Страница 61 из 155
Авл Требий живёт так, словно никогда не покидал Рима. Мне кажется, он тоже пытается скрыться от себя – от причины, что привела его на эту глухую окраину Империи. Дом Мейрхиона выстроен в лучших столичных традициях: прямоугольная планировка с уютным внутренним двором. Мой дом в Равенне был почти таким же. Но когда я вхожу в ворота, в глаза бросается облетевшая штукатурка. А на цветных мозаиках ветер чертит снегом иероглифы. И я понимаю, что уже очень давно комплювий не затягивали тканью от непогоды, и вся эта римская роскошь не более реальна, чем моё мнимое варварство. Мы оба играем в какую-то странную игру в этом городе, где идёт снег.
Требий встречает меня во внутреннем дворе. Он приветлив, но радость никогда не озаряет его глаза. Напротив, мне всё время кажется, будто он ищет что-то тайное: быть может, постыдный изъян внешности или скрытый порок натуры. А я уж сам не знаю, что именно прячу. Может, в самом деле, стать снова римлянином, наследником знатной фамилии? Аркадия давно нет, а Гонорию не до гладиатора, устроившего мелкие беспорядки много лет назад – сейчас, когда в Риме хозяйничают варвары. Интересно, что скажут домашние, если я вдруг побреюсь и надену тогу? Они решат, будто я сошёл с ума, не иначе.
- Приветствую тебя, Марк Визарий! Ты не откажешься разделить со мной трапезу? Или тебя больше привлекают свитки в таблине?
Это тоже игра – он прекрасно знает, что я рано встаю и по воинской привычке пренебрегаю вторым завтраком. Время застольной беседы, возможно, наступит позже – когда мои глаза устанут разбирать строчки, почти уничтоженные людьми и временем. Тогда я, так и быть, пойду за ним в столовую, и устроюсь на пиршественном ложе, хотя давно отвык принимать пищу лёжа. Просто того требует наша с ним игра, начатая этими словами: «Приветствую тебя, Марк Визарий!»
Сегодня Требий приготовил для переписки свиток, обезображенный огнём; меня сразу берёт сомнение в том, что его можно прочесть. Это даже не свиток, просто разрозненные клочки, которым чья-то терпеливая воля придала вид единого целого.
- Попытайся это сделать, Визарий, - говорит хозяин. – Он стоит того. Я заглядывал в него много раз, пытаясь разобрать, и чаще всего мне попадалось слово «hybris». Ты знаешь, что по-гречески оно означает высокомерие, заносчивость, презрительную гордыню. Мне повстречался также «logos», что означает «слово», но ещё «мысль» и «смысл». А когда «hybris» присутствует в строке «Кронида горделивый замысел», то это заставляет заподозрить в нашем свитке бесценное сокровище!
Он прав, мне тоже не по себе. «Hybris» и «logos» - поединок властной гордыни и озарённой мысли. Только один древний автор взял на себя смелость… Эсхил? Над этим стоит потрудиться!
Знаки с трудом складываются в строки.
- Под сводом небес, где владыка – страдание… - читает Требий, склонившись над моим плечом. – …всевластный рок играет Бессмертными…
Смертными играет тоже, я тому свидетель!
- Это похоже на строфы хора, - подсказывает Требий.
Я вглядываюсь в изувеченные строки до рези в глазах:
- Хор высказывается на редкость смело, если учесть, что в эписодии первом на сцену выходит Зевс.
- Ты не шутишь? – Мейрхион навострил свои конские уши, а в глазах проступило что-то вроде интереса.
- Почему нет? Если наш свиток вправду принадлежит Эсхилу, это не удивительно. В его философии Зевс всегда был носителем идеи порядка, Олимпийской гармонии.
- Однако же, в «Прометее прикованном» он говорит совсем иначе: «В новых руках сегодня Олимп, правит на нём, законов не ведая, Зевс». Идея верховной власти подвергается сомнению, ты не находишь?
Нахожу, ещё бы. Когда у меня случалось время, я, бывало, задумывался над этим. Две правды столкнулись между собой в непримиримом поединке – право власти против права милосердия. Неужели он решился бы свести лицом к лицу их носителей? До сих пор всевластие Зевса звучало опосредованно и подвергалось осуждению. Посягнул ли он изобразить Громовержца, рискуя, что Владыка Богов не будет оправдан?
- Так и есть, - серые глаза Авла Требия разгораются мрачным огнём. – Зевс сошёл с Олимпа.
…тяжко бремя несущего власть.
Нет покоя защитнику,
не отдыхает судья.
Ропщет толпа, отвергая законы…
Глазам не верю! Громовержец жалуется?
- У кого он ищет понимания? У Прометея, наказанного его волей?
- Трудно понять, свиток прожжён насквозь. Вот ещё текст, который можно разобрать:
………………………. …силы и славы желая.
Именем Зевса низвержена Кроноса власть.
Именем Зевса встанет над миром закон,
Именем Зевса вершит смертный земные дела.
После, исполнив свой долг, нисходит в Аид
с именем Зевса…
- Что это: апология власти или богоборческая ирония?
- А как хочется думать тебе, Визарий?
Мне хочется, чтобы свиток был целым, чтобы можно было вникать в него, не отвлекаясь на бессмысленные загадки уничтоженного текста.
- Ого, какая перепалка – не хуже, чем в Афинском суде!
…………основав, принёс гармонию.
Прометей
- Себе присвоив смертные деяния
и подвиги титанов.
Зевс
- Право мудрого –
вершить порядок, быть его хранителем.
Прометей
- Пасти безмозглый скот – немного мудрости!
А разума не дав людскому племени,
Кичишься ты, над стадом став владыкою.
Зевс
- Ругаешь смертных стадом, став их пастырем?
Прометей
- Они разумны. Не твоя заслуга в том…
Авл Требий опускается на сидение напротив меня и гладит острый подбородок:
- Я понимаю, почему эта трагедия не получила известности. Это бунт, рядом с которым вольнодумие Сократа кажется невинной шалостью. Чаша цикуты за такое - мягкое наказание.
Мне бы его уверенность. Не оставляет чувство, будто не всё так просто. Эсхил искренне почитал Зевса, чтобы отдать его на поругание, не попытавшись понять. Или свиток, который я держу в руках, принадлежит не Эсхилу. Какая тварь превратила некогда связный текст в бессмысленные обрывки? Руки ему оторвать!
Вот ещё кусок, похожий на оправдание:
…Хорош ли, плох порядок -
нарушение
угодно разве одному лишь Хаосу!
Слабеет право, власть подверглась поруганию, -
И что? Уже скопился враг под стенами.
Покуда чернь бездумная правителя
Бранит, хулит и предаёт бесчестию,
Разбойник грабит храм и режет дев…
Если это Зевс, он стал изъясняться убедительнее. Афинский суд внял бы таким доводам.
- Но кто судья? – Авл Требий озвучивает мою мысль. – Кому будет доверено разбирать тяжбу богов?
- Гераклу, я так понимаю. Эти строки хора апеллируют к какому-то герою: «…станет деяние подвигом, правде Богов угодное…»
- Смертный, решающий о правоте Бессмертных? Слишком смело.
Боюсь, этого нам никогда не узнать – дальнейший текст изъеден пламенем настолько, что я с трудом разбираю отдельные слова. На сегодня всё. Вздохнув, откладываю клочки. Хозяин разочарован, но всё же зовёт меня отобедать.
Как самый почётный гость располагаюсь на центральной кушетке. На столе обед – изысканный и лёгкий. Требий знает, что я не признаю излишества. В Истрополе почти не умеют готовить рыбный соус гарум, но в доме у Мейрхиона он также хорош, как в трапезной под стенами Капитолия. И это несмотря на шторм, не пускающий рыбаков в море.