Тело

Я стою неподвижно, держу его в руках, рассматриваю. Я начинаю медленно ласкать его, моё сердце бьётся всё сильнее, и, наконец, я чувствую, как чьи-то пальцы вцепляются в меня, предмет выпадает из моих рук, и я рыдаю в замкнутое пространство маски.

Ротовой клапан затягивается, и я чувствую, как дыхание медленно покидает меня. Разделительные перегородки закрепляются между моими пальцами. Брат Йохансен подходит ко мне так близко, что я могу разглядеть его сквозь прорези в маске. Он улыбается. Подняв предмет, он держит его на одном пальце, так что тот покачивается совсем близко от моего лица.

— Дорогой брат, — говорит он, наклоняясь вперёд, когда у меня кончается воздух. — Добро пожаловать в паству.

Сдерживая меня, чтобы я не шевелился, они снимают с меня все приспособления, одно за другим, пока я, голый и дрожащий, не остаюсь лежать на полу — совершенно потерянный в отсутствие пота и запаха резины, кожи и проводов. Меня несут куда-то за руки и за ноги, швыряют. Момент удара об пол я переживаю как самое совершенное и неприкрытое из всех ощущений, испытанных мною когда-нибудь.

Поднимаясь, с трудом приходя в себя, я слышу стук закрывающейся двери.

Я едва могу сделать шаг, земля уходит у меня из-под ног.

Я в Воскресении, я это знаю. Посреди комнаты, в косом луче света, я вижу женщину из красной лакированной кожи, с низким вырезом, атласным исподом, без дырочек, шнурков и ремешков, около двенадцати дюймов от каблука до кончика носка. Она очаровательна, у неё безукоризненный подъём, острые шпильки каблуков, удлинённый треугольный вырез.

Я иду к ней. Протягиваю руки, беру её, касаюсь ею своей отвыкшей от свободы кожи.

После случается то, что я не могу объяснить. У меня вдруг начинает кружиться голова, а когда я прихожу в себя, её уже нет, повсюду разбросаны узкие полоски кожи, дерева и металла, каблук оторван и лежит сам по себе. И, как обычно, на меня накатывают жалость и стыд.

Обернувшись, я вижу брата Йохансена и Скармуса, которые, как два заговорщика, стоят у двери. Я поднимаю плечи, пытаюсь что-то сказать. Тут дверь открывается, и все братья наваливаются на меня разом, валят на пол, сковывают.

Каждый день меня раздевают догола и оставляют наедине с ней. Брат Йохансен говорит, что я могу быть с ней до тех пор, пока не разорву её снова.

Я, как могу, сопротивляюсь. Разговариваю с ней. Какое-то время старательно избегаю прикосновений. А если трогаю её, то лишь слегка, чтобы повернуть по-другому, увидеть иначе. Я позволяю желанию медленно нарастать, но всё равно под конец оказываюсь на полу, обессиленный, а её куски окружают меня со всех сторон.

И всё же она день за днём возвращается, всё та же, бархатистая снаружи, шёлковая внутри. Я уничтожаю её, а она возвращается. В этом и заключается Воскресение.

«Так и надо, — говорит Скармус. — Ломай эту штуку и дальше».

Штуку? Я в недоумении.

Плёнку заедает. Я вижу, как образ темнеет, прорастает чернотой и рассеивается в свете. Не один я разрушаю.

Я уже не знаю, кто я и чего хочу.

Я продолжаю ломать её. Я не изменился, моё тело так же своевольно, как прежде. И всё же они мной довольны. Я ничего не понимаю.

И вот меня снова раздевают и швыряют в комнату, как будто на съедение львам. Однако на этот раз вместо женщины внутри оказывается любопытное существо, странное, одного размера со мной, похожее на меня, только не мужчина. Существо гримасничает, поправляет волосы. Всё это странно знакомо.

— Это проверка твоего тела, — говорит брат Йохансен. — Смотри, не подведи нас.

Я не знаю, чего от меня ждут. Медленно приближаюсь. Существо не двигается, оно спокойно, не напряжено. Оно бормочет какие-то слова, которых я не понимаю.

Грудь, горло, задняя часть. Внезапно я вижу, что внутри существа прячется женщина, сияющая кожа и атлас угадываются за волосами, зубами, лицом.

Через кожу существа я ощупываю её вырез, трогаю пальцами шов. За этим обличьем её от меня не спрячут. Я знаю, что через миг я стряхну с неё эту скорлупу, и она превратится в полоски кожи, я разорву её пополам, вырву ей горло, и она перестанет существовать.