Страница 57 из 136
на флоте и в высших сферах совершенно неожиданно, назначается флаг-капитаном самого
генерал-адмирала Великого князя Алексея Александровича. После чего на целых 12 лет
становится бессменным командиром его яхт, от «Стрелы» до «Светланы».
Когда же входящий в силу молодой царь и его «тайный придворный Морской
Кабинет» стали потихоньку отбирать у Алексея Александровича «монополию на флот»,
шустрый каперанг, с подачи того же вездесущего Мещерского, в одночасье переметнулся
от генерал-адмирала в стан его противников. Воспользовавшись удовольствием Государя
от показухи с пальбой и дымом, учиненной в его честь Ниловым в качестве командира
практического отряда береговой обороны Балтфлота в 1903-м.
Что и говорить, дружить Николай умел. Через пару месяцев Нилов уже командир
Гвардейского экипажа, а с ранней весны 1904-го года он - флигель-адъютант Государя-
Императора, незаменимый главный рассказчик крепких застольных анекдотов, партнер по
картам, лаун-теннису и бутылке крепленого красненького. А еще - потенциальная замена
Ломену в должности императорского флаг-капитана: у того уже подпирает возраст по
службе, да и здоровьице начинает пошаливать.
могла быть для него занимательна. Цесаревич с удовольствием принял предложение и аккуратно удостаивал
эти скромные собрания своим присутствием... Собеседниками бывали: К.П. Победоносцев, князь С.Н.
Урусов, князь Д.А. Оболенский, князь В.А. Черкасский, граф А.К. Толстой, Н.А. Качалов, Г.П. Галаган, М.Н.
Катков и И.С. Аксаков, когда они бывали в Петербурге...» Продолжаясь в течение нескольких сезонов, эти
собрания особенно часты, многолюдны и оживлённы были в 1869-1870 годах. Тематика бесед была
разнообразна: обсуждались идеологические и политические вопросы, положение в тех или иных регионах
страны, тенденции мировой политики или новинки литературы, обратившие на себя внимание общества.
Из этого уже можно сделать вывод: обладай Мещерский жаждой явной, демонстративной власти «а-ля
Витте или Плеве», дорога к креслу за троном, месту фаворита или первого министра, была бы для него
открыта. Но князя вполне устраивала роль «друга и советчика», роль человека, который мог наслаждаться
властью тайно, не неся при этом какой-либо реальной ответственности. И, если вспомнить о некоем его
аналоге, в лице принца Филиппа фон Эйленбурга при персоне кайзера Вильгельма II, создается впечатление,
что такой стиль «любви с властью» и «игр во власть» не редко присущ натурам гомосексуального толка.
При этом Владимир Петрович, будучи убежденным монархистом, приложил действительно немало сил
для поиска путей решения в России крестьянского вопроса, реформы земского самоуправления и даже видел
резоны во введении в стране законосовещательного представительства. Однако, его явное влияние на
Императора, прежде всего в вопросах кадровых назначений и персональных государевых милостей, не
могло остаться «общественно безнаказанным». Репутация князя, одиозная среди либералов и левых, была не
лучшей и в кругах консерваторов. Это было связано не только с деятельностью Мещерского как «серого
кардинала» при царе, но и со скандальными историями, которые возникали в связи с его активным
гомосексуализмом и протежированием как нынешним, так и прошлым любовникам.
Вот характеристика, данная ему современным историком Н.А. Троицким: «Одиозной была репутация
трубадура реакции 80-90-х годов - князя Мещерского. Сей господин, славивший национальную потребность
в розгах («как нужна соль русскому человеку, так ему нужны розги»), «презренный представитель заднего
крыльца», «негодяй, наглец, человек без совести», к тому же еще «трижды обличенный в мужеложстве», был
личным другом Александра III. Его журнал «Гражданин» субсидировался царем и считался, поэтому, в
осведомленных кругах «царским органом», «настольной книгой царей». И.С. Тургенев писал о нем: «Это,
без сомнения, самый зловонный журналец из всех ныне на Руси выходящих»…
Однако, представляется, что «гражданский консерватизм» и государственную дальновидность князя
Мещерского (он ясно видел как пагубность для России войны с Японией в 1904-ом, к которой страна была
не готова, так и самоубийственное безумие военного противостояния с Германией в 1908-ом, 1912-ом и
1914-ом годах), нам стоит занести в актив этого неординарного деятеля. Человека, который «не десять, не
двадцать, не тридцать лет, а целые полвека имел «своеобразную смелость» стоять одиноко, имея против себя
всю Россию», - именно так будет гласить один из некрологов по нему в либеральной прессе.
Увы, келейное кумовство, протежирование и покровительство сомнительным фигурам на высшем
государственном уровне, не оставляют шансов для его итоговой положительной оценки в истории страны.
110
Контр-адмиральские эполеты Константин Дмитриевич в кругу новых людей и
обязанностей заслужил даже раньше, чем в нашем мире: должен же был кто-то стать
отдушиной для царя, изнывавшего от груза забот, свалившихся на его плечи по милости
Вадика, Василия и Петровича, пока новоиспеченный государев военно-морской секретарь
прогуливает по парку его сестренку. В Порт-Артуре и Владивостоке узнали об этом
радостном для всего флота известии в октябре 1904-го. За оборону столицы с моря теперь
грешно было переживать. До Шантунгской битвы оставалось два месяца…
***
Приоткрыв дверь в салон, за которым находилась собственно столовая, Петрович
понял, что застал только самое окончание очередной фирменной байки «от Нилова». Ибо
на произнесенную торжественно-мрачным тоном фразу Константина Дмитриевича: «Он
понял все через девять месяцев», ответом был нестройный взрыв гомерического хохота…
- Ваше величество, господа, вы позволите?
- Заходите, любезный Всеволод Федорович! У нас тут маленький мальчишник перед
ужином сорганизовался, - отсмеявшись, приветствовал его раскрасневшийся Николай,
явно входивший во вкус своего первого большого путешествия в отсутствие супруги и
детей, - Думаю, что Вы, здорово проголодались. Но придется чуток обождать. На кухне
какое-то повреждение с плитами случилось, им туда даже инженера вызывали.
Алексей Алексеевич наш самолично ходил посмотреть, – Николай кивнул в сторону
Бирилева, - Считает, - с дымоходами напасть какая-то. Похоже, снегом грибки забило на
крыше: снегопад-то вон какой, с пургой, плетемся мы из-за него еле-еле, вот и заносит,
если не топить постоянно. Минут через десять нас обещали пригласить. А пока - милости
просим Вас присоединяться к нашему кружку.
- С радостью, Государь. В хорошей кампании закуска не главное…
Вокруг все снова яростно порскнули, чуть не складываясь пополам и хватаясь за
животики, а Ломен даже закашлялся. Оценив ситуацию, Петрович озадачился вопросом:
«Этот ржач - в след Ниловскому анекдоту, или я что-то не то сморозил?»
- Смерти нашей хочет… - сквозь слезы еле выдавил из себя Дубасов, отирая со лба
салфеткой капельки выступившего пота.
- Я?!
- А кто еще? Чтоб потом, как бедалагу Тирпица, да? – с обворожительно-ехидной
улыбкой осведомился Александр Михайлович, - Мы все скоро Вас бояться начнем.
«Как Тирпица? Нет, блин. Как бедного доверчивого Холтофа! Да… как-то я дерзко
сказанул, после вчерашнего. Язык мой, враг мой…»
- Но я совсем не это в виду имел, - неуклюже попытался оправдаться Петрович, чем
закономерно вызвал у собравшихся еще один приступ смешков и хихиканья. Промокнув
салфеткой уголки глаз, и жестом предложив господам-адмиралам поскорее успокаиваться,
Николай сострадательно взглянул на возмутителя спокойствия:
- Ох, Всеволод Федорович, дорогой, не обижайтесь на нас только. Но, уморили!..
Чуть пупок не развязался. А Вам, любезный Константин Дмитриевич – наука: с порога,