Меч истины

Много позже в Константинополе, увидев у торговца книгами список элегий Тибулла, я развернул его и прочёл первое, что попалось на глаза:

Кто же тот первый, скажи, кто меч ужасающий создал?

Как он был дик и жесток в гневе железном своём!

И это было, точно голос из прошлого, точно слова Лукреции. Она наверняка не раз читала этот стих после того, как я ушёл.

Потом отыскал то, что ей всегда нравилось:

Вижу я, быть мне рабом: госпожа для меня отыскалась;

Ныне навеки прощай, древняя воля отцов!

Рабство печально моё, и цепи меня удручают;

Но горемычному впредь пут не ослабит Амур.

Я усмехнулся и отложил свиток, так и не купив его. Не для меня такая лирика!

Нет, мне незачем проклинать железо и кузнеца. Не меч принимает решения, а рука, что движет мечом. Сожалею ли я? О том, что сделал с Мелиором – нет. Как сделал – пожалуй! Теперь мне стыдно за то, что тогда я наслаждался. Быть самым сильным – это ещё не всё, этого очень мало. Я оказался победителем, но был не достоин любви.

Мог бог пощадил меня тогда. Но я расплатился двумя неделями тяжких страданий. И всей последующей жизнью. Всему своя цена. Я потерял Лукрецию, но взамен обрёл себя.

А быть одному – в конечном итоге оказалось не так уж трудно.

========== ЛУННЫЕ СТРЕЛЫ ==========

За спиной у северного ветра,

Где закат багрянцами окрашен,

Там, где кони солнечного цвета,

А земля вовек не знала пашен,

Среди трав тугих в степях Тавриды,

Вольные, как будто ветер с моря,

Юные подруги Артемиды

Без мужчин живут, не зная горя.

Сами правят царством недотроги.

С луком от заката до рассвета

На лошадках мчатся мохноногих,

Что быстрее северного ветра.

Под луной кимвал на диво звонок!

Здесь не место девам утончённым!

Бешеные пляски амазонок

Не дано узреть непосвящённым.

А случится тайна их открыта,

Дерзкий не поделится с другими -

Метко направляет Ипполита

Жало смертоносных стрел Богини!

Только каждой жребий свой отмерен.

Почему? - Луна не даст ответа.

И придёт бесстрашный, гордый эллин

Гостем в страны северного ветра.

Кто он, что покорности не просит,

Голосом, звучащим будто лира?

Почему идёт он, щит отбросив,

Со словами дружества и мира?

И не хватит стрел во всей Тавриде,

Чтобы этот натиск отразить ей.

И отступит молча Артемида,

Снова уступая Афродите…

Не была безумца кровь пролита.

Пали в миг один мечта, и вера.

Что ж ты согласилась, Ипполита?

Слабых не прощает Агротера!

Ты потом на женской половине

Будешь молча плакать до рассвета,

Услыхав за стенами своими

Вольный голос северного ветра…

Гаяр был сражён боевым широким срезнем. Должно быть, услышав стрелу, он обернулся, поэтому сберёг голову. Полумесяц наконечника чиркнул по груди, отворив широкую рану. Он попытался зажать её ладонями, но кровь рванулась из порванных жил, и в несколько ударов сердца его не стало.

Рыжий конь, звеня удилами, долго бродил подле, толкая носом неподвижного седока и фыркая от резкого запаха крови. Этот запах почуял степной волк. Когда его голос раздался из темноты, конь всхрапнул, ударив копытами, и умчался прочь, волоча брошенные поводья.

Зарина прискакала на рассвете. Сытый волк не захотел связываться со всадником, который мог послать пернатую смерть, и неспешно потрусил в заросли. На опушке осталось лишь двое: юная всадница в короткой льняной тунике и траченное волчьими зубами мужское тело.

Зарина соскочила с коня, приближаясь к убитому, когда из степи послышался стук многих копыт. То скакали конники Мадия на поиски пропавшего сына вождя…

Аяна

Эти двое пришли к нашим стенам ввечеру, когда стадо вернулось в крепость, и шла дойка. У ворот было много народу, Дочери, охранявшие стену, послали упреждающую стрелу. Всадники не вняли сигналу. Поравнявшись со стрелой, они помедлили. Тот, что был пониже, перегнулся, поднял ее, и что-то коротко молвил. Другой неспешно оглядел наконечник, потом тронул поводья. Не было похоже, будто они сробели.

Я решила остановить их сама. Моя стрела едва не чиркнула по копытам коня, на котором ехал высокий. Конь взбрыкнул, но всадник сдержал его уверенно. Снова что-то сказал, но звуки отнёс ветер. Потом спрыгнул наземь и отстегнул пояс с мечом. Я ещё не видала таких громадных мечей, муж был ему подстать: высоченный, с длинными руками. Такого бить только издали, не подпуская на длину клинка.

Я новую стрелу на тетиву положила. Но мужчины не торопились, потому медлила и я. Тот, что спешился, даже рубаху снял, оставшись в облегающих портах да мягких сапогах. Его спутник отъехал, держа второго коня. Он остановился за чертой, которой достигла первая стрела. Глупец не знал, что я стреляю дальше, чем любая из Дочерей, и мнил себя в безопасности.

А пеший руки широко развёл, показывая, что безоружен, и прямиком пошёл к воротам.

За моей спиной мечтательно вздохнула одна из Дочерей. Дурёх заставил задохнуться вид одинокого мужчины. Даже мне были внятны их восторги. Если б я могла ощущать томление плоти, так и вовсе. Добро, что меня не манил жестокий обман, властный над их неопытными телами. Но даже я видела, как этот самец отличается от пахарей и пастухов, что жили окрест, от юношей, вступающих в возраст мужества, которые приходили во Храм познать женщину. То был зверь иной породы: хладнокровный и обманчиво медлительный, как сытый барс, он и двигался так же. И мускулистое поджарое тело, перечёркнутое старыми шрамами, казалось тёмным. У него была безволосая грудь. Я прежде думала, что эти скоты непременно волосатыми быть должны. Мне говорили, что оно не так. Но когда по обряду наши восходили на алтарь с мужиками, я не ходила смотреть. Не говоря, чтоб участвовать.

Когда припекало, подруги довольствовались юнцами и калеками, охраняющими стада. Тот, кто шёл к нам сейчас, был воином. Моё тело ведало, что делают с приглянувшейся бабой такие, как он. Я нарочно не давала себе забыть, порой это приходило ко мне во снах. Я нередко видела в ночи этих крепко пахнущих волосатых подонков, и тогда Богиня вливала в меня жаркую силу. Себя не помнила, ворота вынести могла - было такое раз. Могла и убить. Каждой – свой дар, и мой был не из худших. Подруги называли это «боевым безумием Аяны». Я никогда о нём не жалела.

Пришелец не был ни калекой, ни юношей. От такого сильные дочери родятся. Что ему надо у наших ворот? С чем пришёл?

Стражницы оглянулись на меня. Мне решать. А я сама не знала, стоит ли убить высокого мужа перед воротами. Обычай нарушал и не боялся. Все окрестные знали, что без нужды и подобающего слова вблизи крепости мужчинам не бывать, не говоря, чтобы в ней. Я, как зверь, чуяла дух опасности, исходивший от него. Оставленное оружие чужака беззащитным не делало. Мне не хотелось его впускать. Но как объяснить дурёхам, готовым голову потерять?

- Откройте ему, - раздалось за моей спиной.

Я не слыхала, как Мирина подошла. Никогда этому не выучусь. Нужно родиться в степи, чтобы двигаться, как она. Я же себя плохо помню, ведаю только, что нездешняя. Мирина обучила меня бить из лука мелкую птаху и пущенную стрелу останавливать мечом. Я считалась первой среди подруг. Но даже мне не равняться с Матерью Племени, Верховной Жрицей Луны.