чувствовала как бы неудобство, вину, потому что привыкла добиваться благополучия по капле. О своей социальной неразвитости и приниженности она мало подозревала, взяв на себя все домовое строение и не имея времени задуматься о женских правах. Конституцией для нее было Евангелие, социальная справедливость заключалась в понятиях «по-божески» или «не по-божески». Испытывая часто нужду, страдая от самодурства, она находила силу и нравственное равновесие в милосердии, возведя милосердие в первый закон, имеющий внутри страны такое же хождение, как горе. Историк В. О. Ключевский, рассказывая о Юлиании Муромской, жившей в XVII веке и разорившей неудержимой милостью свое крепкое хозяйство до основания, приходит к парадоксальной, но русской, нигде более не сумевшей бы появиться мысли о том, что как для развития медицины нужны больные, так и для добродетельства в Древней Руси нужны были нищие. «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет» - и это в характере русской женщины, но основная ее служба была в целительности сердца. Это служба скрепляющего раствора в любой кладке, которая без раствора развалится, и это служба тыла в любом продвижении вперед, которое без тыла провалится. Жертвенность и целительность сердца были настроением женщины и в просвещенных кругах вплоть до середины и даже за середину XIX века, о чем свидетельствует русская литература, всегда умевшая чутко уловить внутренние общественные звуки. Ольга Ильинская надеется победить лень Обломова, Вера у Гончарова же в «Обрыве» рассчитывает смягчить губительный нигилизм Марка Волохова, Соня Мармеладова у Достоевского, готовая на все, чтобы спасти от отчаяния Раскольникова, по бескорыстному сложению своей нравственной фигуры достойны памятника; коли и литературным героям дарованы теперь эти почести - чей еще образ мог бы служить указанием на величие женщины!